Некромагичка для мажора (СИ) - Даллас Ирэн

Вот только легко сказать, да трудно сделать: завязать игривый разговор с кем-то, столь сильно напоминавшим ожившего мертвеца… это казалось попросту невозможным подвигом, доступным лишь самым красноречивым и опытным политиканам.

Да и не столь много было у Жаклин и слечны Глашек общих воспоминаний…

Тем не менее, подземка уже осталась позади, а солнце — слепило своей обманчивой яркостью. Словно бы из иного мира, которому досталось всё его тепло, в то время, как Форгерии оставалось только неспешно остывать, наслаждаясь светом далёкой звезды.

Необходимо было действовать. Прямо сейчас.

— А мне тогда очень понравилось, как вы зарылись пальчиками мне в волосы.

— М-м-м… что?

Госпожа медленно обернулась через плечо, вытащив двумя пальчиками правый наушник. Чуткий слух Жаки мог уловить бодрый, слегка жестковатый мотив лившейся из динамика мелодии, но некромагичка не узнавала песни и не могла разобрать слов. Француженка ощутила, как стремительно краснеет, но не от пикантности поднятой темы, а от чувства неуклюжей неловкости.

Но отступать было уже поздно.

— Я говорю, что мне очень понравилось, как вы зарылись мне пальчиками в волосы тогда. Как моя maman.

— М-м-м… когда? — не поняла госпожа.

Жаки заметила, как большой палец собеседницы тапнул по кнопке паузы на экране мобильного телефона. Динамики беспроводных наушников послушно замолчали.

— В конце допроса. Когда я вам ещё рассказала про засаду Сковронских, помните?

— Возможно. Нет, не помню точно, — слечна Глашек жестом велела своей подручной отойти в сторону, чтобы не стоять на пути изливающегося из-под земли человеческого потока. — Мне показалось, что вам было нужно что-то вроде этого.

Вот оно! Жалость! Госпожа являлась крайне мягким человеком, способным на сострадание. Понятное дело, что далеко на этом качестве наглой француженке не уехать, однако грех было не заняться эксплуатацией выявленной слабости, чтобы, хотя бы, начать разговор.

— Если честно… мне до сих пор это нужно, — остановившись у стеночки, Жаки отвернулась, робко поднеся кулачок к подбородочку. — Раньше меня всегда maman утешала… но она сейчас сама себе места не находит. Потому и не замечает моего беспокойства, а мне стыдно просить её.

— Я слышу нечто, неожиданно инфантильное, — слечна Глашек скрестила руки на груди. Её взор обжигал льдом. — Девятнадцатилетняя некромагичка, одному жесту которой подчиняется сама жизнь, просит её погладить по головке? Что за детский сад?

Сердце Жаки упало в пятки. О чём она думала? Это ведь даже звучит нелепо! И дело даже не в формулировке, а в самой сути просьбы!

Надо было просто молчать. Выжидать. Изучать. Ловить каждую возможность не словом, а делом доказать недоверчивой госпоже свою полезность.

Если таковая возможность вообще возникнет…

— И что же ты сделали такого, чтобы заслужить почесушки за ушком? Я, в конце концов, твой сюзерен, а не бюро пожалейки и обнимашек в кредит.

Так они и стояли. Хозяйка и проштрафившийся щеночек, который всего-то и хотел, чтобы его немножко погладили по головке. Молчание, что давило на плечики Жаки всю дорогу в метро, вернулось вновь. Оно обрушилось всем своим весом, так резко и нещадно, что у девушки против её воли выступили слёзы в уголках глаз.

— Так вы и не просили ничего… вы не просили! — француженка отбросила в сторону бесполезную гордость.

Плевать! Плевать на всё! У неё итак уже ничего не осталось, кроме жизни и имени! И по имени этому уже потоптались грязными сапогами все, кому не лень. Если уж встала на этот путь, то следует идти до конца! Чтобы вызвать настоящую жалость, надо загнаться достаточно сильно, чтобы самой стало обидно. Развести себя на слёзы. И тогда плач будет не просто правдоподобным: он станет правдивым. Лишь та ложь может обмануть, в которую верит сам лжец.

