Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

аплодировали. Можно было ехать домой.

— Ваше превосходительство, — задыхаясь от счастья и гордости, обратился прапорщик Шимкович. — Вам теперь памятник поставят?

— Мавзолей, — внезапно севшим голосом ответил Николай и криво усмехнулся. Он получил то, о чём мечтал, услышал то, что хотел, наступил час, когда поставленная перед собой задача была выполнена, и можно было с гордостью сказать: "Я это сделал! Я — никто другой!", но именно в этот момент появилось ощущение какой-то пустоты и непонятного сиротства. Казалось бы: радуйся, ликуй, отдайся мигу торжеств, но радости как раз и не было. Была усталость, грусть... Он улыбался, принимал поздравления, говорил что-то весёлое, но чувство неудовлетворённости не покидало его. Вначале это чувство было едва уловимо. Затем он осознал, что в свои двадцать восемь лет, а точнее, в свои неполные двадцать девять, он был ужасно одинок. С одной стороны, его военная служба постоянно требовала длительных разлук с родными, а с другой, оторвавшись от своих корней, он так и не прирос к новой почве: не обрёл свой дом, семью, своих детей... Влюбился в китаянку, потерял покой, принёс тревогу и несчастье в её дом... Последние два месяца он даже не писал отцу, хотя старался делать это регулярно. Череда событий выбила его из колеи, перепутала планы, изменила привычки. Если он о ком и думал постоянно, так это о My Лань. Лучшей спутницы жизни он для себя не представлял.

По прошествии нескольких дней сборы к отъезду закончились, и ранним ноябрьским утром Игнатьев вышел на крыльцо.

Вульфу закладывали коляску.

Когда пристегнули постромки, и саврасая кобыла нетерпеливо стукнула копытом, сутулый кучер в чёрном овчинном тулупе взобрался на козлы и, глядя, как в его ладную двуколку пытаются впихнуть сундук, ревниво гаркнул: — Тарахтуху не сломайте, нахапеты!

Николай застегнул шинель и улыбнулся: любят мужики поважничать, друг друга попрекнуть и глазом зыркнуть — всякий барин. Он забрался в тарантас, пристроил саблю меж колен, опёрся на эфес.

"Наш-то Палыч всех переплясал!" — шепнул Дмитрий Шарпанову и сел рядом с Игнатьевым — в ноги бросил шубу.

Казаки конвоя взлетели на коней.

Утро было ясным, лицо щекотал холодок, в воздухе порхали редкие снежинки.

Игнатьев ещё раз окинул взглядом Русское подворье, перекрестился и скомандовал: — Трогай!

Эпилог

До Петербурга он добрался I января 1861 года. На другой день он был принят государем, который собственноручно пожаловал ему орден святого Владимира, заметив при этом, что девиз ордена, как бы сочинён специально для Игнатьева: "ПОЛЬЗА, ЧЕСТЬ И СЛАВА".

Министерство иностранных дел не замедлило с новым назначением: Игнатьев стал директором Азиатского департамента.

Весной этого же года он получил печальное известие: Му Лань скончалась. Отец Гурий, бывший на её похоронах с Поповым и монахом Бао, писал, что "такая светлая душа рождается не часто. Всем была в радость, просияла, как заря. Оповестила о своём приходе и угасла".

Губернатор Восточной Сибири граф Николай Николаевич Муравьёв стал именоваться Амурским.

Капитан Баллюзен возглавил военную миссию по передаче китайцам русского оружия. Ему активно помогал Попов, писавший в одном из частных писем Игнатьеву, что после его отъезда на многих пекинских домах долгое время висели большие листы со стихами безымянного китайского поэта:

Беззаконные «варвары» вторглись в наш край,

Но в столицу ты их не пустил.

Будем имя твоё, Игэначефу,

Почитать мы и славить вовек.

Драгоман Татаринов завершил свой многолетний труд и дал ему более чем скромное название: "Краткий обзор сношений России с Китаем с 1644 по 1863 гг.".

Секретарь Вульф вышел в отставку.

Прапорщик Шимкович продолжал служить и собирал книги по истории войн.

Казаки, добравшись до Иркутска, купили вскладчину вина, хватили по стакану и душевно распрощались — направились в полки по месту службы.

Командир дальневосточной эскадры адмирал Лихачёв подготовил проект приобретения острова Цусимы, но ему не дали хода.

Лорд Эльджин получил почётный титул графа Печелийского.

Жан Баптист-Луи, барон Гро пользовался славой выдающегося дипломата до последних дней своей жизни.

Генерал Кузен де Монтобан был возведён в графское достоинство, и не было случая, чтобы он забыл добавить к своей звучной фамилии новый титул: граф Балицяо. Не зря он разгромил маньчжурскую конницу под Чанцзяванем.

Император Сянь Фэн умер тридцати трёх лет от роду 21 августа 1861 года "от истощения". Его младший брат принц И Цин, возглавил Верховный Совет Китая.

Министр налогов Су Шунь был казнён: его обезглавили. Чтобы он подставил шею, знакомый палач перебил ему ноги.

Цы Си захватила власть и объявила себя императрицей.

Судьбы других героев проследить не удалось.