Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг. - Полина Жеребцова

Еще мы с мамой сходили в миграционную службу Ставрополя. Нам сказали, что единовременная помощь от государства приехавшим из Чечни – сто рублей! Чтобы получить эту “помощь”, следовало два раза съездить в миграционную службу и в банк на автобусе за свои личные средства.

– Помимо этих денег мы ничем людям из Чечни не помогаем! – бодро объявила нам сотрудница миграционной службы. – Беженцами никого не считаем. От чего там бежать?! “Вынужденными переселенцами” раньше считали, но теперь закон пересматривается.

Сто рублей так и не отдали.

07.11.

Мы были в Грозном несколько дней. Купались, натаскав воды на третий этаж. Смотрели свой черно-белый телевизор – соседи опять провели тонким проводом электричество. За окнами грохотала то гулкая канонада, то перестрелка из мелких орудий.

Я написала письма Аленке и тете Вале, как обещала. Соседка Хазман, добрая душа, снова взялась смотреть за кошками и кормить их в наше отсутствие. Поцеловав на прощание каждую в нос, мы отправились на поиски новых приключений. Конечно, я была против поездки, но мама решила, что в первый раз нам просто не повезло.

Мое мнение никто не спрашивал, хотя если бы кто-то спросил, я бы с радостью ответила, что не следует людям из монастыря спускаться в кабак. А если они спустятся, никто им ничего не гарантирует.

Маму ведет в дальний путь мысль о том, что мне следует перевестись из грозненского института в университет г. Ставрополя.

– Там учеба лучше. Войны нет, – твердит мамаша.

Автобус до Ставрополя, в который мы сели утром, мгновенно наполнился едким дымом, от чего все пассажиры закашляли и зачихали. Водитель-чеченец экономил и не топил транспорт – оттого в салоне вместе с едким дымом был холод. Ни водитель, ни его помощник не разрешили открыть окна и люки. Пытка, как в Освенциме! Люди плакали от едкого дыма в салоне. Мужчины молчали, а одна храбрая женщина, наша спасительница, громко и отчаянно потребовала свежего воздуха. Пока она препиралась с водителем, я успела чуть приоткрыть окно.

На посту Чечня-Ингушетия наш водитель протянул взятку военным крупной купюрой. Ему отсчитали сдачи. Пассажиры в автобусе долго удивлялись такой честности и говорили, что этот пост не похож на другие. Взятка – обычное дело, чтобы дать транспорту проехать или, наоборот, выехать из Чечни.

Как только рассуждения о честности и порядочности поутихли, в действие вступила новая фигура – розовощекий старик, которого наш водитель подобрал на трассе. Он наотрез отказался платить за билет. Водитель пришел в ярость, а старик, размахивая пенсионным удостоверением, сказал:

– Бессовестный! Я еду на твоем автобусе только из Чечни в Ингушетию, а мне вообще-то надо в Москву!

За старика вступился положительного вида мужчина с двумя детьми. Он пригрозил водителю за то, что тот обижает старого человека. Тогда помощник водителя решил проверить, есть ли у мужчины и детей билеты, и тут выяснилось, что тоже нет. Издали показался г. Малгобек, в Ингушетии, и “зайцы” вышли на трассу.

11.11.

Привет!

Я и мама в Ставрополе, в районе Нижнего рынка. Есть еще Верхний рынок. Это два достопримечательных места, где толпится народ и продает разные товары. Трудно найти кафе в этом городе, где не курят. Многие девчонки с 11–13 лет дымят сигаретками наравне со взрослыми дамами, и мы нигде не можем пообедать – так как задыхаемся. Но после долгих поисков мы все же нашли кафе, где можно купить недорогой обед и не задохнуться при этом от сигаретного дыма. Здесь бурлит своя жизнь: я заметила, что некоторые девчонки приходят с утра, берут одну чашку кофе и сидят, ждут. Как только появляется какой-то мужчина, они подсаживаются к нему и просят угостить борщом или котлетами. Голодные студентки и прочие личности. Некоторые ищут таким образом ночлег.

Мы приходим завтракать – они уже с кофе, заходим обедать – они продолжают “дежурить” в поисках съестного. Мама пожалела двоих особенно худеньких, угостила пирожками. Девчонки расплылись в улыбках, представились “Даша” и “Маша”: они из окрестных сел, где нет работы. В городе снимают комнатку в общежитии и выживают.

Мы обнаружили место в районе Нижнего рынка, которое местное население называет Пятачком. На Пятачке толкаются и орут маклеры, предлагают жилье, продают фальшивые документы, делают за определенную сумму регистрацию: постоянная регистрация на один год стоит от 15 000 р. с человека, временная 250 р. в месяц. Тут же дежурит милиция.

