Мартовскіе дни 1917 года - Сергей Мельгунов

[76]

Из этих слов Гучкова вытекает, что возраженіе Керенскаго в смыслѣ нарушенія «полномочій» относилось только к воцаренію в. кн. Михаила.

[77]

Нам предстоит впредь не раз цитировать указанную запись в дневникѣ Андрея Вл. Этот дневник выдѣляется среди других доброcовѣстностью и точностью в изложеніи фактов, нам извѣстных.

[78]

Автор разсказывает, как грабителя переодѣвались солдатами для того, чтобы имѣть свободу дѣйствія. Образныя иллюстраціи подобных «обысков» по квартирам можно найти в воспоминаніях Кельсона и др. Не слѣдует, однако, преувеличивать роль этих «полчищ» уголовных. Характерна, напр., московская статистка, не отмѣтившая увеличенія преступности за март по сравненію с отчетами прошлаго времени («Р. В.»). И уголовный мір подвергся в извѣстной степени облагораживающему мартовскому психозу. Чего стоит, напр., одно сообщеніе о революціонной идилліи в Одессѣ, как начальник разбойнической шайки Котовскій, приговоренный к каторгѣ, отпускается из тюрьмы «под честное слово» для предсѣдательствованія на «митингѣ уголовных». (Впрочем, возможно, что газетное сообщеніе и пріукрасило дѣйствительность, и Котовскій не то «разбойник», не то «анархист», прославившійся в большевицкія времена, был просто освобожден толпой из разгромленной тюрьмы — газеты передавали, что из 2.200 бѣжавших арестантов 1.600 вернулась). Но и через полгода уѣздный комиссар из Раненбурга доносил правительству, что в «знаменитой Братовкѣ» (Нарышкинской вол.), «извѣстной своими ворами», в дни революціи краж не было, потому что на сходѣ «дана была клятва: кражи прекратить ».

[79]

Агрессивность толпы можно было бы прекрасно охарактеризовать разсказом небезизвѣстнаго Авалова-Бермонта, появившагося в столицѣ на другой день революціи, в самый разгар уличных столкновеній, если бы все повѣствованіе мемуариста не вызывало сомнѣній — он даже дату революціи плохо запомнил: для него «роковым днем» является 26 февраля. Бермонт уложил из мѣстѣ перваго же солдата, который пытался его обезоружить, взял извозчика и встав на пролеткѣ с револьвером в руках, без больших затрудненій выскользнул из окружавшей толпы. Храбрый мемуарист негодует на тѣх типовых героев, с которыми он встрѣтился в Петербургѣ, и которые носили офицерское званія, но забыли о воинском долгѣ.

[80]

Общее число нѣсколько больше — 1.656, но, по словам Мартынова, сюда были включены заболѣванія, который на счет революціи поставлены быть не могут (малокровіе и пр.!!). В газетах эти заболѣванія болѣе правдоподобно были отнесены к числу «нервных потрясеній».

[81]

Среди «181» имена многих остались «неизвѣстными».

[82]

Но совершенная, конечно, ерунда, что для устройства «похорон жертв революціи собрали из больниц тѣла китайцев, умерших от тифа. Об этих покойниках-«революціонерах» говорит Мельник-Боткина, повторяя злостную пародію нѣкоторых современников.

[83]

Провінція нам может дать много примѣров того, что можно назвать революціонной идилліей. Напр., в Екатеринославѣ помощник полицеймейстера полк. Бѣлоконь шел во главѣ манифестаціи 3 марта; в Бахмутѣ полиція охраняла порядок в аналогичной манифестаціи; в Харьковѣ губернатор объявил 4-го, что всякое выступленіе против новаго правительства будет «всемѣрно преслѣдоваться и караться по всей строгости закона»; курьезно, что о «привлеченіи к отвѣтственности» врагов новаго строя говорил никто иной, как мѣстный начальник жандармскаго управленія.

[84]

