Фехтовальщица (СИ) - Смородина Татьяна

Женька не возражала, ее беспокоило только молчание отца. Она понимала, что это неспроста, и сама оттягивала свое возвращение домой. Из Этампа фехтовальщица еще раз позвонила матери, и та сказала, что отец не хочет с ней разговаривать.

— Ничего, все уладится, — успокаивал Эдмон.

Чтобы отвлечь девушку от неприятных мыслей, он заговорил о будущем «Дежанси» и уже видел свою будущую супругу его хозяйкой.

— Ты подучишься и все сможешь, — уверял он и вспоминал все ее «сюжетные» проекты. — Ты здраво мыслишь и нестандартно действуешь! В нашем деле тоже нужны бойцовские качества!

Фехтовальщица, в общем, не возражала, — это было что-то новое в ее жизни, и она была готова попробовать. Перекусив в дорожном кафе, будущие супруги поехали дальше.

Шофер Робер с улыбкой некого понимания посматривал на них, но ничего не говорил.

— Он скоро женится на Жулиане, — пояснил его взгляд Эдмон. — Помнишь мою экономку?

— Твою?

— То есть, Генриха де Шале.

Эдмон уже не первый раз так оговаривался. Женька старалась на это не поддаваться, но всякий раз его или ее собственные оговорки вызывали у нее длительные раздумья. Вот и сейчас фехтовальщица подумала о том, что Эдмон Монрей все-таки не Генрих де Шале, которого ее угораздило полюбить в сюжете, хотя чувствовала она себя по отношению к нему абсолютно так же, от них даже пахло одинаково.

«Шуточки профессора? — думала девушка. — Или что-то, связанное с Окном?.. А, может быть, после всей этой истории я сама сошла с ума?..» Похоже, подобное отношение к сыну профессора было действительно каким-то феноменом, парадоксом ее восприятия, может быть, игрой подсознания, которую ей не суждено было никогда разгадать. Она смирялась и принимала этот парадокс, как данность, где-то по-женски чувствуя, что не обманывается и права.

Находясь в потоке нескончаемых противоречивых мыслей и чувств, фехтовальщица уже совсем не удивилась, что дом Эдмона Монрея похож на дом фаворита короля. В нем были те же книги в библиотеке и коллекция холодного оружия в большой зале. На столе лежали перчатки, одну из которых оставил своей приговоренной супруге в последний день Генрих де Шале и четки из человеческих черепов, на которых девушка чуть не поскользнулась в Булонже.

Женька взяла перчатки и вдохнула их запах — они пахли теми же духами. Потом она дотронулась до четок и спросила:

— А это зачем?

— Чтобы помнить. Жаль только, что не слоновая кость.

— И много у тебя таких «сувениров»?

— Есть кое-какие. Идем.

В спальне над камином висел тот парадный портрет, который писал с молодой госпожи де Шале художник Ласаре. На каминной полке стоял другой ее портрет. Вернее, это была фотография из журнала, о котором упоминал Эдмон. Мокрые волосы, рапира, приподнятый подбородок…

— Видишь, я говорил, что у меня будет твоя «голова», — улыбнулся он.

— Да… мне тоже нравится эта фотография.

— А вот это? — подал девушке альбомы Ласаре Эдмон.

Женька улыбнулась в ответ и, пролистнув несколько страниц, сказала:

— Это тоже нравится, как и тебе, только… Послушай, а кем ты все-таки себя ощущаешь — Эдмоном Монреем или Генрихом де Шале?

— Я ощущаю себя мужчиной, который тебя любит, а в остальном… Разве здесь ты совсем перестала быть Жанной де Бежар?

— Да, но у меня настоящие шрамы и след на шее… У тебя же нет ран, которые были на теле у де Шале.

— Они есть, но не на теле.

— Я не об этом.

Однако Женька напрасно пыталась еще раз нащупать твердую почву в хитром союзе двух реальностей, который кто-то заключил против нее вместе с профессором Монреем. Под вечер, когда Эдмон разделся, чтобы подтвердить слова о мужчине, который ее любит, она с тихим восторгом обнаружила на его теле те же самые отметины от ранений, что были и у фаворита короля.

— Это называется стигматы, — усмехнулся Эдмон, глядя, как она осторожно прикасается к запекшимся шрамам. — Штучки Окна. Отец предупреждал, что так может случиться.

— Но… но через год Генрих де Шале будет казнен!

