Фавориты Фортуны - Маккалоу Колин

К концу секстилия Гай Юлий Цезарь возвратился к Ватии в Тарс и смог сообщить ему о согласии всех важных приморских городов и территорий, входящих в сферу ответственности Ватии, предоставить по его требованию корабли с командами. Ватия был явно доволен, особенно согласием Кипра. Но у него больше не нашлось поручений для молодого подчиненного. Кроме того, он уже получил известие о смерти Суллы.

— Тогда, Публий Сервилий, — сказал Цезарь, — с твоего разрешения я хотел бы вернуться домой.

Ватия нахмурился:

— Зачем?

— По разным причинам, — спокойно ответил Цезарь. — И самая важная — ты во мне не нуждаешься. Разве что ты намерен снарядить экспедицию, чтобы выгнать царя Тиграна из Восточной Педии и Евфратской Каппадокии.

— Такого приказа я не получал, Гай Юлий, — высокомерно произнес Ватия. — Я должен сосредоточить усилия на управлении своей провинцией и ликвидации угрозы пиратов. Каппадокия и Восточная Педия должны подождать.

— Понимаю. В таком случае у тебя нет для меня поручений на ближайшее время. Другие мои причины желания возвратиться домой — личного характера. Я должен осуществить наконец брачные отношения и заняться судебной карьерой. Время, проведенное в должности фламина Юпитера, привело к тому, что мне уже поздно начинать карьеру адвоката. Когда придет мое время, я хочу стать консулом. По праву рождения я могу им стать. Мой отец был претором, мой дядя — консулом, мой кузен Луций — консулом. Юлии снова выходят на передний план.

— Очень хорошо, Гай Юлий, можешь ехать домой, — сказал Ватия, которого убедили эти аргументы. — Я буду счастлив рекомендовать тебя Сенату и классифицировать собранный тобой флот как твой вклад в предстоящую кампанию.

* * *

Смерть Суллы положила конец мирным отношениям между консулами Лепидом и Катулом. По своей природе эта пара не могла ладить. Взаимная злоба проявилась немедленно, как только умер диктатор. Катул утверждал, что Сулле следует организовать государственные похороны. Лепид отказался санкционировать расход общественных денег на похороны того, чье состояние могло позволить себе понести такие расходы. На заседании Сената в этом споре победил Катул. Сулла был похоронен за счет казны, которую, в конце концов, он сам и наполнил.

Но у Лепида имелась поддержка. В Рим стали возвращаться изгнанные Суллой. Марк Перперна Вейентон и сын Цинны Луций возвратились в Рим вскоре после похорон. Каким-то образом Перперне Вейентону удалось избежать проскрипций, несмотря на его пребывание в Сицилии по прибытии Помпея, — возможно, потому что он не остался, чтобы оспаривать владение Сицилией у Помпея, и у него не было достаточно денег, чтобы сделать его заманчивым кандидатом в проскрипционные списки. Конечно, у молодого Цинны денег не оставалось. Но теперь, когда диктатор умер, оба стали ядром фракции, тайно стоявшей в оппозиции к политике и законам диктатора. Естественно, они предпочли объединиться с Лепидом, а не с Катулом.

Лепид, имевший репутацию человека, который спорил с Суллой в Сенате, считал, что у него есть шанс уменьшить строгость некоторых законов Суллы, ибо его сторонники в Сенате превосходили числом сторонников Катула.

— Я хочу, — сказал Лепид своему близкому другу Марку Юнию Бруту, — войти в историю как человек, который облек законы Суллы в форму, более приемлемую для всех, даже для его врагов.

Фортуна была на стороне их обоих. Последний составленный Суллой список магистратов включал имя Брута как претора. Когда в первый день прошлого нового года консулы и преторы вступили в должность, жребии, определяющие, кому какие провинции достанутся, оказались благоприятны как для Лепида, так и для Брута. Лепиду досталась Заальпийская Галлия, а Бруту — Италийская Галлия. Срок их губернаторства начинался в конце их срока теперешней службы, то есть в первый день следующего года. Заальпийская Галлия до недавнего времени не была консульской провинцией. Но две вещи изменили ее статус: война в Испании против Квинта Сертория (неудачная) и состояние галльских племен, теперь находившихся на грани мятежа и, таким образом, представлявших угрозу для сухопутного пути в Испанию.

