На день погребения моего - Томас Пинчон

те идальго, которых ты расшвырял в разные стороны.

   —   Черт. В твоих словах есть логика.

  —    Спасибо. А точнее: «Это как?».

  — Женщины. Ты когда-нибудь встречал хоть одну, деньги которой не переходили из рук в руки?

  —   Дай мне месяц или два, я придумаю что-нибудь, как-то раздобуду доллар.

Сержант с порога разъяснила, что они могут делать всё, за что им будут платить, насколько они помнили, сначала они ее об этом спросили. За исключением забастовок, конечно, хотя она каждый день приносила повторяющиеся обещания быстрого решения их дела.

  —   Не знаете ли вы, случайно, за что мы здесь, никто нам ничего не говорит.

  —  Кстати, вы сегодня прекрасно выглядите, эта высокая прическа с серебряной штуковиной и всё остальное.

  —   Ay, lisonjeros, как приятно. Говорят, это за то, что сделал один из вас очень давно, на Другой Стороне.

    —  А почему тогда мы оба здесь?

    — И кто из нас это сделал?

Она пристально посмотрела на каждого из них, смело и совсем не враждебно, когда-нибудь женщины будут так смотреть и в Столице.

  —  Наверняка им нужен я,   — догадался Фрэнк.   —  Это не можешь быть ты, Эвболл, ты слишком молод, чтобы у тебя могли быть какие-то неприятности с законом.

    —  Ну, у меня были истории со взятками...

    —  Вряд ли ты здесь из-за этого.

    — Раз так, разве ты не должен выглядеть более встревоженным?

Фрэнк проснулся рано утром, ему снился сон о путешествии по воздуху, высоко в воздухе, на летательном аппарате, принципы действия которого оставались для него загадкой, он увидел в дверях сержанта Васкес с растаявшим взглядом, она держала поднос с завтраком   —  охлажденная папайя и лайм, уже разрезанные во избежание любых злодейств, связанных с ножом, свежеиспеченные хлебцы болийо, порезанные на ломтики, посыпанные бобами и чиуауанским сыром, они лежали в печи, пока сыр не расплавился, в состав острого соуса сальса входил сильнодействующий острый перец чили, известный как Эль Чинганариз, в кувшине смесь сока апельсина, манго и клубники, a завершало натюрморт кофе «Веракрус» с горячим молоком и кусками нерафинированного сахара.

  —  Хорошо же вы питаетесь, парни,   — прокомментировал увиденное Дуэйн Провеко, именно в этот момент просунувший голову в дверь и продемонстрировавший нитку слюны, которая текла по его подбородку и вниз по рубашке.

  —   Всё ясно, Дуэйн, ты хочешь получить хороший пинок,   —  Фрэнк заметил, что Сержант подает ему сигналы глазами из коридора.   — Возвращайся...

   —   Наверное, тебе не надо с ним слишком дружить,   —  посоветовала она.

  —   Этого человека ждет стенка, paredón.

   —  За что, что он сделал?

   Она минуту помедлила.

   — Выполнял поручения на севере от границы. Работал на... опасных людей. Ты знаешь о,   — приглушая голос и уставившись на нее взглядом, под которым был невозможен любой самообман,   —  «П. Л. М»?

Опа.

  —  Постой, это те братья Флореса Махона, да, verdad?... а еще тот Камило Арриаха, из местных, если я не ошибаюсь...?

  —   Камило? Он potosino. А работодатели сеньора Провеко  —  они сочли бы Флореса Махона несколько...как у вас говорят   —  деликатным?

  —  Да, но взгляни на него. Черт, разве это не яркое события в жизни мужчины  —  быть поставленным к стенке?

   —  Существуют два направления научной мысли. Одни хотят его освободить, следовать за ним, записывать, узнать, чему они могут научиться. Другие хотят просто устранить причиняющий беспокойство элемент, чем быстрее, тем лучше.

  —  Да, но есть люди, составляющие во стократ более серьезную угрозу, чем старина Дуэйн, некоторые сидят в тюрьме по пятьдесят лет, с чего вдруг такая спешка? Что-то серьезное в разработке, наверное?

   —  Твои глаза,   —  у нее была привычка шептать, когда они оставались наедине.   —  Я никогда не видела таких глаз.

   Ну что ж.

  —  Сержант, вы хотите сказать, что никогда прежде у вас не было времени посмотреть в глаза гринго?

Она молчала, ее не поддающиеся прочтению глаза с черными радужками выражали что-то, что гарантированно вызвало его любопытство. Сегодня она предупредила его, что здесь граница ее полномочий, и когда Дуйэн в конце концов решился всё рассказать, Фрэнк был не очень удивлен.

От Дуэйна разило так, словно он выпил немерено caldereros y sus macheteros из текилы с водкой, хотя Фрэнк точно не знал, сколько именно в нем поместилось   —  в его глазах было слишком много понимания, и они пылали.

  —  Я здесь с заданием,   —  вот как он это описал,   —  если конкретнее, я должен предложить тебе работу по контракту, вот до этого пункта и еще с другой стороны, поскольку ты   —  прости, если я слишком прямолинеен   —  Кизелгур Кид, легенда Дикого Запада.

  —  Чертовски странное предположение, Дуэйн, такое впечатление, словно ты лучше знаешь, ездишь туда-сюда по территории и тому подобное.

    —  Ты... просто горный инженер и всё.

   — Да, но ты много знаешь про опасные вещества, идеально подходящие для бурной деятельности, если призадуматься, что тебе нужно сделать, когда выйдешь отсюда   —  так это выбрать любую шахту в Вета-Мадре, отправиться в ближайшую к ней кантину, и там ты погрузишься в работу квалифицированного персонала по обрушению, прежде чем догадаешься, кто оплачивает следующий раунд.

  —  С половиной из них, братишка, я буду поддерживать связь всегда из-за их работы в этом старом Порфириато, всё, что я должен был сделать   —  лишь однажды ошибиться в догадке.

   —  Возможно, именно это ты и сделал.

    — Значит, я в твоей власти, не так ли?

 — Интересно, шутил бы ты так же с настоящим Кизелгуром Кидом... не выражал бы ли ты ему больше почтения, черт, не знаю, даже демонстрировал бы страх?

  —   Кид, если мне позволено так тебя называть, я боюсь всё время.

   —  В смысле, в твоем мозгу есть пространство для возможности того, что ты обратился не к тому парню?

    — У федералов есть фотографии, я их видел.

  —  Никто никогда не выглядит так, как на их фотографиях, тебе уже следовало бы это