Жозеф Бальзамо. Том 1 - Александр Дюма

— Что вы делаете, сударь? — осведомилась она.

— Убеждаю Лоренцу Феличани выйти, — отвечал граф, — и самолично, по собственной воле заверить вас, что я не лжец и не подделыватель бумаг, дабы это послужило дополнением ко всем прочим доказательствам, которых домогается ваше высочество.

— Милостивый государь!

— Лоренца Феличани! — воскликнул граф, каким-то странным образом подавив волю принцессы. — Лоренца Феличани, выйдите из кабинета к нам.

Но дверь не открывалась.

— Выйдите, я так хочу! — повторил граф.

И тут в замочной скважине заскрипел ключ, и принцесса с неописуемым ужасом увидела, как вышла Лоренца; в глазах ее, которых она не отрывала от графа, не было и тени злобы или ненависти.

— Что вы делаете, дитя мое? Что вы делаете? — воскликнула принцесса Луиза. — Зачем вы вышли к этому человеку, от которого убежали? Я же вам сказала, что здесь вы в безопасности.

— Она в безопасности и у меня в доме, ваше высочество, — заметил граф, после чего обратился к Лоренце: — Не правда ли, Лоренца, у меня вы в безопасности?

— Да, — ответила она.

Беспредельно изумленная принцесса опустилась в кресло.

— Лоренца, — произнес граф ласковым голосом, в котором тем не менее чувствовалась повелительная интонация, — меня обвиняют, будто я насильно удерживал вас. Ответьте, когда и в чем я прибегал к насилию по отношению к вам?

— Никогда и ни в чем, — решительно и ясно ответила молодая женщина, но отрицание это не сопровождалось ни единым жестом.

— В таком случае что означает история про похищение, которую вы мне рассказывали? — воскликнула принцесса.

Лоренца безмолвствовала, не сводя взгляда с графа, как будто от него исходила и жизнь ее, и речь, являющаяся выражением этой жизни.

— Ее высочество желает знать, как вы вышли из монастыря. Расскажите все, что произошло с вами с того момента, когда вы потеряли сознание, вплоть до пробуждения в почтовой карете.

Лоренца продолжала молчать.

— Рассказывайте во всех подробностях, ничего не упуская. Я так хочу, — продолжал граф.

Лоренца невольно содрогнулась.

— Но я ничего не помню, — сказала она.

— Напрягите память и вспомните.

— Да, да, я вспоминаю, — промолвила Лоренца тем же тусклым, монотонным голосом.

— Рассказывайте же.

— В тот самый момент, когда моих волос коснулись ножницы, я лишилась чувств, и меня отнесли ко мне в келью и уложили на постель. До вечера около меня сидела моя мать, а поскольку я не приходила в себя, послали в деревню за хирургом, который пощупал мне пульс, приложил к губам зеркальце и, удостоверившись, что дыхания у меня нет и в жилах не бьется кровь, объявил, что я умерла.

— Но как вам все это стало известно? — удивилась принцесса.

— Ее высочество желает узнать, как вам все это стало известно, — повторил граф.

— Поразительно, но я все видела и слышала, хотя не могла ни открыть глаз, ни произнести ни слова, ни пошевельнуться, — ответила Лоренца. — Я была словно в летаргическом сне.

— Да, действительно, — подтвердила принцесса. — Троншен часто рассказывал мне о людях, впавших в летаргический сон и заживо похороненных.

— Продолжайте, Лоренца.

— Мать была в отчаянии и не хотела верить в мою смерть. Она заявила, что проведет со мной еще ночь и следующий день.

— В течение тридцати шести часов она неотрывно бодрствовала около меня, но за все это время я ни разу не шевельнулась, не вздохнула.

Трижды приходил священник и говорил матери, что она восстает против Бога, желая оставить мое тело на земле, когда душа моя уже отлетела к Нему; он не сомневался, что, умирая, я имела все основания для спасения, поскольку смерть настигла меня в тот миг, когда я собиралась произнести слова, которые должны были скрепить мой вечный союз с Господом, и потому, утверждал он, душа моя отправилась прямиком на небо.

Моя мать продолжала упорствовать и добилась, что ей позволили продолжать бдение около меня всю ночь с понедельника на вторник.

Утром во вторник я все так же пребывала в бесчувственном состоянии. Мать, признав свое поражение, ушла. Монахини шипели, что это святотатство. В часовне, где, по обычаю, я должна была лежать один день и одну ночь, затеплили свечи.

Как только моя мать удалилась, пришли сестры обрядить меня; так как я не успела произнести обет, меня облачили в белое платье, на голову надели венок из белых роз, а в сложенные на груди руки вложили крест, после чего велели принести гроб.

Его внесли в келью, и тут я почувствовала, как дрожь пробежала внутри моего тела; повторяю, сквозь сомкнутые веки я все видела, словно глаза у меня были широко раскрыты.

Меня подняли и положили в гроб.

Потом, накрыв лицо, как это принято у нас в Италии, меня отнесли в часовню на хоры; вокруг гроба горели свечи, а в ногах стояла чаша со святой водой.

Весь день в часовню приходили крестьяне из Субиако, молились за меня и окропляли мое тело святой водой.

Наступил вечер. Посетителей больше не было, наружные двери часовни, кроме боковой дверцы, заперли, и со мной осталась только одна монахиня для ночного бдения.

Все время, пока продолжался этот мой сон, меня терзала ужасная мысль: завтра меня должны будут похоронить, и я уже чувствовала, как меня погребают заживо, если только какая-нибудь неведомая сила не придет мне на помощь.

Я слушала бой часов: пробило девять, потом десять, потом одиннадцать.

Каждый удар отзывался в моем сердце: ведь это был — страшно промолвить! — похоронный звон по мне.

Одному Богу ведомо, какие я делала усилия, чтобы победить этот ледяной сон, чтобы разорвать стальные узы, которые не выпускали меня из гроба, и Господь узрел это и сжалился надо мной.

Пробило полночь.

С первым ударом мне почудилось, что все мое тело сотрясла конвульсивная дрожь, подобная той, которую я испытывала всякий раз, когда ко мне приближался Ашарат; потом я почувствовала как бы толчок в сердце и увидела его в дверях часовни.

— Вы тогда ощутили страх? — прервал Лоренцу граф Феникс.

— Нет, нет, то было счастье, радость, восторг, потому что я поняла: он пришел избавить меня от неминуемой смерти, которой я так боялась. Он медленно подошел к гробу, мгновение смотрел на меня с печальной улыбкой, потом произнес: «Встань и иди!»

Узы, удерживавшие мое распростертое тело, тут же разорвались; повинуясь этому властному голосу, я встала и вышла из гроба.

«Ты счастлива, что жива?»— спросил он меня. «О, да!»— ответила я. «Тогда следуй за мной».

Монахиня, которой положено бдеть около меня, привычная к своим скорбным обязанностям и неоднократно исполнявшая их перед погребением многих сестер, спала, сидя на стуле. Я проскользнула мимо нее, не разбудив, и последовала за тем, кто вторично вырвал меня из когтей смерти.