Пляска в степи - Виктория Богачева

стоит со знахаркой враждовать. Может, она пришла с миром?.. Сама же ведь в терем вошла, никто ее силой не тащил. Ее и искать уже, почитай, бросили — слишком много всего случилось с той поры.

— Не рада ты мне, девочка, — заметила знахарка, и воевода не сдержал усмешки. Госпожа Зима искоса на него посмотрела и улыбнулась своим мыслям.

— Не рада — скрывать не стану, — помедлив, отозвалась Звенислава и поплотнее запахнула на груди меховую накидку. — Много горя ты принесла в этот терем.

— Ой ли? — та скинула с головы платок, и на грудь ей упали две привычных косы.

Ни княгиня, ни воевода не смогли сдержать тихого вздоха. Волосы у знахарки были белыми, как свежий снег, хотя, когда виделись они в последний раз, пряди были темнее вороного крыла.

— Бояре созывали вече, — княгиня и сама не ведала, почему решила об этом рассказать. — Мыслили, повинен князь в том, что с княгиней Мальфридой приключилось.

Рябь побежала по лицу госпожи Зимы при упоминании имени старшей сестры. Но она ничего не сказала и не спросила.

— А я мыслила, что повинна — я, — тихо добавила Звенислава. — Потому что, сама того не ведая, подсобила тебе, — она взмахнула рукой, указав на знахарку.

У той из-под ворота плохонького тулупа выглядывал иногда торквес. Нынче он казался совсем тусклым, хотя раньше против воли притягивал к себе все чужие взгляды, словно нес внутри невидимый свет.

— Моя сестра сотворила великое зло. Не единожды. И за это я с ней расплатилась сполна, — сказала Зима Ингваровна. Она провела ладонью по лицу, словно хотела снять с него паутину, и вновь заговорила твердым, глухим голосом. — Но нынче я пришла не за этим. К чему обсуждать то, что давно быльем поросло. Я знаю, что князь Ярослав отправился бить хазар и княжича Святополка в степь.

Воевода глухо заворчал, словно потревоженный в берлоге медведь, и бросил на знахарку смурной взгляд из-под нахмуренный бровей.

— Дозволь мне остаться в тереме, государыня, — попросила Зима Ингваровна. — Я знаю, что еще пригожусь тебе.

— Нет! — первым выкрикнул дядька Крут, ступив на шаг вперед. Его указательный палец в обвиняющем жесте был направлен на знахарку. — Князь уже однажды исполнил твою просьбу и погляди, как ты отплатила за его доброту! Ты обманывала его с самого начала! Ты ведала, что, пробравшись в наш отряд благодаря своей лжи, доберешься до Ладоги и повстречаешь здесь свою сестру! Ты всегда это ведала. И врала всем нам. Навела морок своим черным торквесом!

Он говорил и шагал в сторону знахарки, пока не остановился буквально в одном шаге от нее, переводя сбившееся дыхание. Чтобы посмотреть ему в глаза, Зиме Ингваровне пришлось задрать голову: ростом она сильно уступала высоченному воеводе.

— Князь мою просьбу исполнил потому, что я тебя из-за Кромки вытащила, из рук самой Мары-Морены выцепила. Тогда-то тебе мой торквес по нраву пришелся, а, Крут Милонегович? Чего же ты молчишь?

И тут Звенислава впервые увидела, как может смутиться всегда уверенный, строгий воевода. Невольно он отступил назад и опустил вскинутую руку. Но на знахарку глядел все еще исподлобья.

— Откуда ведаешь, куда и зачем князь отправился? — пробурчал он себе под нос.

— Как не ведать, коли я в княжестве все это время жила? — отозвалась она спокойно, а потом добавила с лукавой хитрецой. — Ведаю еще, что ты всюду искал меня, воевода.

Дядьку Круту слово ледяной водой из ведра окатили. Он еще раз шагнул назад, не сразу найдясь с ответом, и помотал головой.

— Довольно зубы нам заговаривать, Зима Ингваровна. Нашто в терем пришла, коли говоришь, что и так на Ладоге была все это время? Отчего же на прежнем месте своем не осталась?

Совладав с собой, он сцепил за спиной руки и распрямил широкие, мощные плечи. Не так уж он стар! Есть еще силушка в руках! Крепок еще его удар. Сдюжит он и совладать с бесстыжей знахаркой, коли та удумает их всех за нос водить.

Пока госпожа Зима раздумывала над ответом, а княгиня не отводила от ее лица внимательного взгляда, воевода вновь заговорил.

— Может, ты эдак к брату своему пробраться удумала? Так сразу тебе говорю, я костьми у его клети лягу, а тебе к нему подойти не дам.

— Не ведаешь ты, воевода, за какое дурное дело ты Бёдвара защищаешь, — она печально покачала головой. — Он и волоска с твоей головы не стоит, а ты все — кости да кости. Я же не слепая. Вижу, что ополчился ты на меня.

— Довольно! — Звенислава вмешалась прежде, чем поспел дядька Крут ответить. — Воевода прав, госпожа. Зачем ты пришла нынче в терем, коли жила все время в княжестве?

— Я еще не все долги своей сестре выплатила, — туманно объяснила знахарка. — Нет, ее я не трону больше, — поспешила она добавить, заметив, как помрачнела лицом княгиня. — Это уже ни к чему.

— Воевода верно говорит, — Звенислава снова кивнула в его сторону. — Воеводу Брячислава в клеть посадил Ярослав. Ему и суд над ним творить. Уходи, госпожа, подобру-поздорову, коли пришла ты в терем, чтобы к верной ворожбе воротиться, — она говорила звонко и твердо, и в пустоте горницы ее голос возносился на самый верх, под деревянный, узорчатый сруб, и терем был свидетелем ее слов и обещаний.

— Я пришла не ворожить, государыня, — уже второй раз она назвала так Звениславу, заставив ее сердце биться чаще. Что-то особенно было в том, что исходило это обращение именно от Зимы Ингваровны. — Я ни трону ни Фриду, ни Бёдвара. Могу кровью своей поклясться.

— Не нужно, — против воли Звенислава поежилась.

Из уст знахарки слова о клятве на крови воспринимались особенно пугающе.

— Тогда скажи, зачем ты пришла? — в третий раз спросила она, понимая, что незваная гостья всячески избегала прямого ответа.

— Придет время, когда тебе понадобится моя помощь, — все также туманно ответила знахарка. Ее глаза-льдинки не выражали, но смотрела она прямо на живот княгини, прикрытый поневой, рубахой да длинной свитой.

Звениславе сделалось страшно. Помыслила, может мерещится ей всякое уже? Тревожится она непрестанно, о муже да о дитя, которое носит под сердцем. Вот и мыслил, что всякий встречный уже проведал, что она в тягости, да глядит токмо на ее чрево.

— Я сказала, что не выплатила сестре все долги. Остался еще один. Поэтому я здесь, — знахарка вновь завела запутанные речи. — Прошу, государыня, дозволь мне остаться. Я хочу подсобить.

Звенислава хотела сказать: нам не нужно, чтобы ты подсобляла. Но вместо этого из ее рта будто само вылетело.

— Оставайся, Зима Ингваровна. Обманешь — прогоню.