— Мы сможем действовать в наших провинциях единой командой, — сказал Лепид Бруту. — Я начну войну против восставших племен, а ты организуешь в Италийской Галлии поставки для меня и будешь оказывать мне любую помощь, какая понадобится.

Таким образом, Лепид и Брут мечтали о деятельном и полезном губернаторстве в будущем году. Поскольку Сулла был уже похоронен, Лепид приступил к осуществлению своей программы по смягчению жесткости законов Суллы, а Брут, председатель суда по делам о насилии, занимался исправлением законов Суллы, принятых в прошлом году претором Суллы Гнеем Октавием, применительно к этому суду. Очевидно с согласия Суллы, Гней Октавий узаконил требование, чтобы некоторые выигравшие от проскрипций возвратили имущество, полученное в результате насилия или запугивания, что, естественно, означало вычеркивание имен первоначальных собственников из списков проскрибированных. Одобрив меры Гнея Октавия, Брут с энтузиазмом продолжил свою работу.

В июне, когда прах Суллы был уже помещен в гробницу на Марсовом поле, Лепид объявил в Сенате, что он будет добиваться согласия Сената на lex Aemilia Lepida, согласно которому надлежит вернуть некоторые земли, которые Сулла отобрал у городов Этрурии и Умбрии, чтобы поселить на них своих ветеранов.

— Как все вы знаете, — обратился Лепид к внимательно слушавшему его Сенату, — к северу от Рима наблюдаются значительные волнения. Я считаю — и многие со мной согласны! — что в основном эти волнения порождены тем, что наш оплакиваемый диктатор захотел наказать сообщества в Этрурии и Умбрии, отобрав у них городскую землю, всю до последнего югера. То, что Сенат не всегда поддерживал меры диктатора, он продемонстрировал, когда пошел против желания диктатора внести в списки каждого гражданина в городах Арретий и Волатерры. И наша заслуга заключается в том, что нам удалось отговорить диктатора от этих мер, даже несмотря на тот факт, что в тот момент диктатор пребывал на пике своей власти. Не думайте, что мой новый закон предложит что-то хорошее Арретию и Волатеррам! Они активно поддерживали Карбона, а значит, от меня они не получат ничего. Нет, сообщества, о которых я говорю, в большинстве своем были вынуждены принимать у себя легионы Карбона. Они согласились на это не добровольно! Я говорю о таких местах, как Сполетий и Клузий. В данный момент они кипят от возмущения, ибо потеряли свои городские земли, хотя никогда не действовали предательски. Это просто несчастные жертвы гражданской войны, оказавшиеся на пути чьей-то армии.

Лепид помолчал, посмотрел на ряды сидящих по обе стороны Палаты и остался доволен увиденным. Он продолжил, добавив голосу больше чувства:

— Итак, мы не говорим о тех городах, которые активно поддерживали Карбона. Земли этих предателей более чем достаточно, чтобы поселить на них солдат Суллы. Я должен подчеркнуть это. С очень небольшим исключением, Италия теперь полностью римская, ее гражданам предоставлены политические права, и они распределены по всем тридцати пяти трибам. И все же ко многим жителям Этрурии и Умбрии до сих пор относятся как к мятежным союзникам. Да, в былые времена Рим всегда конфисковал общественные земли мятежного региона. Но как может Рим аннексировать земли римских граждан? А жители Этрурии и Умбрии, согласно законам, признаны римскими гражданами! Здесь кроется противоречие! И мы, почтенные отцы сенаторы, управляющие Римом, не можем впредь поощрять подобную практику. Если мы будем действовать так и дальше, Этрурия и Умбрия снова восстанут. А Рим не может позволить себе еще одну гражданскую войну при таком натиске извне! В настоящий момент нам нужно найти деньги, чтобы поддержать четырнадцать легионов, сражающихся против Квинта Сертория. И очевидно, что именно сюда должны идти наши драгоценные средства. Мой закон вернет земли Клузию и Тудеру и успокоит народ Этрурии и Умбрии, прежде чем станет слишком поздно.