Сын Моржа и Куницы - Елисей Дым

сухоньких старичка, азартно рубились в шашки, шёпотом покрикивая и переругиваясь. Посетителя даже не заметили.

Егор с радостным вздохом выгрузил на прикроватную тумбочку сумку с апельсинами и мандаринами, три банки гранатового сока, несколько плиток горького шоколада, сыр в нарезку и пяток крупных, в кулак отца, яблок с лоснящимися красными боками. Ну и всякие мыльно-рыльные в количестве.

Едва дотащил, ведь с собой ещё был плотно набитый рюкзак.

Отец взвесил в руке цитрусовые, покосился на рюкзак с пристёгнутой к нему скаткой пенки, и весело хмыкнул:

— Ты никак меня сюда надолго определил? А сам в поход?

Егор молча дёрнул плечом.

— Что? — немедленно насторожился отец.

— Папа, ты учил меня быть честным.

Отец осторожно отложил апельсин.

— Кажется, ты приготовил для меня скверную новость. Она беременна? — неловко пошутил он. Но брови хмурил.

Егор сбился и раскрыл рот. Закрыл.

— Кто? Кто беременна?

— Ну, та, мастерица.

От возмущения Егор даже не смог ничего сказать. Но вот, откусил воздух и просипел:

— Да когда я бы успел?

— Я верю в тебя, ведь твой отец — я! — лукаво прищурился провокатор.

— Папа! Давай поговорим серьёзно! — Егор с чувством шлёпнул себя по лицу.

— Давай. Какой срок?

— Срок?! Нет, папа, всё гораздо хуже!

— Что, их две?

— Нет! — трагическим шёпотом прокричал Егор. — Я уезжаю!

Отец откинулся на подушку, помолчал и погонял по лбу морщину.

— Значит, трое. А ведь говорил «не мое», да «не мое».

— Папа, я таки твой сын, но я не выдерживаю!

— И куда таки едешь, сыночка?

Посмурнев, Егор неохотно уронил:

— Далеко.

Отец в сомнении склонил голову.

— Да не знаю я, — признался Егор. — Может ты не помнишь, но… я тебя почти потерял. А у этих сумасшедших было с собой нужное лекарство.

— У той колоритной парочки? Та девица и здоровяк?

— Да.

— И ты купил.

— Очень дорого, папа.

— Надеюсь, бескозырка с нами? — недоверчиво уточнил старший Метелица.

— А то как же, — Егор устал воевать с расшалившимся отцом. — Семейный артефакт, как-никак. Мужчины нашей семьи непробиваемы, особенно в бескозырке.

— Так, давай сначала, — отец посерьёзнел. — И насколько всё плохо?

— Да чтоб я знал.

— Сын, Степан Маркович плохому не научит, но постоянно пародировать его не надо.

Егор кивнул.

— Тогда так: я не знаю. Времени не было, согласился не спрашивая.

Отец прищурился.

— То есть… всё могло быть скверно?

— Не знаю, — соврал Егор и отец это понял.

Они помолчали.

— И сколько нынче просят за жизнь одного не слишком умного отца?

— Эх, ну не всё так плохо. Один год работы.

— Работа кем?

— Кем я могу работать, папа? Я школьник! Не космонавтом же. Может им нужен мальчик «подай-принеси».

— Где?

— Там, — Егор неопределённо покрутил рукой. — Откуда эти двое.

Отец недовольно поджал губы и энергично растёр лицо. Бледно усмехнулся.

— Ну хоть одна радостная новость: за год ты точно у той девицы чему-нибудь научишься.

— Тебе смешно… А как же школа? И мы следующим летом в Австралию собирались?

— Можешь позвать этих негодя… негоциантов?

— Папа!

— Четырнадцать лет «папа».

— А толку? В каком возрасте мужчины нашей семьи становятся взрослыми?

Покачав головой, отец достал из пакета мандарин и принялся сосредоточенно чистить. Стучали костяшки по доске. За окном шумела тополиная и берёзовая листва. По коридору изредка звенели каталки и доносились невнятные голоса.

Отец молчал и молчал. Спросил:

— И что, ты отказываешь мне в праве на…

— Ты учил не нарушать данного слова.

— Но я не учил уезжать чёрти куда с неизвестно кем!

— Пап, а у меня был выбор?

Отец чистил мандарины, складывая из них пирамиду. И вот, уронил:

— …Я был прав, новость скверная. Лучше бы это была беременная девчонка. Или три.

Егор слегка заалел щеками, придвинулся на стуле к кровати отца и обнял его. Тот ерошил волосы сына и молчал. Долго. Старички-шашечники успели пару раз разбить друг друга в пух и прах и начали новую кампанию.

Телефон в кармане Егора зажужал.

— Мне пора, папа, — сказал тот и встал.

— Горка! — позвал Егора отец, как изредка делал это в детстве. — Погоди.

Он пошарил в тумбочке, нашёл обрывок тетрадного листа и ручку. Черканул пару строк, сложил вчетверо и протянул Егору.

— Возьми.

— Па-а-ап?

— Прочти… потом. Когда будет возможность.

Возможность выпала через пару минут. Егор сумел просквозить в служебный лифт и вместе с санитарами и тяжело дышащим телом на каталке, медленно опустился на первый этаж. В дороге прочёл записку. Она была короткой и очень странной.

На выходе из корпуса огляделся, нашёл разнородную группу посетителей, которые устроились рядом с урной и смолили сигареты, выбрал старенького мужичка и попросил зажигалку.

— А ты, пацан-та, не маловат ли для курева-та? — просипел изжелта прокопчённый сморчок.

— Так мне не сигареты, — хмуро ответил Егор. — Только зажигалку.

— Смотри-ка, дерзкий-та, — возмутился дед, но огнём поделился.

Егор отступил на пару шагов и под подозрительным взглядом пенсионера сжег листок. Зажигалку вернул. Сморчок внимательно осмотрел потёртую фиолетовую фигулину, ущерба не нашёл и с недовольной миной добил папиросину.

— Спасибо, — поблагодарил Егор и ушёл.

За спиной слышал недовольное бормотание деда.

…Сладкая парочка из седого здоровяка и аловолосой дьяволицы нашлась на оговоренном месте. Седой развалился на скамейке, обняв большой длинный рюкзак непривычного вида, смежив веки и, похоже, дремал. Девица стояла позади скамьи и пыталась устроить свою пятую точку на спинке скамьи, при этом упираясь ногой в ближайшую берёзу. Но длины ног чуток не хватало, и она постоянно сползала и ёрзала, недовольно фырча.

При сём грызла шоколадный батончик.

Увидев Егора, погибель всего разумного заглотила огрызок батончика, вытащила из котомки ещё один, швырнула скомканную обёртку в здоровяка и откусила сразу половину лакомства.

Закашлялась.

Седой проснулся, щелчком сбил с себя цветастую обёртку, зевнул.

Бросил взгляд на полуденное солнце.

— Почти вовремя.

Егор спорить не стал, хоть и знал что до уговорённого времени далеко.