Алая Вуаль - Шелби Махёрин

с досадой оглядываюсь на Михаля. Я была так уверена, что она будет здесь. Я была абсолютно уверена, что то, что я видела во сне, было реальностью. Или, возможно, — теперь мой подбородок дрожит, и я сжимаю зубы, решив не плакать, — возможно, я просто хотела, чтобы это было так.

Ведь даже оскверненная, даже сшитая безумцем, я могла бы снова увидеть свою сестру. Хоть на мгновение я могла бы притвориться, что она еще жива.

Нет. Я могла бы притвориться, что сдержала свое обещание.

Медленно опускаю колдовской свет. Потому что я больше не знаю, чего хочу. Я даже не знаю, что я здесь делаю — и почему я чувствую такое горькое разочарование от того, что не попала в ловушку.

— Ты был прав, — наконец шепчу я. — Прости. Она не…

— Подожди. — Нахмурившись, Михаль отходит дальше на островок. Его ноздри раздуваются. — Я чувствую запах магии крови.

Магия крови.

Слова обрушиваются на меня, как удар дубиной по голове, и я бросаюсь вперед, чтобы вцепиться в его рукав. Конечно.

— Ты уверен?

Он снова кивает, его глаза сужаются, когда он изучает воздух перед нами.

— Я никогда не чувствовал более сильного запаха.

Он осторожно протягивает руку, и вместо того, чтобы пройти сквозь воздух, как положено, она стукается обо что-то. У меня открывается рот. Я поспешно протягиваю руку, и мои пальцы сталкиваются с прохладным, гладким стеклом. Задыхаясь, я провожу ими влево и вправо, чтобы оценить размер и ширину невидимого объекта, лежащего передо мной.

— Это гроб, — вздыхаю я через несколько секунд, в моем голосе звучит недоверие. — Михаль, это гроб.

Он не отвечает, а когда я отдергиваю пальцы, они оказываются в крови.

Как будто я произнесла волшебное слово, гроб материализуется на платформе передо мной, а внутри него лежит Пиппа, такая же холодная и неподвижная, как всегда. Сердце замирает, подскакивает, едва не разрывается на две части, когда я смотрю на нее сверху вниз. Даже в смерти ее вороные волосы падают точно так же, как я их помню. Ее розовые губы такие же полные. Если бы не ужасные швы на одной стороне лица, она могла бы только спать — заколдованная дева, ожидающая своего принца.

Мои окровавленные пальцы сильнее прижимаются к стеклу. Они еще больше размазывают странный символ, который я так и не заметил в своем сне: глаз с чертой, прочерченной кровью. Чистая, беспримесная ненависть разливается по моим венам, когда я понимаю, что Некромант, должно быть, нарисовал его здесь. Он должен был знать, что я приду.

— Ты можешь помочь мне с крышкой? — спрашиваю я Михаля низким, свирепым голосом. Некромант не получит мою сестру, и меня он тоже не получит. — Нам нужно перенести ее тело, пока он не вернулся…

Единственный ответ Михаля — задыхающийся звук, и я в замешательстве поворачиваюсь.

Из его груди торчит кончик серебряного клинка.

Проходит несколько секунд, прежде чем я осознаю его вид — мой разум понимает, как темнота просачивается сквозь его рубашку, а глаза расширяются в ужасе от неверия. И хотя я инстинктивно тянусь к нему, он, пошатываясь, отступает назад и смотрит на нож, словно тоже ничего не понимает. Кровь льется у него изо рта.

— Михаль.

Я бросаюсь к нему, но кто-то хватает меня сзади за ночную рубашку, откидывая назад, пока я не сталкиваюсь с чьей-то грудью. Хотя я пытаюсь крутиться, нанося дикие удары, Бабетта ударяет меня рукой о гроб Филиппа, и серебряный нож выскальзывает из моих пальцев. Он скользит по земле и врезается в начищенный сапог.

— Я не хотел этого делать, — говорит ужасно знакомый голос. — Я надеялся, что ты придешь один.

Вывернув Балисарду из плеч Михаля и вытерев кровь о синие штаны, Фредерик выходит в сияние моего колдовского света, и его улыбка более искренняя, чем я когда-либо видела.

На запястье у него такой же измазанный глаз, как и на гробе, и этого… этого не может быть. Возможно, мне снова снится сон — или что-то другое, что-то зловещее, — потому что Фредерик не может быть ведьмой крови. Потому что Фредерик не может быть здесь, на этом островке, со спрятанным трупом моей сестры.

— Здравствуй, ma belle, — ласково говорит он. — Возможно, это тебя удивит, но ты даже не представляешь, как сильно я хотел с тобой познакомиться. На этот раз по-настоящему, — поднимая Балисарду, он с сожалением качает головой, — Без всяких уловок. Поверишь ли ты, что я тоже считаю тебя чем-то вроде сестры?

Небрежным движением руки он сталкивает Михаля в воду, и я застываю, глядя, как бессмертный, всемогущий король вампиров отступает назад, как он сжимает окровавленную грудь иссушающей рукой.

Должно быть, Фредерик задел его сердце.

Нет.

Все мое тело замирает от этой возможности, и я не могу пошевелиться, не могу дышать, не могу остановить смертельную седину, ползущую по его запястью. Мой разум отказывается в это верить. Однако Бабетта по-прежнему крепко держит меня, и, хотя я рвусь к нему, ее хватка не ослабевает. Нет. Нет, нет, нет, нет, НЕТ…

В следующую секунду Михаль падает назад, без единого звука погружаясь под воду.

Исчез.

Я прижимаюсь к груди Бабетты, глядя на то место, где он раньше был.

— По правде говоря, мне кажется, что я уже знаю тебя. Пиппа была права. У тебя точно такие же глаза. — Голос Фредерика, по-прежнему приветливый, почти теплый, доносится до меня словно через длинный туннель, который невозможно услышать. Потому что вода, в которой исчез Михаль, перестала рябить. Еще одна волна разбивается о скалу. Она стирает все его следы, пока не остается вообще ничего. Даже меня. — Меня убивало то, что я каждый день смотрел на них в Башне Шассеров.

Михаль уходит.

— Мне жаль, Селия, — бормочет Бабетта.

— Мне тоже. — Вздохнув, Фредерик сочувственно щелкает языком и достает из кармана шприц. Смутно я узнаю его в Башне Шассеров. Тамошние лекари когда-то экспериментировали с болиголовом как средством обездвиживания ведьм, но яд никогда не различал, кто использует магию, а кто нет. Я сделала такой же укол Моргане ле Блан. — Но тебе не следовало быть с таким мужчиной, Селия. Филиппа бы этого не одобрила.

Мой взгляд метнулся к нему при упоминании ее имени.

— Не говори о моей сестре, — огрызаюсь я.

— Такое же упрямство. — Его взгляд скользит по моему лицу с чувством глубокой тоски. Он задерживается на моей коже цвета слоновой кости, на моих изумрудных глазах, прежде чем протянуть руку и взять прядь моих темных волос, перебирая их между пальцами. Когда я отдергиваю руку, не в