Жаки знала всего одну слабость своей госпожи. И она была обязана ей воспользоваться. Ради рода. Ради семьи. Ради будущего, в котором у Кюсо появится хоть какая-то опора, кроме благосклонности далёкой от реалий жизни шляхты обласканной ректором простолюдинки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я уже готова на всё! Я могла бы расспросить родителей о деталях финансовых потоков Сковронского! О важных и полезных людях Хотски, Ковача и Гобоя! Свести вас с челядью, не чурающейся запачкать руки!

Девушка уже не сдерживала слёз. Так ведь всегда бывало: стоило только уголкам глаз стать чуточку влажными, как потоки липкой солёной воды было не остановить. Да и был ли какой-то смысл их стесняться?

— Дайте приказ — в бой пойду! Пальцем укажите, и сутками буду поддерживать жизнь в бродячем псе и в каждой из топчущих его плешивую шкуру блох! Намекните, и постель согрею! Но ведь вам же всего этого не надо! Даже сейчас вы взяли меня на задание, в котором от меня ничего и не потребуется, кроме как “стоять и символизировать”! На моём месте могла быть любая представительница челяди, так ведь?! Так…

Она осеклась. Прикосновение. Неуверенное и осторожное. Тонкие изящные пальцы, скользящие сквозь волосы, словно бы гребень с крупными, но крайне мягкими зубьями.

— Я дам тебе работу, — несмотря на строгость слов, сам голос госпожи ощущался крайне вкрадчивым, даже ласковым. — Я изначально планировала, что со мной сегодня будет представительница шляхты. Более внушающая, чем сопливая размазня, каковой ты сейчас и являешься.

— П… прошу прощения, госпожа… — левая рука Жаки скользнула к поясу, к непритязательному кошелю с прахом, а правая извлекла простенькую волшебную палочку, что была куплена взамен утерянной во время сражения в тоннеле любви. Несложная формула была призвана устранить все следы недавних рыданий. — Я сделаю всё в лучшем виде. Только скажите.

— Да, и ещё кое-что… — подушечки пальчиков слечны Глашек слегка массировали кожу головы Жаклин. — Пану Новотному стоит пообщаться со мной, если он всё ещё намерен заключить с тобой брак. Не хочу продешевить, распоряжаясь своими ресурсами.

— Да, госпожа… — у француженки аж отлегло от сердца, когда она услышала последнее уточнение.

Не то, чтобы она не предпочла сама выбирать себе спутника жизни, однако же, намного лучше осознавать, что существуют хоть какие-то гаранты стабильности положения твоего рода.

И пусть Жаки было несказанно стыдно за ту истерику, что она устроила прилюдно… оно того стоило. Ведь девушке удалось чуточку расширить трещину в кажущейся непроницаемой броне отрешённости чужеродного сюзерена.

— О, слечна Глашек? — услышала француженка смутно знакомый мужской голос. — А я только-только подошёл. Вы не изменяете своей привычке появляться на месте встречи раньше времени.

— Инспектор Воржишек? С чего бы мне вдруг начинать относиться ко времени иначе, нежели я к нему относилась ранее? — госпожа убрала руку от головы Жаки и сделала шаг в сторону, позволяя подчинённой узреть собеседника: горделивого и деятельного коротышку в полицейской форме.

Француженке не доводилось ранее иметь с ним дел, однако она могла его видеть в участке, вместе с остальными стражами правопорядка. Кажется, он был свидетелем набора силовиков на ту злополучную операцию в “Вечне забаве”.

— Кто знает? Вы ведь теперь госпожа Хотски и сопредельных ей территорий, — с лёгкой вежливой улыбкой пожал плечами мужчина. — Кроме того, ваш культ…

— Сила культа — вещь непостоянная, как и народная любовь, — поморщилась слечна Глашек, поднимая руку в останавливающем жесте. — Рано говорить о таких вещах, пока мне не удалось собрать крепкий костяк из деятельных лояльных последователей.

— У вас всегда буду я, — многозначительно приподнял фуражку невысокий служитель правопорядка. — Вы мне жизнь спасли, слечна Лешая… и вашими же стараниями, я уже не инспектор, а шеф. Шеф Воржишек.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он горделиво постучал пальцем по знакам отличия на плече.

— Поздравляю, — улыбнулась госпожа. — Некоторые вещи происходят слишком быстро, чтобы я успела отреагировать на изменения.

— Возможно, вы успевали бы больше, если бы занялись… э-э-э… более глобальными вопросами?