В открытое небо - Антонио Итурбе

сил налегает на рычаг, и самолету с трудом, но удается обогнуть холм, однако его тянет вниз, он падает и разбивается.

Аппарат разваливается на куски, а пилота срочно отправляют в госпиталь. Восемь переломов и одна тяжелая рана руки. До комы дело не доходит, однако рана на руке через пару дней воспаляется, причем очень сильно. Врачи принимают решение: необходима ампутация.

Тони отказывается. Без сил, со своим весьма ограниченным испанским он пытается отказаться. Однако врачи другого выхода не видят.

Утром на этаже зазвучали громкие голоса. Один из них, очень знакомый, спорит на испанском. Консуэло, как смерч, врывается в палату, а за ней – две медсестры. Они пытались убедить ее в том, что доктор не может прийти прямо сейчас, что он на обходе в другом корпусе. Тони понимает не больше половины из того, что она там говорит, но она использует свой титул графини де Сент-Экзюпери и к тому же делает это так горделиво, что обе сестрички вынуждены пробормотать извинения.

У Тони сломана челюсть, но он все-таки улыбается.

– Консуэло, не пугай ты их. Они хорошие девочки. И ухаживают за мной хорошо.

– Ты всегда только о девочках и думаешь! Я-то думала, что ты умираешь!

– Но я же тебе сообщил в той телеграмме, которую надиктовал, что моей жизни уже ничто не угрожает…

– А с каких это пор ты говоришь одну голую правду?

Приводить разумные доводы в споре с Консуэло – это как тушить пожар при помощи лейки. Не стоит трудов. К тому же говорить больно – челюсть болит.

– Консуэло, скажи врачу, что я не позволю им отнять мою руку.

– А с какой стати им это делать?

– Говорят, что воспаление не ослабевает и что это может привести к заражению крови.

– Что ж, дорогой, однорукие знаменитости тоже бывают. Хотя и в самом деле ничего приятного здесь нет.

– Речь вовсе не о том, приятно это или нет! Как я буду летать и писать без руки?

– Вечно ты думаешь только о себе!

Входит врач, и Консуэло представляется. Не дает ему ни шанса открыть рот. Объявляет, что ее муж известный писатель, в Париже – знаменитость.

– Вы никак не можете лишить Францию его пера – одного из самых славных.

– Но, сеньора, инфекция…

– Дайте ему пенициллин.

– Не сработало…

– Тогда делайте ему растирания из теплого масла папайи с шалфеем и прочитайте десять раз «Отче наш». Моя бабушка именно так вылечила мою тетку, которая попала под телегу.

– Сеньора, я врач.

– В таком случае лечите его!

Доктор считает за лучшее сказать, что его ожидают еще несколько родственников пациентов и что он вернется чуть позже.

– Консуэло, ты его до смерти напугала! – говорит Тони, смеясь на своей койке.

– Единственный способ не дать врачу на себя наседать – это перещеголять его в этом самому.

Консуэло проводит несколько дней возле постели мужа, переломы которого заживают, а вот с рукой все хуже и хуже. Наступает утро, когда она говорит ему, что не выносит запаха этой больницы и поедет навестить семью в Сальвадоре, а он, когда поправится, пусть приезжает к ней. С той же головокружительной скоростью, с какой появилась, она его покидает. Консуэло не способна долго находиться на одном и том же месте. Она как подсолнух: если замрет на месте – увянет.

Тони просит, чтобы ему в палату принесли телефон и телефонирует в дом Виньи. И просит Николь, чтобы она прояснила ситуацию с его страховкой, купленной им перед вылетом, потому что в Манагуа его не понимают. Она записывает данные, и спустя двое суток к нему приезжает французский врач, который советует переехать для лечения в Соединенные Штаты. Понадобятся еще несколько недель разного рода действий для улаживания формальностей, но в конце концов страховая компания берет на себя все расходы. В больнице все вздыхают с облегчением, избавившись от такого проблемного пациента, который не хочет ложиться на операцию и готов из упрямства погибнуть. Его загружают на регулярный авиарейс в Нью-Йорк.

Плечо у него зажило, но уже больше никогда он не сможет поднимать руку выше головы. Кружится голова, сильно беспокоит кисть руки. После приземления самолета служащий авиакомпании помогает ему усесться в инвалидное кресло на колесиках и везет его в зал прибытия.

Там его ждет сюрприз. Его встречает Николь собственной персоной. На ней по последней нью-йоркской моде широкая юбка с геометрическим рисунком, словно она живет в этом городе месяцами, черный обтягивающий джемпер и элегантное золотое колье на стройной шее. Она с трогательной озабоченностью рассматривает швы на его челюсти, забинтованную руку и хромающую походку.

– Как ты себя чувствуешь?

– Счастливым – я вижу тебя.

Поездка из аэропорта в Нью-Йорк производит эффект фокуса. После печальных пустынных пространств вдруг из ничего вырастает лес небоскребов. Ему кажется, что люди здесь не столь ухожены, как в Париже, встречаются даже мужчины без шляпы на голове. Улицы какие-то нервные, с бесконечным потоком желтых такси, троллейбусов и мальчишек, выкрикивающих заголовки новостей из газет, пачки которых они носят под мышкой. По какой-то причине, которую он так никогда и не сможет понять, над канализационными люками поднимается пар, придающий дополнительное впечатление нереальности и туманной дымки этому бесконечному мельтешению людей и машин.

Когда они доезжают до квартиры на элегантной улице, расположенной за Музеем естественной истории, их встречает консьерж, облаченный в нелепый, гранатового цвета костюм и фуражку, с украшениями в виде невероятных размеров