В открытое небо - Антонио Итурбе

тримотора в направлении океана. Поднимает вверх руку, прощаясь, хоть они и не могут его видеть. Он сам не мог бы объяснить отчего, но чувствует, что как бы и он поднялся вместе с ними в небо.

Наверху ночь тихая, умиротворенная. Мермоз озирает россыпь звезд – подтверждение предсказанной метеосводкой ясной погоды. Но через несколько минут, в течение которых он внимательно прислушивался, что-то ему не нравится.

– Лавидалье, слушай.

Механик навостряет уши, словно легавая.

– Что-то есть. В пропеллере.

Пропеллер вибрирует несколько сильнее, чем должен. Мермоз знает, что отвага – это здание, которое зиждется на фундаменте осторожности.

– Крувейе, передай в Уакам: мы разворачиваемся и летим назад из-за проблемы с пропеллером.

Когда они приводняются, их уже ждет начальник аэродрома. Мермоз просит какой-нибудь другой самолет, чтобы лететь в Бразилию, но нет ни одного.

– Послезавтра прибудет «Потэ 300»…

Мермоз смотрит на него косо.

– Почта не может ждать. Пусть отремонтируют пропеллер, и как можно скорее.

Два механика берутся за работу, и на рассвете они вновь вылетают. Летят на запад, а за их спиной, догоняя, встает солнце – красноватое, ленивое. «Граф Де-ла-Волькс» спокойно движется в воздухе. Механик с привычной тщательностью следит за уровнем жидкостей. Пишоду дремлет на своем сиденье. И тем не менее есть нечто странное в потоке обычных звуков. Что-то едва заметное. Некая фальшивая нота в привычной мелодии.

Глава 78. Париж, 1936 год

В доме у Тони гости. Пара то ли скульпторов, то ли художников, то ли бог знает еще кого порхают вокруг Консуэло. Ему бы очень хотелось сказать ей, чтобы она их не приглашала, или – еще лучше – спустить их вниз по лестнице. Он видит их так: длинноволосые богемные субъекты, которые едят на завтрак красную икру. И знает: думать об этих двоих хуже, чем они того заслуживают, побуждает его, возможно, не что иное, как ревность.

Он предпочел бы, чтобы Консуэло была более разборчива в своих дружбах и более скромна в своих излишествах. Вчера у них случилась крупная ссора. Он не мог больше сдерживаться и вступил в горячую битву. Самым жестоким образом пенял ей за полуночные прогулки. За те ночи, когда она так и не приходит домой и он ждет ее, кружа по квартире, как цирковой медведь в клетке.

– Наши отношения – это просто фарс! – с горечью сказал он.

Она несколько минут продолжала, как ни в чем не бывало, с самым сосредоточенным видом, словно его не слыша, расписывать тонкой кисточкой глиняный кувшин. В последние недели она нашла свое призвание именно в гончарном деле. По крайней мере, на пару месяцев. Ее невозмутимость еще больше вывела Тони из себя, и он начал кричать.

– Ты когда-нибудь слышала слово «уважение»?! – вопит он, обращаясь к ней.

Консуэло взглянула на последний мазок на поверхности кувшина и, судя по всему, с видом профессионала его одобрила. Затем она берет изделие в руки, резко поднимает и изо всех сил швыряет его об пол – кувшин разлетается на тысячу осколков.

– И ты мне говоришь об уважении? – вступает она. – Кто твоя любовница в этом месяце? Или их несколько?

Тогда он краснеет и как-то сжимается.

– Мне очень больно, что ты кому ни попадя рассказываешь подробности нашей личной жизни.

– Так вот что тебя на самом деле беспокоит: что о великом писателе подумают люди? Какое разочарование!

– Да нет же, не в этом дело! Речь о том, чтобы не рубить сплеча. Разве не можем мы не ранить друг друга? – Он покорно склоняет голову и снижает голос до шепота: – Разве ты не можешь быть моей кошечкой, а я – твоим плюшевым мишкой?

Консуэло поднимает на него глаза. Улыбается. Подходит и целует в щечку.

Спор как спор, еще один в ряду многих.

Верно другое – он действительно ревнует к друзьям Консуэло.

К ее любовникам… Почему бы не назвать вещи своими именами?

Но у нее тоже довольно часто случаются приступы ревности – по отношению к его любовницам. Их отношения превратились в абсурдную гонку неверности. Он ищет в других женщинах нежность и внимание к себе, которых уже не находит у Консуэло. Но может статься и так, что Консуэло с ним не нежна и зависит от других мужчин ровно потому, что он – с другими женщинами. В этом уже не разобраться.

Среди сегодняшних гостей швейцарский композитор Виньи с супругой. Ему нравится эта женщина с прямыми золотистыми волосами и длинной челкой. Она ему улыбается. Живо интересуется его сочинениями. Говорит, что зачарована «Южным почтовым». Кажется ему самой очаровательной женщиной в мире.

Ему вовсе не хочется в очередной раз предавать Консуэло, он ненавидит быть ей неверным. Но если не отозваться на этот призыв, сулящий несколько счастливых моментов в эмоциональной серости его жизни, то он станет неверным самому себе. Он-то хочет, чтобы отношения с Консуэло наладились, хочет, чтобы они были мужем и женой, которые, ложась спать, ласково касаются друг друга ногами. Ночи у них порой случаются незабываемые, это правда. Однако оба они натуры непостоянные, обоим не хватает нужного для супружества терпения, рутина их душит.

Тони приходит в голову мысль, что эта вот мадам Виньи – образованная, тонко чувствующая и очень привлекательная, – возможно, пожелает, чтобы как-нибудь вечерком он почитал ей фрагменты своей новой книги с тем, чтобы узнать ее мнение. Он уже довольно давно пишет