Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

Свадьбу сыграли в Шанхае, в мае месяце. А в июне они с мужем переехали в Пекин.

— И вы поведали ей тайну сердца?

— Да.

— И вскоре вас похитили?

— Не помню, — закашлялась Му Лань, и тёмные её, зелёные глаза налились мукой: она прижала к груди руки, точно усмиряя своё сердце, и горестно произнесла: — Мы говорили с ней в субботу, а в четверг меня схватили.

— Что и требовалось доказать, — посмотрел Попов на отца Гурия. — Люди Су Шуня знают своё дело.

— И сестру разыскали, и замуж её выдали.

— И мужа перевели в Пекин, нашли ему работу.

— И всё пошло по плану.

— Я прошляпил, — хрустнул пальцами Попов.

— Господь милостив, — сказал отец Гурий. — В противном случае вам не удалось бы вызволить Му Лань.

— Молитвы доходят до Бога, а проклятия — нет, — встал со своего места Попов и улыбнулся Му Лань, ещё ближе рассмотрев её тонкие черты лица. — Поэтому теперь вы вне опасности.

— Благодарю вас, — прижала руки к груди Му Лань, и он ещё раз подивился красоте её зелёных глаз.

— Только о том, что вы здесь, никто пока не должен знать. Это в ваших интересах.

— Никто, никто? Ни мама, ни отец?

— Никто, — сказал Попов. — Мало того, им придётся срочно покинуть Пекин. Этим займётся монах Бао. Он их спрячет где-нибудь в провинции.

— Так надо, — ласково сказал отец Гурий, уловив в глазах My Лань тревогу за своих родных и боль предстоящей с ними разлуки. — Сеть нашего врага пуста, а он привык к богатому улову.

— В Пекине сейчас неспокойно: богдыхан покинул город, все готовятся к осаде и, вероятнее всего, господин Су Шунь захочет отомстить вам за побег — схватить ваших родных.

Глаза My Лань расширились от ужаса.

— Нет, нет, только не это!

— Не пытайтесь успокоить их — напомнить о себе. Вы меня поняли?

— Да, — еле слышно ответила My Лань. — Я виновата.

— Ни в чём ты, милая, не виновата, — успокоил её отец Гурий. — Ложись и спи спокойно. Игнатьев вернётся в Пекин, и всё как-то устроится.

— Игэначефу? — сквозь слёзы улыбнулась Му Лань, и щёки её вспыхнули. — Он меня помнит?

— Ещё бы! — воскликнул Попов. — Если бы не он, я вряд ли нашёл бы, вызволил тебя из плена. В смысле, вас, — поспешил он извиниться и только тут заметил, что белоснежный платок, который прижимала к губам девушка, испачкан кровью.

Глава XII

Когда Игнатьев узнал, что My Лань жива, что она не столь измучена и убита своими злоключениями, как он опасался (Попов забыл сказать ему о крови на платке), он тотчас решил перебраться поближе к Пекину.

— Остановимся на русском кладбище, — сказал он Попову, когда тот спросил, где будет разбит лагерь. — Пустоши там предостаточно, к тому же, поселившись на своей земле, мы как бы перехватываем инициативу у союзников и даём понять китайцам, что готовы вступить в переговоры в любое время суток.

Николай всегда чувствовал в себе стремление к свободе, к деятельной инициативе, и судьба дала ему возможность проявить себя: вынесла на оперативный простор. Он обрёл долгожданную независимость — пора выказывать себя на деле. Мало сказать: "Я так хочу!" и безоглядно ринуться в круговорот событий — свобода и желание не гарантируют успеха. Нужен расчёт, необходима воля. Дважды услышав от барона Гро предложение вмешаться в переговоры, заручившись благосклонностью лорда Эльджина, он вплотную приблизился к цели, которую поставил перед собой ещё в начале года. Приблизился, но не переступил той грани, за которой сияла победа. Необходимо было ещё раз взглянуть на всё происходящее с позиций завтрашнего дня, подстраховать себя лояльностью китайцев, внести кое-какие изменения в намеченные планы. Желание действовать переполняло его: My Лань нашлась, она была жива, находилась под опекой отца Гурия и никого не винила за то, что с ней случилось. А это говорит о том, что Му Лань любит его, верит в него, ждёт.

— Так и сказала: "Готова поехать в Россию"? — не отпуская от себя Попова, переспросил Николай и не мог скрыть радости, когда услышал: — Так и сказала. Он ликовал. В груди поднималась волна счастья, приподнимала над землёй, кружила голову. Он испытывал к Попову братскую нежность. Глубокую, как тайна жизни и бесконечную, как сама жизнь! Что ни говори, а спас My Лань Попов! Нашёл и вызволил из плена. Николай отдавал распоряжения, собирал личные вещи и понимал, что нет такой награды, которая в полной мере отвечала бы проделанной Поповым работе, да что там работе, работают многие! — подвигу, совершенному этим скромным и немногословным человеком, умницей и авантюристом, натурой ветреной и героической!

— Вы удивительная личность! гипнотическая! — не справляясь с охватившей его бурей чувств, самозабвенно восклицал он. — Я вам бесконечно благодарен, бесконечно!

Он уже мысленно сидел рядом с My Лань, смотрел в её глаза и признавался, признавался, признавался ей в любви!

Что ещё нужно для счастья?

Вся жизнь, как вдох и выдох. От рождения до смерти расстояние не больше бьющегося сердца.

"Господи, — молитвенно шептал Николай, глядя на Попова, — благодарю тебя! Му Лань жива".

Всё никчёмно, если нет любви.

Когда сборы были закончены, он велел оседлать своего коня для Попова и, проклиная пошлую необходимость "сохранять лицо влиятельного вельможи", забрался в паланкин.

Четверо мускулистых носильщиков подняли его над землёй.

Ветер срывал с ветвей охапки листьев, подкидывал их вверх и отшвыривал в сторону — задиристо и безоглядно. Багряные и золотые, они вскоре превращались в блёклый, горестно-шуршащий хлам. Где-то звонил колокол, и его звуки мелодично уплывали в небеса.

Сидя в носилках и мысленно беседуя с My Лань, Николай сознавал, что она такая же земная, как и он, со своими взглядами на жизнь и, может даже, с неуёмными желаниями, и всё же, нет — она была иной, возвышенней его и лучше. Он это чувствовал, он в это верил. Причиной того, что он до сих пор не был женат, являлось маленькое обстоятельство: больше всего он страшился петербургских барышень — избалованных, жеманных, безумно властных и пустых. А My Лань — она совсем другая! Особенность её души, её натуры, целомудренная кротость и чудная ровность характера делали её