Книга белой смерти - Чак Вендиг

здесь? – спросил Чарли Стюарт.

– Это говорю не я, – поправила Шана. – Марси.

Она оглянулась на Марси, которая шла в нескольких шагах от них, по обочине. Кивнув, Марси приблизилась к ним, правильно поняв суть этого мгновения: происходило что-то восхитительное, но в то же время требующее крайне деликатного обращения.

– Здравствуйте, Чарли, – осторожно произнесла Марси.

– О! – вздрогнул тот, очнувшись от своих мыслей. – Здравствуйте, Марси.

– Мы с вами еще плохо знакомы друг с другом.

– Да, пожалуй. Я… я почти не выходил из своего фургона. Наверное… мне не следовало так себя вести. – Он с трудом сглотнул комок в горле. – Вы говорите, моя девочка по-прежнему здесь? Несси… она не ушла?

– Я так не думаю. Я ее… чувствую. Иногда слышу.

– Что она говорит?

Марси смущенно пожала плечами.

– Прямо сейчас она не говорит ничего определенного. Но сияние вокруг нее сильное. И у меня такое ощущение, будто она… счастлива.

– Быть может, она знает, что я здесь.

– Возможно, Чарли. Возможно.

* * *

Бенджи недоуменно моргнул. Ему захотелось рассмеяться.

– Прошу прощения? Не понял.

– «Черный лебедь» больше не отвечает на мои звонки, можно так сказать.

– Но это ведь ты его создала.

– Да, я возглавляла команду конструкторов. Я единственная, кто по-прежнему сохраняет с ним связь. Однако это все равно не отменяет того, что «Черный лебедь» отказывается общаться со мной. Не отвечает на мои запросы. Не реагирует на мое присутствие. Если ты говоришь, что «Черный лебедь» – это бог, тогда я сейчас в его тени, где он предпочитает меня не замечать.

– В традиционных религиях это означает, что ты в аду.

Сэди слабо улыбнулась.

– Для меня единственный ад – это быть без тебя.

– Ты искушаешь судьбу.

– Слишком слащаво?

– Слишком… не знаю.

– Но я сказала это искренне. Пусть это звучит слащаво и бесстыдно. Мне без тебя плохо. Блин, мне было очень больно сделать больно тебе! Думаю, я полюбила тебя с самой первой встречи, Бенджи. И я стала восхищаться тобой. «Черный лебедь» не ошибся, выбрав тебя, потому что… потому что… ну, сам посмотри. Посмотри на стадо. Посмотри на себя. Все это благодаря тебе.

– Сэди, пожалуйста, не надо…

– Я хочу понять, что сейчас происходит. Я не знаю, куда все это идет и чем закончится, но, боюсь, закончится это быстрее, чем мне хотелось бы. Я полагаю, что мы в опасности. Полагаю, что «Черный лебедь» в опасности. Ты мне поможешь?

Бенджи вздохнул.

– Нет.

Сэди открыла было рот, затем, похоже, передумала.

– Хорошо, я понимаю. – Она тронула Бенджи за руку – нежное прикосновение, от которого он не отпрянул. Затем указала ему за спину. – Похоже, твое стадо уже здесь. Я подожду, пока оно пройдет, затем поеду.

– Конечно.

Так они стояли, молча наблюдая за тем, как на противоположном берегу реки из-за поворота появились лунатики, направляясь к первой паре позолоченных медведей, обозначающих начало моста через реку Кламат-Ривер.

* * *

Проехали три машины, после чего стадо ступило на мост, проходя мимо двух неподвижных медведей. Отец Шаны расчесал Несси волосы – этим каждый день занималась Шана, страстно желая, чтобы отец ей помогал. Или хотя бы просто находился рядом, когда она причесывает сестру. Шана иногда делала это по вечерам, еще когда… Ну, когда все было нормально.

Когда они проходили мимо сияющих медведей, отец поднял взгляд.

– К нам домой как-то раз заявился медведь.

