Великий Гусляр - Кир Булычев

– А я? То есть, а он?

– А он... он побежал к Пупыкину, просит - верни мою жену! А Пупыкин, говорят, погладил его по головке и говорит: не нужна тебе такая старая и непослушная жена. Она меня не уважает, значит, и тебя не уважает, и нашу великую родину не уважает. Мы тебе сделаем сегодня же развод, и отдам я тебе любую из своих секретарш. Так и сделал. Развел, на Римке женил. Она мне сама рассказывала.

– Ясно, - сказал Удалов. - Общая картина мне понятна, Пошли к Минцу. Где он отдыхает?

– Принудотдых, Корнелий, это по-старому тюрьма. Находится она в подвалах под гостиным двором, где раньше склады были. Там особо недовольные отдыхают.

– Ты хочешь сказать, что профессор Лев Христофорович Минц, лауреат двадцати премий, профессор тридцати университетов находится в подвалах инквизиции?

– Ну, не то, чтобы инквизиции, - смутился Грубин. - Но в подвалах...

– Срочно едем в область! Это не должно продолжаться.

– До области ты не доедешь, - сказал Грубин. - Некоторые пытались. В область специальное разрешение нужно. Его лично Пилипенко подписывает. Только проверенные оптимисты туда попадают. Так что в области о Великом Гусляре самое лучшее представление.

– Но ведь кто-то приезжает!

– Если приезжает, то на витрины с картонной лососиной смотрят, а потом в предгорском буфете обедают. Ясно?

– Минца надо освободить!

– Надо. Но не знаю, как.

– Может, прессу поднять?

– Малюжкина? Ты сам видел. Его голове нужна ясность. А ясность он получает сверху.

– Ну что ж, - сказал Удалов, - тогда пошли в подвал.

– Подвалы заперты, там дружинники.

– Саша, ведь недаром я столько лет ремонтами занимаюсь. Неужели мне подземные ходы в этом городе неизвестны?

– А есть ход?

– Должен быть. По крайней мере, в моем мире есть и даже расчищен археологами. Его воры в пятнадцатом веке прокопали - тюки из гостиного двора выносили.

Когда они с Грубиным вышли во двор, Удалов вдруг услышал:

– Корнелий, ты куда? Ты почему домой не идешь?

Голос был женский, жалобный.

Удалов поднял голову. В окне его квартиры стояла молодая жена Римма, неглиже, лицо опухло от слез.

– Я раскаиваюсь! - крикнула она. - Это была минутная слабость. Он старался меня безуспешно соблазнить. Вернись, Корнелий. И не верь клевете Грубина. Он тебе завидует! Вернись в мои страстные объятия!

– Не по адресу обращаетесь, гражданка, - ехидно ответил Удалов.

А Грубин добавил:

– Чего на тебя клеветать? На тебя клевещи, не клевещи - пробы ставить некуда.

И молодая жена Римма плюнула им вслед.

14

По бывшей Яблоневой, а ныне Прогрессивной улице мимо лозунга на столбах: «Пупыкин сказал - народ сделает!», мимо дома-музея В.П. Пупыкина друзья спустились к реке, в том месте, где к обрыву примыкают реставрационные мастерские. В удаловском мире эти мастерские кипят жизнью и деятельностью. В этом они стояли пустынные, ворота прикрыты, всюду грязь.

Удалов уверенно прошел за сарай, там отодвинул гнилую доску, и перед ними обнаружился вход в подземелье, кое-как укрепленный седыми бревнами. Грубин достал заготовленный дома фонарик.

Идти пришлось долго, порой Удалов останавливался, заглядывал в боковые ответвления, выкопанные то ли кладоискателями, то ли разбойниками, но ни разу дороги не потерял. Ход кончился возле окованной железными полосами двери.

– Здесь, - сказал Удалов. - Теперь полная тишина!

И тут же раздался жуткий скрип, потому что Удалов стал открывать дверь, которую лет сто никто не открывал.

К счастью, никто скрипа не услышал.

Его заглушил отчаянный человеческий крик.

Они стояли в подземных складах гостиного двора, превращенных волей Пупыкина в место для изоляции и принудотдыха.

Впереди тянулся низкий сводчатый туннель, кое-где освещенный голыми лампочками. Крик доносился из-за одной из дверей - туда и поспешили друзья, полагая, что именно там пытают непокорного профессора.

Но они ошиблись.

Сквозь приоткрытую дверь они увидели, что в побеленной камере на стуле сидит удрученный Удалов. Перед ним, широко расставив ноги, стоит капитан Пилипенко.

Пилипенко Удалова не бил. Он только читал ему что-то по бумажке.

– Нет! - кричал Удалов. - Не было заговора! И долларов я в глаза не видал.

Пилипенко подождал, пока Удалов кончит вопить, и спокойно продолжал чтение.

Было слышно:

– «Получив тридцать серебряных долларов от сионистского агента Минца, я согласился поджечь детский сад номер два и отравить колодец у родильного дома...»

– Нет! - закричал Удалов. - Я люблю детей!

– Ну что, освободим? - спросил шепотом Удалов у Грубина.

– Не стоит тебя освобождать, - искренне возразил Грубин. - Не стоишь ты этого. А то вмешаемся в драку, сами погибнем и Минца не спасем.

Нельзя сказать, что Удалов был полностью согласен с другом. Трудно наблюдать, когда тебя самого заточили в тюрьму и еще издеваются. Но Удалов признал правоту Грубина. Есть цель. И цель благородная. Она - в первую очередь.

Они прошли на цыпочках мимо камеры, в которую угодил двойник Удалова, и остановились перед следующей, которая была закрыта на засов.

Грубин резко отодвинул засов и открыл дверь.

В камере было темно.

– Лев Христофорович, - позвал Грубин. - Вы здесь?

– Ошиблись адресом, - ответил спокойный голос. - Лев Христофорович живет в следующем номере. Имею честь с ним перестукиваться.

– А вы кто? - спросил Удалов.

– Учитель рисования Елистратов, - послышалось в ответ.

– Семен Борисович! - воскликнул Удалов. - А вас за что?

– За то, что я отказался писать картину «Пупыкин обозревает плодородные нивы», - ответил учитель.

– Выходите, пожалуйста, - попросил Грубин.

– Это официальное решение?

– Нет, мы хотим вас освободить.

– Простите, я останусь, - ответил учитель рисования. - Я выйду только после моей полной и абсолютной реабилитации.

– Тогда ждите, - сказал Удалов.

Времени терять было нельзя. В любой момент в коридоре могли появиться охранники. Они перебежали к следующей двери. Грубин открыл и ее.

– Лев Христофорович?

– Собственной персоной. Вы почему здесь, Саша?

– Я к вам гостя привел, - сказал Грубин.

Они вошли в камеру, закрыли за собой дверь. Грубин посветил фонариком. Профессор Минц, сидевший на каменном полу, подстелив под себя пиджак, прикрыл глаза ладонью.

– Потушите, - сказал он. - Мои глаза отвыкли от света.

– Я к вам гостя привел, - сказал Грубин.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});