Для того чтобы сделать человеку регистрацию – иначе его будут останавливать милиционеры и обвинять в том, что тот проживает в городе нелегально, следует заплатить какой-то из маклерш. Такая дама ведет человека в паспортный стол, что-то заплатит и на какое-то время дают регистрацию.

На Пятачке мы познакомились с Дуней, женщиной пятидесяти лет. Она, имея трехкомнатную квартиру в новостройке, сдает ее людям и сама с детьми тоже там проживает.

– Таким образом через двадцать лет я смогу выплатить кредит за жилье! – сообщила Дуня. – Моя семья из шести человек живет на кухне и спит по очереди, а все комнаты и коридор мы сдаем!

Мы с мамой остановились у нее на ночлег, заплатив 200 р. за сутки – такая такса.

Я первый раз в жизни вошла в лифт и, признаться, напугалась: пришла мысль, что он может упасть. Но лифт оказался отлаженным и довез нас до высотного этажа плавно и спокойно.

Нас поселили в зале на раскладушках. В одной комнате проживали четверо постояльцев: женщина с матерью – пенсионеркой и парень с девушкой; в другой трое: мужчина, работающий на заводе, его внучка и какая-то студентка. В квартире на шестьдесят квадратных метров одновременно находились четырнадцать-шестнадцать человек, три собаки и две кошки!

Дуня – русская. Родилась в маленьком селе. Хотела жить в городе, нормально работать, но получить кредит на жилье можно, собрав уйму справок и под нереальные грабительские проценты. Чтобы не попасть в долговую тюрьму, семье Дуни приходится жить, сдавая все пространство квартиры по квадратам, дабы хоть как-то расплатиться с банком!

В первый вечер в квартире Дуни случилось приключение: мы с мамой увидели воду в кране в ванной. Мы такого не видели много лет! Конечно, до 1994 г. мы жили в квартире со всеми удобствами, но потом начались войны, перебои с питьевой водой и жизнь без отопления и электричества. В ванную комнату, после того как я помыла голову, зашла мама. Мы с Дуней сидели на кухне и разговаривали. Вдруг слышим: вода льется на пол. А ведь под нами еще девять этажей! Хозяйка стала стучать в ванную и говорить:

– У вас все в порядке?

А мама в ответ:

– Вода на пол льется. Может, так и должно быть?

Мы дернули дверь – и на нас обрушился потоп! Мои ноги были по щиколотку в воде! Вода заполнила мгновенно все комнаты и коридор. Я забежала в ванную, и увидела, что забыла нажать переключатель и теперь вода частично льется из крана в ванну, а частично из душа прямо на кафель! Слива в полу нет, и вода распространяется по всей квартире. Мама ничего не могла понять.

Я, хозяйка квартиры и ее дочки похватали ведра, тряпки и стали собирать с пола воду, боясь, что прибегут со скандалом нижние затопленные жильцы. А мама сидела в ванне в “костюме Евы” и злилась.

Дуня отключила душ и сказала, что мы просто забыли за войны в Чечне, как пользоваться краном в ванной, потому она нисколько не сердится. Все понимает. С нижними жильцами обошлось – мы оперативно собрали воду с пола.

12.11.

В Ставрополе, в XIX веке, родилась моя прапрабабка Елена. За необыкновенную красоту: сине-зеленые глаза, русую тяжелую косу до земли, люди называли ее “Персиянкой”. Горец в папахе перебросил Елену через коня и увез в горный аул. Лишь через несколько лет, с Юлей-Маликой на руках, бежала она от мужа, в отчий дом. Но родители вскоре умерли. Не потеряв своей красоты, Елена вышла замуж второй раз.

В новом браке родила шесть дочерей и пять сыновей. Их большой деревянный дом находился на окраине Ставрополя, за железной дорогой. Крестным отцом всех детей стал известный в то время меценат Г. К. Праве. Он часто навещал семью, привозя под Рождество сани с подарками.

Загремела революция, произошло убийство царской семьи, началась Первая мировая, потом – гражданская война. Все дети, кроме старшей дочери Юли-Малики и младшенькой, названной в честь матери Еленой, погибли в вихре XX века. У Юли-Малики родилась дочь Галина. У Галины родилась моя мама. У мамы родилась я. А у младшенькой Елены родилась дочь, которую она назвала, по семейной традиции, Юлия. Сейчас Юлии должно быть за семьдесят лет.

Мама рассказывает, что Юлия общалась с моей бабушкой Галиной. Вместе, молодыми девушками, они переживали Вторую мировую. Но мы не знаем адреса Юлии, ведь с 1994 г. мама не писала писем двоюродной тетушке – бумаги потерялись, сгорели.