Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004 гг. - Полина Жеребцова

Едва автобус выехал за пределы моего Грозного, назрела “революция”: всего в салоне находилось около двадцати человек разных национальностей. Недовольными друг другом оказались все! Русские пожилые женщины нахального вида громко стали высказываться, что ненавидят всех чеченцев, а дед-чеченец стал им угрожать. Оживились армяне и кумыки, ингуши и дагестанцы: один народ к другому, как оказалось, имел множество претензий.

– Из-за Чечни мы платим огромные налоги! Чеченцы наживаются на русских! – вопили русские бабки. – Чечня бесплатно пользуется электричеством и газопроводом!!!

Дед-чеченец в ответ кричал:

– Русские пришли убивать нас ради нефти! Ради нефти убиты тысячи детей!

Ингуш средних лет заметил, что зарплаты в центральной России и в ее республиках резко различаются и граждане одной и той же страны разбиты на касты и являются рабами. Женщина из Дагестана возмущалась, что ей дали компенсацию за разрушенное жилье гораздо меньше, чем другим, по национальному признаку, и она скитается! Мы с мамой молчали.

Революция не бывает без жертв, вскоре нам пришлось разнимать деда и пожилых женщин, которые устроили разборки, царапаясь и кусаясь. Слава богу, сейчас тишина!

Я пишу в дороге. Почерк неровен и некрасив.

За окнами мелькнуло мусульманское кладбище. Его надгробные камни выкрашены в зеленый и белый цвет.

Я чувствую себя героем сказки В. Гауфа “Холодное Сердце”. Он путешествовал в карете с золотыми монетами, но был лишен всяких чувств. Вот и я – не чувствую ничего, едва уйдя из города Грозного. Это моя родина! Как котенок, я боюсь высунуть нос из коробки, где родилась. За окном мелькают холмы, на них пасутся стада белых баранов, река словно лезвие кривой сабли.

Вчера я видела Хасана на рынке. Хасан – путешественник: он был в Мекке – священном городе мусульман. С тех пор к его имени добавилось слово “Хаджи”, ведь он совершил паломничество!

Недавно седой Хасан проведывал матушку, живущую в горном селе. Его матери более девяноста лет! Хасан помогал по хозяйству, запасал корм для скотины. Но на опушке посреди леса, где он косил траву, его мучил зловещий страх. Днем и ночью там раздавались странные щелчки и треск. Хасан, глубоко верующий человек, принимал эти странные звуки за козни шайтана, беса. Ежедневно он взывал к Богу, чтобы получить защиту от черных сил и джиннов! Но оказалось, что около сотни сотрудников спецслужб (!), прячась за деревьями и кустами, неделю наблюдали за ним. Решили, что Хасан – опасный террорист! Именно щелчки от их раций он принимал за козни шайтана!

Когда они к нему вышли, седой Хасан подумал, что неизвестно, чего бы испугался больше: того, что это оказались сотрудники ФСБ, или если б это были все-таки черти с рогами и копытами. Старушку-мать не тронули. Но дом перевернули вверх дном, порезали и порвали все матрацы и подушки; самого Хасана раздели догола и обыскали, надеясь найти оружие! Когда военные поняли, что произошла ошибка и никаким террористом Хасан не является, некоторые даже смутились. Главный военный сказал ему на прощание:

– Приходи и ты к нам как-нибудь в гости!

На посту при въезде в г. Моздок всех пассажиров обыскали, полазили по сумкам. Это делали дама с автоматом и противный мужик. (Все наши деньги от неожиданности я спрятала в карман, но карман никто не проверил!)

Чеченку-инвалидку, которая ехала с двумя детьми, мальчиком и девочкой, заставили выйти из автобуса для снятия отпечатков пальцев. Потом дама с автоматом вернулась за сумками данной пассажирки и объявила, что никуда та дальше не поедет. Русские пожилые женщины обрадовались:

– Так и надо! Чеченцы все плохие!

Дед на них заорал, а мама моя сказала:

– Прежде всего нужно быть не русским и не чеченцем, нужно быть человеком!

И все замолчали.

Дама с автоматом подходила и каждого спрашивала:

– Куда едешь?! Зачем?!

Старушка Васильевна успела нас предупредить про этот военный блокпост: именно тут у нее военные отобрали всю пенсию.

Город Моздок. Мы с мамой были в кафе: кислые котлеты, которые там продают, не стали бы есть даже наши вечно голодные кошки! Мы сидим на автовокзале: решили съездить в русскую деревню – посмотреть, как живут люди. Все-таки здесь мир, а не война.

Тут многие пьют пиво. Это сразу бросается в глаза. Женщины носят брюки. Какое уродство! В Чечне носят только длинные юбки. У меня “исчезла” сдача – сорок рублей, прямо из кармана! В общем, здравствуй, Северная Осетия!

