Сокровище - Трейси Вульф

сдержала слово? – Она презрительно усмехается. – Ты думаешь, этот парень что-то значит для меня? Пусть на него и надет талисман моей дочери, но мне никогда не будет дела до того, будет он жить или умрет.

– Талисман? – Я в замешательстве поворачиваюсь, чтобы внимательнее посмотреть на Мекая, который сейчас так опирается на Джексона и Хадсона, будто те только мешают ему осесть на пол. Мысль об этом внушает мне еще бо`льшую решимость попытаться достучаться до этой женщины.

– Какой талисман? – спрашиваю я.

Она щелкает пальцами, и Мекай вскрикивает, потому что у него подгибаются колени.

Глава 108

Тени, которые мы храним

Когда Мекай вскрикивает, Хадсон и Джексон подхватывают его, не дав ему свалиться на пол.

Королева отворачивается от нас с презрительным смехом, опять щелкает пальцами, и цепочка, висящая на шее Мекая, рвется и падает к ногам Хадсона.

Он пытается подобрать ее, но первой ее подхватывает тень и переносит к Королеве Теней.

Тень роняет цепочку к ее ногам, и несколько секунд королева не сводит глаз с маленького золотого медальона. Вид у нее такой, будто это некая теневая тварь, которая может отравить ее. Однако в конечном итоге она все-таки нагибается, и едва ее пальцы сжимают маленький медальон, ее лицо искажается, плечи никнут, она закрывает лицо руками, и все ее тело сотрясает дрожь.

При виде ее мук у меня обрывается сердце. Будь она кем-то еще, я бы подошла к ней и попыталась сделать… хоть что-то. Что-нибудь такое, что могло бы смягчить ее боль.

Но она та, кто есть. Она Королева Теней, женщина, которая держит судьбу Мекая в своих руках. И если она решит не помогать ему… если она решит не помогать ему, то я не знаю, что делать.

– Я дала Лореляй этот талисман, когда ей было пять лет, – шепчет она в гулкую тишину зала. – Я сказала ей всегда носить его и никогда не снимать, чтобы она всегда была защищена. Он был на ней, когда появилось это проклятое место, и я… – Ее голос срывается. – Я представляла себе, что с тех пор она носит его не снимая. Что моя магия и моя любовь оберегают ее, когда сама я не могу этого делать.

Ее глаза щурятся, приобретают злобно-фиолетовый оттенок, когда она подходит к Мекаю вплотную.

– Как ты посмел отнять его у нее?

– Я ничего у нее не отнимал, – выдавливает он из себя, мертвенно-бледный от боли. – Лореляй отдала его мне перед тем, как я отправился сюда…

– Она бы ни за что этого не сделала, – рявкает она, затем свирепо вопит, повернувшись ко мне: – Если только ты не убедила ее, что ее мать больше не любит ее!

– Нет! – кричу я, заслоняясь рукой. – Я бы никогда этого не сделала.

Но королева слишком рассвирепела, чтобы поверить мне, и, широко взмахнув рукой, она обрушивает висящую над нами люстру. Сверкающие осколки фиолетового стекла рассыпаются по полу и по трону, но, к счастью, никого не ранят.

– Судьба не могла быть такой жестокой, она не могла отнять у меня мою дочь дважды.

– Возможно, судьба вовсе не пытается быть жестокой, – предполагаю я, решив воспользоваться удобным случаем, потому что более подходящего времени у меня не будет.

– Не говори так, – со злостью шипит она.

Прежняя Грейс прислушалась бы к этому предостережению и пустилась наутек. Но я не для того прошла такой путь, не для того рисковала жизнями друзей и моей пары, чтобы в конечном итоге все равно потерять Мекая.

– Возможно, ваша дочь проявила милосердие к кому-то за то, что сделала ее мать, – говорю я, проигнорировав ее предостережение. – Возможно, если ты проявишь…

– Во мне не осталось милосердия, – перебивает она меня. – Уже нет. Не после того, как эта женщина приговорила меня. Она создала эту тюрьму, забрала у меня ребенка, заточила мой народ здесь на тысячу лет. И за что? За одну-единственную ошибку? Я тоже мать. Разве мне не позволено любить своих детей запредельно? Но разве до меня кому-то было дело? Вместо того чтобы предложить мне милосердие и помощь, меня приговорили к заточению в тюрьме из мести, боли и слез. И мой народ, мой ни в чем не повинный народ, был приговорен к заточению вместе со мной. Выросли стены и отгородили меня от одной из моих дочерей навсегда. – Ее голос срывается, по щекам текут слезы. – Так с какой стати мне проявлять к кому-то милосердие? С какой стати мне прощать тысячу лет страданий, когда она так и не пожелала простить меня?

Ее боль, ее мука очевидны, и прежние ярость и мстительность меркнут перед лицом безмерного горя. Глядя на нее, стоящую в этом зале, полном осколков стекла и несбывшихся надежд, я больше не вижу в ней злодейку. Не вижу женщину, из-за проделок которой мой народ был отравлен и оказался в заточении. Хотя из-за нее произошло все, что привело меня сюда.

Вместо этого я вижу женщину, которая в каком-то смысле стала жертвой, как и все мы.

Сделала ли она неверный выбор? Да. И не один раз, а несколько.

Хотела ли она, чтобы дело обернулось так скверно? Впервые я невольно начинаю думать, что ответом на этот вопрос должно быть «нет».

Возможно, за этой историей кроется нечто большее. Нечто большее, чем то, что нам мог рассказать Джикан. И если это так, быть может, еще есть способ достучаться до нее и спасти Мекая. И быть может, нам удастся помочь и ей самой, хотя я и не знаю как.

– Мне очень жаль, – говорю я ей – говорю серьезно.

Она смотрит мне в глаза.

– Что ты сказала?

– Я сказала, что мне очень жаль. Мне жаль, что Карга солгала вам. Что она обманула вас. Мне жаль, что Джикан…

– Карга? – На ее лице отражается изумление. – Ты воображаешь, будто я оказалась здесь из-за Карги? Ты права, она солгала мне, но не она разрушила мою жизнь. Нет, глупое ты дитя. Я здесь потому, что сюда меня заточила Кровопускательница.

Глава 109

Сила Грейс

– Кровопускательница? – повторяю я, не желая этому верить. – Моя бабушка ни за что бы…

– Твоя бабушка? – Она сверлит меня глазами. – Твоя бабушка – это Кровопускательница?

– Моя бабушка не создавала это место. Это сделал Джикан, Бог Времени. Он хотел…

– Джикан? Это она тебе сказала? – Она смеется, этот холодный и жестокий смех эхом отдается от мрамора, и по спине у меня пробегает холодок.

– Она ничего не