— Что ж… значит, у меня тоже выступит шрам на шее, и тебе больше не в чем будет меня упрекнуть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Женька сдалась и обняла, ставшее еще более родным, любимое тело.

— А ты знаешь, что у Лароша тоже красная полоса на горле? — спросила фехтовальщица.

— Не хочу слышать ни про какого Лароша! Пойдем лучше, сходим поплавать на Луару!

— Голыми!

— Конечно! Ночью там теплая вода. Хочешь?

— Хочу!

Бесшабашное ночное купание в опрокинутых в реку звездах, ласкание воды, рук и губ вернуло обоих к тому, что было понятно и не вызывало разночтений. Мягкие струи, омывающие нагие тела, были действительно теплыми, и только пальцы ног, опущенные в глубину, чувствовали холодные подводные течения.

В воскресенье Женька каталась с Эдмоном на лошадях. У него была небольшая конюшня, и фехтовальщица даже не удивилась, встретившись там с «Гиборто». Она уже привыкла к этим встречам с лицами из оконченного сюжета, однако скоро одна из них не только оказалась неприятной, но даже невольно возбудила ее фехтовальное настроение. На очередной конной прогулке навстречу Монрею и Женьке выехала другая пара на таких же ухоженных лошадях. Это был подтянутый молодой мужчина с прозрачными голубыми глазами и его спутница в охотничьем костюме — подстриженная под каре жгучая брюнетка, голову которой Женька в последний раз видела на полке у Сивиллы.

Неторопливо проследовав мимо, оба всадника сдержанно поздоровались с Эдмоном. Мужчина с прозрачными глазами при этом так взглянул на фехтовальщицу, что ей показалось, будто это не прообраз, а сама душа графа д’Ольсино нашла себе другое время для проживания.

— Это кто? — спросила девушка, провожая проехавшую пару долгим взглядом.

— Наши соседи, — спокойно сказал Эдмон. — Супруги Бонне. Камиль и его вторая жена Маргарита.

— А первая?

— Погибла. Тормоза отказали в машине.

— Ее звали Верони?

— Да.

— Чем занимается это Бонне?

— Он президент банка в Орлеане. Здесь у него загородный дом. Вон там, видишь башенки?

— Вы не ладите?

— Не ладили. У нас была тяжба из-за земли, когда я решил здесь строиться.

— Ты выиграл дело?

— Да.

— Почему ты не предупредил меня заранее?

— Хотел отомстить за съемки у Монсо, — почти серьезно ответил Эдмон. — Давай оставим этих «фантомов» из твоего прошлого. Сейчас приедет моя дочь.

— Кто?..

— Она несколько раз в год приезжает ко мне. Ее зовут Жули, и как она выглядит, ты знаешь.

— А ее мать?

— Ажель. Занимается книжными продажами. Мы уже семь лет, как разведены.

— Ты ее любил?

— Наверное. Студенческий роман. Тогда все казалось любовью. Это потом я научился не регистрировать каждый раз свои скороспелые желания.

— А я?

— Ты не желание, ты — недостающее звено.

— Где?

— В моей жизни.

С Жули фехтовальщица, конечно, подружилась без труда. Девочка знала, что отец ее женится на этой девушке, но относилась к этому спокойно. Вечером Эдмон опять предложил пойти на реку. В доме был бассейн, но все трое единодушно предпочитали его скучной прозрачности живую воду с ее темными глубинами, скрытыми в них обитателями и подводными течениями.

С берега был виден дом Бонне. Устав от бурных заплывов, фехтовальщица лежала на берегу и, пожевывая сухую травинку, задумчиво смотрела в его сторону.

— Оставь, Жени, — подметив ее взгляд, — сказал Эдмон. — Камиль Бонне, хоть и образованный, но очень скучный трудяга. Он даже не остается на корпоративные вечеринки.

— Маньяки всегда выглядят тихонями.

Эдмон засмеялся и стал стряхивать со спины фехтовальщицы прилипший песок.

— Ты смотри, тут еще остались следы от плети Себастьяна де Барбю, — сказал он.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Не ври! — рассердилась фехтовальщица и убежала к дому.

Эдмон, тем не менее, не врал. Следы оставались, но только очень бледные. Полюбовавшись на них в зеркале, Женька сняла купальник, оделась в одно из платьев, которое купил ей у Клемана Монрей, и спустилась к ужину.