Кругом такое… даже писать об этом стыдно. Я ругаю себя за то, что уехала. Лучше бы сидела у Кайлы и нянчила Азамата. Понесла меня из Чечни нечистая сила!

Мама купила семечек у пьяной торговки – пожилой женщины.

Еще на меня произвела впечатление бабуля, которая среди белого дня, на транспортной остановке, с бутылкой алкоголя, находилась в сопровождении трехлетнего внука. Она хлебала крепкое пойло и поучала ребенка правильным манерам поведения!

– Ковырять в носу пошло, – говорила, раскачиваясь, как маятник, бабуля.

Местные девушки с парнями на остановке распивают водку. Мат вокруг оглушительный. Чеченцев нет. Все кажется чужим и оттого страшным.

Мы разговорились с местной жительницей. Женщина сообщила, что они тут нищенствуют и единственный заработок для них – война в Чечне! Они этой войне рады и не выжили бы иначе!

– Я хочу устроиться медсестрой на Ханкалу, в Чечне, – сказала незнакомка. – Пока есть война – есть работа! Там платят колоссальные деньги – шестнадцать тысяч рублей! Тут таких зарплат нет. Здесь – нищета, старики лазают по мусорникам в поисках пищи.

На остановке юные девушки и парни целовались. Я взирала на это с нескрываемым ужасом: в нашей республике и при нынешнем-то разврате о таком даже не слышали!

Хочу домой! Домой! Домой! А мама твердит:

– Тут – мир!

29.10.

Наши путешествия продолжаются! Мы в русской деревне, на границе Чечни и Ставропольского края. Встретили здесь русскую бабку Свету из города Грозного. Она прославилась тем, что сочинила донос на соседей-чеченцев, и смогла благополучно уехать из Чечни. От нас бабка Света отшатнулась и не пустила за порог.

Другие жители деревни, едва узнав, откуда мы прибыли, в ужасе удалялись, шепча: “Чечня”, “Грозный”, “война”.

– Люди в страхе. Думают, что все из Чечни – разбойники, бандиты или от длительных войн сошедшие с ума, – объяснил нам старик, после чего быстро зашагал, опираясь на тросточку.

Транспорт в русской глубинке отсутствовал. Поэтому, приехав в деревню, в этот же день нельзя было оттуда уехать. Мы в буквальном смысле остались на улице – никто не хотел пустить нас переночевать (даже за оплату). Все в страхе разбегались. Быстро темнело. Многие жители были пьяны, громко между собой ругались нехорошими словами. Кто-то валялся в луже, уподобившись свиньям, кто-то, пошатываясь, бродил в поисках спиртного.

Наш вид в длинных одеждах и платках вызывал ужас. Словно мы были ангелами, пришедшими покарать их, так быстро, несмотря на алкогольное опьянение, передвигались несчастные. Один мужчина, увидев нас, взвыл, вспомнил одновременно Бога и сатану, назвал нас “чеченами”, после чего на четвереньках затерялся в ближайшем кустарнике.

А женщина, с которой мы попытались заговорить, так побежала прочь, что обронила пакет с хлебом и, несмотря на наши уговоры, за ним не вернулась. Пакет с хлебом мы оставили на ближайшем пне, ибо скамеек в этом поселении не было, как и нормальной дороги. После этого мы решили ночевать на улице, несмотря на начавший накрапывать дождик.

Русская деревня выглядела совсем другой, чем я помнила ее в свое краткое посещение 1995 года. Ни один фонарь не горел. Все охватывала непроглядная темень. Покосившийся молодежный клуб был разбит, а некогда роскошный бульвар из роз стал пристанищем сорняков и канав. А люди… Боже, что стало с людьми? В 1995 году радушные люди этой деревни принимали у себя беженцев из Чечни, помогали, давали временный кров!

О своей краткой, длившейся всего несколько дней поездке с соседями тетей Валей и девочкой Аленкой у меня сохранились прекрасные воспоминания, а теперь… Мы с мамой нашли для ночлега сгоревший сарай, но потом вспомнили о русской женщине, с которой познакомились десять лет назад и с тех пор ничего не знали о ней. Жива ли она? Живет ли до сих пор здесь? Вспомнили только, что дом ее был у обрыва и звали ее Лизавета.

Блуждая по улицам, мы набрели в темноте на крохотный домишко, где горел свет. И встретили ее! Это было чудо! Оказалось, с 1995 года в жизни Лизаветы произошли перемены: у нее появилась дочка от чеченца из Грозного. Сама женщина вышла на работу дежурной и уборщицей по совместительству: зарплата в месяц – 600 р. Выживают. Мир, а будто война. Чеченец-муж, от нищеты в русской деревне, стал любителем спиртного и, по словам Лизаветы, дерется в пьяном виде.