Некромагичка для мажора (СИ) - Даллас Ирэн

— Но наказание за это предусмотрено не очень большое, — беспечно пожал плечами шеф Воржишек. — Двадцать пять злотых.

— А что полагается за оскорбление шляхты? — уточнила госпожа, игнорируя довольно-таки вялые, но настойчивые попытки пленника разжать пальцы, сомкнувшиеся на его горле..

— На усмотрение некромага, — поспешила ответить Жаки. — Вплоть до смерти в случае, когда оскорбивший проживает на территориях, вверенных оскорблённому, либо же оскорблённый получил такое право от владеющего указанной землёй сюзерена.

— Замечательно, — осклабилась Лешая. — Что же… я проявлю милосердие, и всего-то конфискую транспортное средство в пользу фонда реконструкции Слепы улицы, и аннулирую водительские права человека, которому, определённо, стоит сдать экзамен на право ромдомдомить по дорогам Праги. Годика этак через два.

Некромагичка разжала пальцы, и её пленник безвольно осел на разбитый асфальт. Ему бы ноги целовать госпоже за проявленное той милосердие, но что-то подсказывало Жаклин, что ни о какой благодарности со стороны этого безмозглого индивида речи не могло и быть, даже имей тот физическую возможность уделить внимание деятельности иной, кроме как жадным попыткам заграбастать в страждущие лёгкие как можно больше воздуха.

— Пятнадцатый, подгребайте с напарником у пятому подъезду дома пятнадцать по Слепе Улице, — произнёс шеф Воржишек, склонившись к закреплённой слева на груди рации, после чего весело усмехнулся. — Проклятье, почему подъезд-то пятый, а не пятнадцатый?

— Мир не совершенен, — развела руками слечна Глашек, после чего обратила, наконец, своё внимание на Жаки. — Мы тут на время застряли, а эта какофония оскорбляет моё чувство прекрасного… скажи, ты поняла, что именно сейчас произошло?

Вопрос слегка застал француженку врасплох. В конце концов, ничем особенным события последних нескольких минут не выделялись, если не считать, конечно же, ошеломительно самоубийственной глупости виновника мероприятия. Госпожа действовала в рамках правовых норм и проявила излишнюю мягкость, однако от неё ожидать иного и не следовало бы.

Слечна Глашек была слишком жалостливым человеком. Даже по отношению к людям, к которым она испытывала личную неприязнь.

Жаки уже хотела-было озвучить свои мысли вслух, и даже открыла для этого рот, но осеклась, поймав себя на мысли, что Лешая известна большинству представителей челяди именно как чрезмерно жестокая особа. Ведь даже её прозвище было самым злым и потусторонним из всех, какие только могло осмыслить сознание среднего форгерийца.

Слечна Глашек хотела выглядеть злой и жестокой, однако же быть, при этом, милосердной и мягкой. Она желала помогать челяди, но не желала, чтобы та обнаглела сверх всякой меры и забралась Лешей на шею, свесив ножки.

Против воли губы француженки изогнулись в заговорщески-широкой улыбке. Девушка прижала левую руку к груди и склонилась пред госпожой столь низко, чтобы у той не осталось ни единой крупицы сомнений относительно почтительности златовласой подчинённой.

— Ответственный за оскорбление вашего слуха понесёт заслуженное наказание, слечна Лешая.

4.

Поиски источника беспокойства заняли не очень много времени: нужно было просто протопать до самого конца дома, чтобы обнаружить там погрузочную зону аккурат напротив одного из подъездов. Это уже выглядело каким-то издевательством — любой, кто хоть раз присутствовал на процедуре приёмки товара, вполне себе представляет, насколько это шумное мероприятие — однако ведь проблемой был отнюдь не грохот ящиками или паллетами.

Музыка доносилась из открытой двери салона небольшой потёртой грузовой машинки, рядом с которой пристроились на корточки двое молодых людей характерной румынской внешности в рабочей одежде: впрочем, было бы странно, если бы любителями этнической рэпчины оказались коренные богемийцы. Не то, чтобы последние не бывали хамлом или обладали исключительно достойными музыкальными пристрастиями. Просто так сложилось. Просто чуждый стиль музыки на чуждом языке воспринимался вдвойне отвратительным. Богемийский, например, успел стать для Жаки даже более родным, чем французский, который слышать доводилось чуть ли не исключительно в исполнении родителей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

К сожалению, конкретно эти два румына оказались недостаточно хамлом. Если они и позволили себе пару оскорбительных или сальных комментария в адрес златовласой некромагички в легкомысленном наряде, то крайне тихих. Совершенно неслышимых из-за громкой музыки. А к тому моменту, как девушка оказалась на дистанции комфортной беседы, молодые люди додумались заткнуться.

