Ювенилия Дюбуа - Николай Александрович Гиливеря

class="p1">Но этого не пришлось делать. Объявился врач, который вколол г-ю в задницу какой-то раствор. Потом его отвели в душ.

Тут уже набросились на меня. Ну, конечно. Главный подозреваемый. Даёт, значит, нашему родненькому кофе, а потом того плющит. Естественно, я дал заднего. А всю свою д-ю боль я убедительно перенёс на эффект: «господа, я тоже в шоке и в недоумении, так что стряслось?»

Переживать мне особо не за что, сейчас [ЦЕНЗУРА] настолько умело синтезируют, что их следов просто не обнаружить, а друзья детства иногда могут приятно удивить. Мозги водилы просканировали, а теперь вот и от агента поступил звонок по поводу Мышкина. Его привезли, сразу просканировали.

Осталась последняя часть. Нужно выловить всех свидетелей, «купить» их молчание, а когда дело закроют, то переслать материалы за границу. Вот тогда начнётся мясо.

Пишу, сам не понимая, откуда столько злости. Всё прошло отлично, скоро месть моя осуществится полностью, но вот перечитываю написанное, и тошно становится от себя. Ну да, м-к з-л, да и вообще, это клон! Но от чего-то меня разрывает на две части. Может, ну его к чёрту? Не доводить дело до конца, сказать, как есть, признаться, что моих рук дело, а то ведь совесть совсем загрызёт… Сказать, что [ЦЕНЗУРА], а потом упасть в к-и и заплакать… А вот мысли о с-х снова зарождают в сердце ярость. С каждым предложением всё больше запутываюсь в себе, своих действиях. К чёрту! Больше не пью. Сначала разберусь со свидетелями для отчётности, а потом подумаю, как мне поступить.

Диалектика овального стола (9)

Эту бетонную конуру тяжело назвать комнатой или служебным помещением, но только в том смысле, что пространство пустует. Справа в углу, если присмотреться через приглушенное освещение, можно разглядеть контейнеры на манер тех, которые используют коммунальщики для мусорных отходов. На перевёрнутой усеченной пирамиде красовалась пластмассовая дугообразная крышка. Сам контейнер имел зелёный оттенок дешевой краски, но утверждать такое при плохом освещении — слишком самонадеянно.

Брань стихла. Никто из матерящихся не вкладывал агрессии. В криках сквозило волнение. Это же самое волнение теперь расходилось волнами в наступившем молчании. Запахло потом, хоть в «подсобке» и не было жарко. Запах почувствовал каждый присутствующий. Горстка сбилась в стаю, в одну большую человеческую испуганную массу.

— Да что он там возится? Сволочь! — Тихо выругалась Ольга, придавая своему дрожащему голосу неубедительное возмущение.

— Ещё прошло от силы секунд семьдесят. Не нервируй. — Ответил рядом стоявший сын.

— Откуда такая точность? — Поинтересовалась Дина.

— Я считаю…

Ещё через сорок пять секунд, которые насчитал про себя Тимур, послышался приглушенный шорох у двери. Следом ворвалась полоса света из основной комнаты, которая тут же исчезла под силуэтом входящего Фёдора. В руке он держал папку.

Народ с облегчением выдохнул.

— Мы уж думали, что вы всё, забыли про нас, Фёдор. — Радостно пролепетала Золотова.

Секретарь ничего не ответил, только взглянул мельком в сторону голоса. Постоял немного, пока глаза привыкнут к мраку, а после двинулся к толпе. С другой стороны поблёскивал прямоугольный силуэт выхода.

Его фигура начала проходить через самую гущу толпы. Фёдор разводил всех этих людишек, словно М-й море. Следующие секунды были словно в тумане. Никто толком ничего не сообразил.

Сначала послышался глухой мягкий удар об пол. Это Фёдор уронил папку. А в следующую секунду вспыхнула искра. Уши у всех заложило. Полная глухота, только нарастающий мерзкий писк, доводящий до тошноты.

В объятия Тимура упала Ольга. Парень увидел вместо головы своей мамы — кровавое месиво. Сам он не мог видеть своего лица, но каждая клеточка чувствовала мерзкий запах внутренностей. Ноги его подкосились. Никакого понимания не было. Только писк, затуманенное сознание, чувство рвоты и предобморочное состояние. Пустые глаза юноши увидели следующим кадром холодную пустоту, а следом его голова разлетелась вдребезги.

Поднялись ужасные вопли, но каждая душонка по-отдельности знала только про свой крик. Он был посвящён непонятному, неописуемому ужасу. Забивные тела рассыпались по случайным сторонам, силясь понять, что вообще происходит? А происходило следующее.

В руках у Феди Абсманов был усовершенствованный девятимиллиметровый пистолет Стачкина с увеличенным магазином. За огромный промежуток времени о-й в-о-промышленный комплекс не изобрёл ничего нового, делая только обновления уже к имеющимся моделям, но в общем хаосе всем было насрать из чего устроен геноцид.

Следующим под руку попался Мышкин. Полз, так сказать, мимо. Видимо хотел подобраться к контейнеру в углу, но его тёска выпустил в него сразу три пули. Абсманова нельзя назвать хорошим стрелком, он не тянул даже на среднего, но благо места здесь было мало, пришлось стрелять в упор. Первые две пули Мышкин принял спиной. Вторая перебила ему позвонок, тело сразу отключилось, но парень ещё пытался тянуться к своей цели головой, сильно рыча, пока третий выстрел не прошел ему через затылок, выбив левый глаз.

От прибавляющегося кровяного коктейля в помещении начало ужасно вонять железом. На Абсманова резко бросились, пришедшие более-менее в себя, Лёня с Мишей. У писателей может и получилось бы разоружить сбрендившего секретаря, но тот, под действием адреналина, наугад выстрелил три раза в сторону движущихся целей.

Картина предстала поистине живописной. Миша с пробитым сердцем ещё сделал два робких шага, затем свалившись, скручиваясь в спираль, а Лёню чудом миновала вторая пуля, но третья попала точно между глаз.

Соловьёв сидел на полу без резких признаков паники. Руки он сцепил в замок, держа их на коленях, а лицо опустил вниз. Абсманов спокойно подошел, спустил в очередной раз курок, затылок ведущего превратился в весёлый фонтан, тело его обмякло.

Подойдя к неподвижному телу Лёши Гундяева, Фёдор сначала не понял. Тот выглядел уже мёртвым, но следов крови на нём не было. Зато начинало попахивать фекалиями. «В обморок упал, бедняга» — подумал про себя секретарь, направляя на грудь дуло, выпуская сразу две пули для надёжности. Это длинное бледное тельце дёрнулось только раз. Можно сказать, проектировщику повезло больше всех. Ушел он из жизни, не ведая об этом печальном факте.

Гриша и Дина находились у противоположной стены от контейнера. Гриша даже при таком освещении выглядел неестественно бледно. Его всего колотило, из глаз лились слёзы, а проститутка обнимала его, как мать обнимает своего дитя. Она плакала, но продолжала гладить ему голову повторяя: «держись милый, всё будет хорошо».

Когда Абсманов подошел ближе, то увидел, что из правого бока у подростка сочится кровь. Походу задело шальной пулей, которая предназначалась Лёне. Теперь же Гриша сильно страдал. Он смотрел умоляющими глазами на женщину, всё повторяя: «больно… как больно, Дин…»