Пляска в степи - Виктория Богачева

разбить во второй раз, и бормотал себя под нос ругательства, взывая к Богам, чтобы те уже наконец покарали его старшего брата. Он свирепел с каждым новым утром, когда в очередной раз без вестей возвращались в лагерь гонцы.

Он знал, он совершенно точно знал, что Ярослав над ним смеялся. Смеялся над ним вместе со своими воеводами и отсиживался в тереме у какого-нибудь южного князька, жалкий вымесок! Святополк закрывал глаза и слышал у себя в голове насмешливый, противный голос робичича. Он мыслить ни о чем ином не мог, кроме как об еще одном издевательстве, которому его подверг Ярослав.

Он клялся отомстить. Еще пуще, еще лютее, чем он намеревался. Ни одна насмешка не будет забыта. Святополк ничего ему не простит. И за эти седмицы, когда они замерли в мучительном ожидании, он спросит с робичича сполна. Тот поплатится за все унижения, которые по его вине пришлось вытерпеть княжичу.

Багатур-тархан был также недоволен. На то у него имелись свои причины. Но промедление для него было подобно смерти, потому что отведенное ему время истекало, просачиваясь сквозь пальцы подобно песку. Как и Святополк, он смотрел вдаль с надеждой увидеть поднятую многочисленным войском в воздух пыль. С надеждой разглядеть взмыленного от быстрой скачки всадника, который принесет благую весть: Яр-тархан идет.

Святополк чувствовал направленный ему в спину взгляд хазарина. Все чаще в словах и жестах Багатур-тархана сквозило недоверие и нетерпение. Все чаще тот делался раздражителен. Разрозненное, объединённое лишь силой войско потихоньку закипало: то тут, то там вспыхивали ссоры. Мужи, томящиеся в безделье и неведенье, загорались молниеносно, словно сухие щепки.

Святополк не мог отпустить от себя Драгана, потому что опасался лишиться большей части своей дружины в такое опасное, ломкое время. Багатур-тархану он доверял все меньше, потому и держал верного воеводу к себе поближе. Да и коли робичич и впрямь повернул назад, то угодит Драган ровнехонько в середку ладожского войска, коли нынче отправится в путь. Но и затягивать надолго было опасно: так можно и не поспеть. Вдруг Ярослав уже на утро объявится…

Дни текли тяжелые, смурные. Напряжение промеж людьми ощущалось кожей. Оно было везде: звучало в словах, скользило во взглядах, слышалось в том, как распрягали лошадей, как доставали из ножен мечи. И погода словно бы решила испытать их всех на прочность: ветер задувал такой, что запросто сбивал с ног. Он рвал из рук поводья, заставлял пятиться лошадей.

Драган, глядя на все исподлобья, мрачнел прямо на глазах. Княжичу он больше ничего не рассказывал о разговорах, что велись промеж кметями, но сам их слышал постоянно, и на душе становилось все тяжелее. Коли и дальше все так пойдет… Унять дружинников он не мог. Пусть хоть на словах выплескивают то, что лежит на сердце. Может, он и сам был бы рад произнести вслух да развеять по ветру свои сомнения. Но был он воеводой, и потому молчал.

В один из дней, когда утихли лютые ветра, и сквозь плотные темные облака на землю пробились солнечные лучи, в лагерь вернулся дозорный. Он вернулся один, ведя под узды вторую лошадь без хозяина. От усталости хазарин почти валился с ног: пока ждали Багатур-тархана, он успел сказать, что провел верхом всю ночь и утро.

Святополк топтался на месте, борясь с гневом. Он ненавидел ждать. Когда же, наконец, на окраине лагеря появился Багатур-тархан, то вернувшийся дозорный передал ему что-то из руки в руку и шепнул пару слов. Две глубокие морщины залегли на переносице у хазарского полководца, пока он смотрел на предмет, который получил. Затем он повернулся к Саркелу, безошибочно найдя того в толпе.

— Твой брат убил второго дозорного и велел передать тебе это, — сказал Багатур-тархан и вытянул в его сторону раскрытую ладонь.

Святополк шагнул вперед, чувствуя, как шумит в ушах. Каким-то безошибочным чутьем он уже знал, что увидит. Сердце отчаянно билось, грозясь выскочить из груди, когда княжич опустил взгляд. Тускло поблескивая, лежал на ладони Багатур-тархана перунов молот на тонкой цепочке.

Его детский оберег. Весточка от его старшего брата.

— Готовьтесь к битве, — велел Багатур-тархан, видя, как все краски исчезли с лица Святополка. — Войско Яр-тархана скоро будет здесь. * Хоть — здесь: любимая, желанная женщина. Любовница.

Девка в тереме VIII

Застывшие в тягостном ожидании дни тянулись мучительно медленно. Порой Звенислава малодушно жалела, что согласилась отпустить от себя Чеславу с князем в поход. Когда муж спросил ее, она поспешно закивала: мол, конечно, конечно, у тебя каждый добрый воин на счету. А со мной-то что в тереме может приключиться, да и дядька Крут подле меня остается.

И вот тогда Звенислава не подумала, что в тереме-то с ней и впрямь ничего не приключится, а вот тоску не с кем ей будет разделить. Ярослав велел ей не печалиться, но много он понимает, воин и муж! Как можно не печалиться да не тосковать, когда глупое сердечко так и рвалось наружу из груди всякий раз, как она вспоминала мужа. Как она рассказала ему, что в тягости. Как он подхватил ее на руки и долго не отпускал. Как справил потом у кузнеца для нее новенькие обручи — украшенные узором да тяжелыми каменьями. Едва поспел вручить перед тем, как отправился в южные земли.

Когда проведала Звенислава про поход, так в первую седмицу глаза у нее вечно были на мокром месте. Добро, что при чужих не плакала. Ярослав даже не осерчал на нее и терпеливо сносил слезы, что все текли да текли по щекам. Успокаивать еще ее пытался! Пообещал вернуться живым…

Всякий вечер, когда возвращалась в пустую и холодную горницу, Звенислава знала, что нынче Ярослава она не дождется. Не распахнется бесшумно дверь, повинуясь хозяйской руке, не раздадутся его тихие шаги по молчаливым, не смевшим скрипеть половицам, не услышит она его голос: притворно строгий, но с лукавой улыбкой.

— Все не спишь? Боишься, украдут меня из терема?

Теперь же ей некого было дожидаться.

Она помнила, как уходил в походы дядька Некрас. Тогда, еще будучи девчонкой, она глядела на княгиню Доброгневу Желановну, и все ждала, пока она прольет хотя бы слезинку по мужу. Но суровая тетка лишь шибче гоняла холопов и громче прикрикивала на зазевавшихся теремных девок. Ничего в ее лице не выдавало тоски по дядьке Некрасу, и глупая маленькая Славка мыслила это потому, что вместо сердца у ее тетки был камень.

Но никто не знал, что творилось за закрытыми