Драма в Лугѣ 1 марта (в этот день Луга, пережила то, что Петербург пережил 28-го) может явиться довольно доказательной иллюстраціей. Вот как она изображена в воспоминаніях Вороновича. Я вынужден отбросить всѣ характерныя детали, объясняющая обстановку, в которой произошел арест Менгдена группою солдат разрозненных частей, преимущественно артиллеристов новобранцев, при попустительствѣ кавалергардов, среди которых «наш старик» пользовался значительными симпатіями. Мотив ареста был тот, что нужно арестовать офицеров «из нѣмцев» по подозрѣнію в шпіонажѣ. Подлежали аресту по приготовленной «записочкѣ»: фон Зейдлиц, бар. Розенберг, Собир, Эгерштром и гр. Клейнмихель. Первые трое, оказавшіеся в управленіи, были, взяты на поруки кавалеристами и оставлены на свободѣ. Полк. Эгершгром и ротм. Клейнмнхель были приведены на гауптвахту, гдѣ был заключен ген. Менгден, как не признающій новаго революціоннаго правительства. Воронович подчеркивает, что Эгерштрома и Клейнмихеля «ненавидѣли всѣ солдаты пункта» (Клейнмихель наканунѣ приказал «всыпать сто розог» за неотданіе чести). Вызывающее поведеніе арестованных, т. е. угрозы со стороны их в отвѣт на «глумленіе» солдат, вызвали самосуд, жертвой котораго сдѣлался и Менгден... «Убійство Менгдена — говорит Воронович — произвело на солдат удручающее впечатлѣніе. Я слышал, как многіе предлагали немедленно разыскать убійцу старика и расправиться с ним». Что касается Штакельберга, то здѣсь была и нѣкоторая специфичность в обстановкѣ. По разсказу кн. Путятиной, жившей в сосѣднем домѣ, старик генерал со своим деньщиком оказали вооруженное сопротивленіе «в теченіе нѣскольких часов» толпѣ солдат, пытавшейся проникнуть в дом.

[85]

«Страх» и «неувѣренность» отмѣчает и упомянутая выше протокольная запись опроса в Волынском полку. «Стадо баранов» скажет про перепуганных запасных старик Врангель.

[86]

Трудно опредѣленно рѣшить этот вопрос, хотя во всей литературѣ, начиная с совѣтской «хроники» революціонных событій, приказ этот цитируется, но среди опубликованных офиціальных документов (два воззванія временнаго Комитета, помѣченныя 27-м) его нѣт. Нельзя забывать, что типографская техника в первую ночь еще так плохо была налажена, что одно из первых совѣтских обращеній, предлагавшее населенію пріютить и накормить возставших солдат, распространялось по городу в литографированном видѣ.

[87]

В воспоминаніях (с обычной неточностью) можно найти отклик закулисной борьбы, происходившей в собраніи. В Исп. Ком. «явились возбужденные офицеры» — разсказывает Суханов — которые жаловались «на злостное искаженіе их позиціи, так как из Временнаго Комитета, куда доставлена была резолюція, она пошла в печать уже без Учредительнаго Собранія». «Я прочел резолюцію (т. е. «проект) — вспоминает Шульгин — и кратко объяснил, что говорить об Учр. Собраніи не нужно». Делегаты обѣщали «вычеркнуть и провести это в собраніи». Однако, резолюція с Учр. Собр. была проведена единогласно. Родзянко, относя резолюцію на 3-ье марта, говорит, что собраніе («в числѣ около ста тысяч человѣк» так и напечатано в гессеновском «Архивѣ») вынесло «самыя рѣзкія резолюціи до требованія ареста имп. Николая II» — «многочисленная депутація явилась ко мнѣ( тогда во Врем. Ком. с цѣлью поддержать резолюціи и с трудом удалось успокоить взволнованную до невозможности публику». Резолюція была напечатана с упоминаніем об Учредительном Собраніи и, вѣроятно, она оказалась не без вліянія на то «новое теченіе», которое к вечеру перваго марта стало намѣчаться в руководящих кругах «цензовой общественности».

[88]

По словам солдата-большевика Сорокина, принадлежавшаго к составу Гвардейскаго Экипажа, «революціонная осанка» в. кн. Кирилла шла будто бы так далеко, что он сам, взяв винтовку, отстрѣливался от «городовых» — воображаемых и невидимых врагов.

[89]

Подлиннаго текста энгельгардтовскаго приказа я не мог найти. Даже дата его остается сомнительной, ибо многіе из упоминающих о нем относят его к 28-му, не к первому, что, пожалуй болѣе соотвѣтствует обстановкѣ.

[90]

Весьма большое, конечно, »преувеличеніе допустили составители «Хроники февральской революціи» в утвержденіи, что «к 4 часам 27 февраля весь город за исключеніем Адмиралтейства, Зимняго дворца и Петропавловской крѣпости находился во власти возставших».

[91]

Военныя училища, которыя старое правительство не считало возможным привлекать к подавленію уличных безпорядков, были в февральскіе дни на положеніи «нейтральных» (Мстиславскій). Правильно было бы сказать о положеніи колебательном: один из документов военной комиссіи, помѣченный 6 ч.50 м. утра перваго марта, гласит, напр., что павловское училище «располагалось, может быть, даже выступить против».

[92]

При отсутствіи матеріала приходится воздерживаться от слишком категорических толкованій, к которым склонны комментаторы большевицких изданій, и связать диктаторскія тенденціи Караулова (если только вѣрить указаніям Шульгина) с попытками использовать Преображенскій полк.