Реверс - Михаил Юрьевич Макаров

час по телевизору начинался какой-то большой футбол.

Миха, к данному виду спорта равнодушный, спросил ради приличия:

— Что за турнир? Кто играет?

Парень глянул на него изумлённо, как на умственного отсталого.

— Так-то, чемпионат Европы стартовал. Сегодня Германия-Нидерланды, групповой этап.

Маштаков развёл руками:

— Извини, брат, отстал я от жизни. Вадик, Ва-адик! — спохватился, вспомнив важное. — Привёз?!

— Конечно, — Соколов вынул из бардачка мини-ножовку по металлу с узенькой пилкой. — Пойдёт такая?

— То, что доктор прописал, — обрадовался Миха. — Верну в целости и сохранности.

7

16 июня 2004.

Среда

06.00–10.00

Раствор бетона, залитый в фундамент, должен капитально затвердеть. В сухую погоду для этого требуется не менее двух суток. Пользуясь вынужденным простоем, Маштаков надумал съездить в город по делу, решение которого обещало погасить долг по алиментам. Затея была сопряжена с известным риском.

Он проснулся рано и с ясной головой. Под легкомысленный щебет птах умылся, побрился (на ощупь, зеркало отсутствовало), плотно позавтракал. Оделся и порысачил в направлении шоссе. На остановке дождался рейсового автобуса из Пантелеево. Жёлтый лобастый «ЛиАЗ»[323] подрулил битком, жители посёлка спешили в районный центр на работу. На их малой родине все производства давно умерли.

Миха доехал до автостанции. В киоске «Роспечати» купил сигарет. Коротая время, изучил расписание автобусов до Иваново. Поездку к дочкам нельзя было откладывать до бесконечности. Оптимальный вариант — ехать при деньгах. Поэтому нынче следовало не оплошать.

В девять часов Маштаков неспешным шагом пошёл по чётной стороне улицы Абельмана в сторону бывшего кинотеатра «Звезда». Не дойдя трёх домов до «Антикварной лавки», встал за вековой липой. Судя по приотворенной двери, лавка открылась. Понаблюдал и сделал вывод об отсутствии покупателей внутри.

В дверь Миха скользнул бочком, но всё равно потревожил чуткий колокольчик на притолоке. В ноздри шибанул запах больницы. Объяснялся он коричневым пузырьком с наклейкой «нашатырный спирт», соседствовавшим с самоваром, что высился на прилавке.

Сеня Чердаков фланелькой надраивал пузану латунный бок, испещрённый оттисками выставочных медалей. Полировка отражала антиквара, забавно коверкая его обличье. Длине носа позавидовал бы сам Буратино, серповидная физия изгибалась, топорщилась солома волос…

— Какие люди в Голливуде! — воскликнул Чердаков, завидев посетителя. — А чего это у вас с фейсом, почтеннейший?

На загорелом лице Маштакова вместо корочек, покрывавших ссадины, теперь розовели гладкие полоски.

— Фейсом об тейбл[324], — врастяжку Миха произнёс малопонятную фразу и круто сменил тему разговора: — Скажи лучше, Семён, как вчера немцы с Нидерландами сыграли?

— Ничья, один-один. Ты за этим пожаловал?

— Не только. Презренным металлом интересуешься?

— Интересуюсь всем, на чём можно заработать. Можно взглянуть на конкретику?! — Чердаков как-то слишком рьяно ухватился за тему, аж зубы у него клацнули.

Маштаков отметил реакцию антиквара, но удивления не выказал, спросил с провокационной улыбочкой:

— Иными словами, ответственности за незаконный оборот драгметаллов не боишься?

Состав упомянутого преступления Миха представлял себе туманно. Никогда с ним не работал и даже номер статьи помнил приблизительно[325].

— У тебя песок или самородок?

— Лом.

— Тогда о каком незаконном обороте речь?

— Действительно, — Маштаков продолжал дурашливо посмеиваться. — Не шарю в теме.

— Так посмотреть-то можно?