Но лишь заткнуться, но не подняться с корточек или плюхнуться на колени.

Было ли в духе мировоззрения госпожи притянуть подобное действие — а, точнее, бездействие — под оскорбление? Пожалуй, что нет.

Непростая задача: быть милосердной, но, при этом, запугать нарушителей в достаточной степени, чтобы они побоялись вновь нарушать закон.

Некромагичка остановилась в паре метров от упомянутой выше парочки.

— Чья машина? — вместо приветствия спросила девушка.

Она специально выбрала наиболее грубый тон, теша себя слабой надеждой подбить челядь на ответное хамство. Впрочем, вряд ли стоило ожидать, что румыны, уже продемонстрировавшие понимание принципа “близь шляхты не отсвечивай”, купятся на столь дешёвую провокацию.

— Моя, госпожа, — поднял руку один из подозреваемых. Он был помоложе. С бритой, но уже успевшей потемнеть от короткой волосни головой.

— Это точно машина?

На лице бедолаги появились разом непонимание ситуации и сомнение в умственных способностях дворянки.

— Да, госпожа. Без вариантов.

— Как говорит машинка?

— Что?

Теперь уже личико француженки демонстрировало скептицизм относительно адекватности собеседника.

— Коровка говорит “му-у-у-у”. Барашек говорит “бе-е-е”. А как говорит машинка?

— Эм-м-м… — он перевёл взгляд на своего товарища. — Би-и-ип?

— Пра-а-авильно, — некромагичка опустилась на корточки, чтобы оказаться на одном уровне со своими собеседниками. — Когда машинке страшно, она говорит “би-и-ип”. Но обычно она говорит “вру-у-ум-вру-у-ум”, так ведь?

Румыны медленно, неуверенно кивнули. Оба. Хотя вопрос задавался только одному из них. Впрочем, так было даже лучше. Это означало, что Жаки удалось посеять сомнение и беспокойство в умах сразу двоих нарушителей. А так они лучше запомнят эту беседу.

— Тогда почему эта машинка говорит “най тупей эсти славул меу”?

– “N-ai tupeu ești sclavul meu”, госпожа. Это магнитола.

— Ты же говорил, что это машинка, — француженка прищурилась.

Её взор был тяжёлым. Напряжённым. Он достаточно внятно доносил до собеседника, что некромагичка недовольна тем, как её пытаются обмануть.

— Да… а внутри магнитола.

— Для чего магнитола в машинку ставится?

— Чтобы музыку слушать…

— Где слушать музыку?

— В машинке…

Жаки ободряюще улыбнулась водителю, а затем черты её лица исказила злоба. Девушка резко выпрямилась и от души вмазала водителю ногой в район груди: тот, впрочем, инстинктивно сжавшись, поймал удар на предплечья.

— Тогда какой Лешей я слышу твою богомерзкую какофонию за пределами твоей машинки?! Не умеешь ей пользоваться, пешком будешь ящики от склада до магазина таскать! И, уж поверь, в ближайшее время на Слепе улице у меня будет достаточно много дел, чтобы я тут появлялась регулярно! А ну, вырубил эту гадость! — девушка начала хлопать в ладоши, задавая темп действу. — Быстрей! Быстрей! Быстрей!

Простолюдин спешно перебирая конечностями залез в салон и, перегнувшись через сидения, выключил магнитолу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В целом, задание было выполнено. Частично. Но, как Жаки казалось, вполне себе в духе Лешей: никакого серьёзного членовредительства, но достаточно доходчиво. Хотя… вроде как, слечна Глашек позволила себе разбить стекло той легковушки прежде, чем услышала оскорбление в свой адрес. Однако, француженка решила, что лучше слегка поосторожничкать, чем перегнуть палку и разозлить милосердную госпожу.