– Что? – Шана чуть ли не рассмеялась. – Не-ет! Врунишка, я этого не помню.

– Заявился, честное слово. Ты ничего не помнишь, потому что мы тебе не сказали.

– Что? Когда?

– Твоей сестре не было еще и двух лет, значит, тебе было… сколько…

– Пять.

– Точно, пять лет, ты только пошла в детский сад. Это было осенью, только начали опадать листья, был вечер – похолодало, небо стало багровым, как это бывает, когда сгущаются сумерки. Со стороны дороги донесся какой-то грохот…

– Подожди, это я помню. Вы сказали, что это еноты.

– Мы тоже сперва так подумали. Это еноты, снова роются в мусорных баках. Ваша мать сказала, что выйдет и прогонит их. Она взяла метлу и пошла туда, где стояли мусорные баки – а стояли они тогда прямо у насосной станции рядом с конюшней.

– Да-да. Я это совсем забыла.

– Правильно, мы убрали станцию пару лет спустя, когда пришлось переносить скважину. В общем, она выходит из дома, я не придаю этому особого значения, и тут… вдруг она кричит так, словно ее режут. Я не знаю, что мне делать, мне даже в голову не приходит схватить нож или ружье, но я готовил ужин, варил спагетти, потому что ничего другого ты не ела…

– О господи, я вдруг вспомнила, как вы уговаривали меня есть, называя спагетти «паскетти»…

– Так говорят многие маленькие дети, – вставила Марси.

– А она нас поправляла! – Чарли повернулся к ней. – Она говорила…

– Я говорила, – объяснила Шана, – «папа, это спа-гет-ти, а не пас-кет-ти».

– После чего забавно морщила личико и говорила тихим строгим голосом, похожим на рычание: «Говори правильно!»

Марси расхохоталась. Все присоединились к ней.

– Ладно, ладно, мы отвлеклись, – сказал Чарли, размахивая расческой, чтобы привлечь к себе внимание. – Медведь! Итак, я варил спагетти, а на столе лежал длинный французский батон, который я собирался положить в духовку, и я схватил его и выбежал на улицу.

– Французский батон? – презрительно фыркнула Марей. – Вы собирались сражаться с медведем батоном?

– Я же не знал, что это медведь!

– Ну хорошо, хорошо, но я теперь представляю вас самураем с батоном…

Отец Шаны рассмеялся, и она тоже рассмеялась, потому что все воочию представили себе это.

– Итак, я выбегаю на улицу, – продолжал отец, – с мечом-батоном наготове, и застаю твою мать, забившуюся за мусорные баки, – у меня сперва мелькнула мысль, что она увидела ужа или большого паука, знаешь, с ярко-желтой спинкой, потому что они любят плести паутину прямо над мусорными баками, где постоянно кружат мухи. Вся эта живность пугала твою мать, она не из Пенсильтукки, как мы, она городская девочка… Итак, я подхожу, качаю головой, окликаю ее, думая, что она просто – сами знаете, городская девочка, вскидываю руки и говорю: «Ну что ты кричишь?» А она смотрит на меня выпученными глазами и без слов просто показывает. Показывает прямо мне за спину. Я по-прежнему думаю, что это какой-то пустяк, и поэтому быстро оборачиваюсь с мыслью: «Ну и какого черта я там увижу», и тут вдруг…

Слух Шаны зарегистрировал этот звук лишь потом: отдаленный хлопок, после которого голова отца дернулась, словно от затрещины.

Он недоуменно заморгал.

Его слова растворились в невнятных звуках.

В удивленном журчании.

У него больше не было нижней челюсти.

Вот она была на месте. А в следующее мгновение осталась лишь зияющая дыра, которую нижняя челюсть до этого прикрывала. Язык остался, болтающийся из стороны в сторону, ощупывая воздух. Отец выпучил глаза так, что они готовы были вылезти из орбит, и тут из него вырвался булькающий крик. Кровь брызнула ему на рубашку, и он вскинул