— Давай через полчасика занесу? На хате лежит. С собой не взял, подумал — вдруг неинтересно.

— А чего ноги бить? Поехали на тачке. Трансфер за счёт заведения.

С каждой фразой сервис делался навязчивее и подозрительнее.

— Не, я свои грибные места не выдаю, — Миха переключил внимание на самовар. — Тульский? Почем? У меня в деревне от бабки остался, только там краник сломанный…

— Может, завтра рыжьё[326] принесёшь? — самоварные вопросы Сеня проигнорировал. — У меня с лавандосами[327] напряг.

— Ну-у, ты вообще, Семён! А, может, лучше через месяц?! Забей, я другого барыгу поищу. Дойду вон до Хитровки, там стоят эти, как их, с табличками «куплю всё».

— Они тебя кинут! Лучше меня никто цены не даст. Тащи! Пока ходишь, я найду лавандосы.

— Уговори-ил! — потягиваясь, Маштаков зевнул. — Дай в зубы, чтобы дым пошёл.

— Ноу проблем, — Чердаков распахнул серебряный с чернью портсигар.

Выуживая из-под резинки «Salem», Миха взвесил портсигар на ладони:

— Тяжёленький…

— Сто десять грамм, восемьдесят четвёртая проба.

— Жди меня, и я вернусь, — Маштаков вышел на улицу и, попыхивая ментоловым дымком, направился в сторону автостанции.

Отойдя на достаточное расстояние, проверился. У входа в «Антикварную лавку» было пусто. Чердаков на слежку не решился, а из зарешеченного оконца начало улицы не просматривалось. Миха перебежал проезжую часть и занырнул во двор крайнего двухэтажного дома. Район был знаком ему с начальной школы. Здесь они с одноклассниками лазили после уроков, познавая окружающий мир. Связанные между собой проходные дворы на их языке назывались «ходиками». За прошедшие тридцать лет романтические задворки превратились в помойку. Старая часть города — непривлекательная для инвесторов, головная боль для властей — неумолимо хирела.

В «ходиках» Маштаков взял курс, противоположный тому, что держал минуту назад. Дыра в покосившемся заборе вывела в переулок Барсукова, на углу которого функционировала забегаловка «Ахтамар».

В неё Миха и закатился клубком. Окно закусочной выходило на улицу Абельмана, сектор обзора захватывал лавку Семёна.

Для прикрытия Маштаков хотел взять стакан сока, ан вышло удачнее. В продаже имелся разливной квас. За те же деньги получилось ноль пять, которые при грамотном подходе можно было потягивать до бесконечности.

Сев за стол возле окна, Миха хлебнул кваску и одобрительно крякнул. Холодный напиток оказался ядрён и, что очень важно, не газирован.

Маштаков изначально не собирался идти ни на какую «хату». Всё своё он носил с собой. Отпиленный от золотого слитка фрагмент, увязанный в марлю, скрывался в пистоне брюк. Размером с пластинку «Wrigley's Spearmint», вес он имел чувствительный. Это был пробник. Миха предпочёл пустить в ход ножовку, чем безрассудно светить весь слиток.

Иной канал сбыта, кроме «антикварной лавки», на ум не пришёл. Перестраховка была оправданной. В данном случае пословицу «бережёного Бог бережёт, а небережёного конвой стережёт» следовало понимать буквально. Чрезмерная активность Чердакова удваивала опасения. С равной вероятностью Сенька мог сдать его как ментам, так и бандитам.

Делая символические глоточки, не меняя отдыхающей позы, Миха следил за обстановкой на улице.

«Будь я опером, где бы я выставился без подготовки? Встать нужно так, чтобы видеть своего человека. Лучшее место для парковки — угол Абельмана и Барсукова. Но теперь у всех мобилы и маяки кидать[328] не надо. Достаточно подготовить к отправлению эсэмэс, в нужный момент незаметно нажать кнопку. И крепкие хлопцы тут как тут. Но встанут они не за квартал! Минута дорога».

Утром в забегаловке безлюдно. За те двадцать минут, что Маштаков сидел в «Ахтамаре»,