Роман Петровичъ - Виктор Заякин

Потерявший сознание Степка рухнул прямо под ноги Петровичу, который успел вплотную подобраться к разухабистому коллективу и щелчком по кадыку из школы ниндзюцу отключить Толяну на время голосовые связки, причем тот, радостно улыбаясь, продолжал что-то излагать. Судя по отвисшей челюсти и стеклянным глазам, ему было очень хорошо. Подняв за шиворот катающегося по траве Жиряковского, Петрович строго спросил:

— Вы шо тут, подурели?

— Шеф, я тут не при чем, однозначно! Ну, шли из-за села, ну, зашли к Дэвицу, ну, приняли по стакашке — так Степка сам начал, сказал этому козлу, что он козел и в деревенской жизни не гребется ваще, а тот обиделся и начал грузить, слушай, начальник, я не могу, отпусти в сортир, а?

Под потрескивание собственной крыши Петрович отпустил Жиряковского, который вприпрыжку побежал за кусты. "С парнем надо серьезно заниматься!", — мелькнула мысль. "Пропадет! Не кто другой, так сам такого наслушаюсь — и пошлю к раку зимовать…"

—26—

Кое-как связав портянками разбушевавшегося Толяна, народ под руководством Петровича понёс его на птичий двор отлежаться. Лишённый возможности говорить, Толян, тем не менее, не прекращал своей лекции, и бешено вращал тазом и смешно подрыгивал правой ногой, видимо изображая покос грецких помидоров во время их утреннего клёва. От созерцания этой изощрённой пантомимы не смешно было лишь одному человеку. Варлам Сосипатыч, волею судеб назначенный нести правую ногу, через каждые пять метров с ужасающим постоянством получал натренированной пяткой лектора мощнейший удар в пах. Паху это очень не нравилось… Сосипатыч, соответственно, тоже особого кайфа по этому поводу не испытывал, и методично морщась, копил на Толяна обиду и злость…

Но оказаться на птичем дворе Толяну в этот знаменательный день не удалось… Не пройдя и половины пути, делегация местных антлантов попала в пробку. Поперёк дороги плотной стеной стояли злопукинцы. Стояли плотно. Многие пришли семьями. Большинство привело с собой всех ещё стоящих на ногах домашних животных — мужей, коней, свиней, курей, гусей, козей и лошадей. Вся тусовка стояла в очереди и очень нервничала.

— Чево стоим, словяне, — попробовал завести ненавязчивый разговор Петрович.

— Да пошёл ты! — дружно ответили человек триста.

Нисколько не обидившись на столь своеобразную форму приветствия, Петрович действительно пошёл к голове очереди. Народ зашумел, но боялся. Изрядно поработав локтями и головой, президент независимого Злопукино продрался-таки к дверям старого склада спецодежды, на которых было прибито распечатанное на принтере объявление:

???????????????????????????????????????????????????

? Сиводня в шесть часов вечера будит?

? расдаваца гоманитарная помосчь из америки!?

? Кажный желаюсщий палучет денежный перивод?

? в залог личново иммущиства!?

? — ПриветБанк — ?

???????????????????????????????????????????????????

"Опять Мойша чесной народ облапошить удумал!", — догадался Петрович (лазерный принтер имелся в наличии только у этого слишком уж предприимчивого Ломбардиста).

— Так, кацапы в очереди есть? — громко и грозно крикнул Петрович.

— Та яки кацапы, шановный пану!! Звычайно ж ни!- крикнули из середины толпы семейства Подгардинни и Хвигушвили.

— Нэма москалив!! Нэма поганцив!!! — загудели все во всё горло.

— Ну тогда расходитесь по домам, шановнэ панство, денежек не получите, — заключил Петрович и на многотысячный немой вопрос, тяжело повисший в вечернем воздухе, отчётливо крикнул:

— Козацькому роду — Нэма пэрэводу!!!!!! Даааа-ааа-моооооой!!! кричал Петрович, раздавая тумаки направо и налево, а сам в уме прикидывал, что Мойша Ломбардист, этот прапрадед лейтенанта Шмидта, на этот раз легко не отделается…

Огорчённый народ расходился. И до того разошёлся, что в расход чуть не пошла заведующая начальником управления помощником второго дворника, Амбразура Филимоновна Шприц-Взадницман, тоже коренная хохлушка…

Ситуация разрядилась лишь после того, как Стёпка зарядил именной кольт и, как бы случайно, пять раз пальнул в темнеющие небеса…

— Всем спать! — кричал Петрович, — на ночь больше литру первача не принимать! Завтра зачинаем Олимпиаду!!! Пафнутий!! До Феньки, Петькиной жены, ночью не ходи!!!!! Ты мне поутряни свежой нужон!!! Фенька!!!! А ты, перламутрина китайская, ищо раз оглоблей Пафнутия накажешь — заставлю вместо нево марафонить!! Даа-аа-мооооой!!!

В этом поучительном месте мною будет сделано небольшое, но очень душевное отступление. Ну, во-первых, мне немножко обидно — все уже делали его, а я ещё ни разу, во-вторых, детальная мотивация этого проступка будет дана в третьем пункте объяснения, и, наконец, в-третьих, по-моему достаточно и предыдущих двух пунктов.

Так вот на чём я хотел отступиться. Я хотел заявить всем интересующимся литераторам, что поступки действующих героев данного манускрипта где-то в 16-й главе торжественно вышли из-под моего контроля. Не в силах обуздать анормальность вышеназванных личностей, я вынужден оставаться простым констататором уже случившихся событий. Поэтому все коллективные претензии просьба отсылать непосредственно участникам описанных в сей копилке человеческой мудрости событий. В противном случае мне придётся денёк попыхтеть над созданием не менее откровенного приложения N 2.

Вот. Ну да ладно, на чём я там остановился?

— Мааа-лаааааакоо-ооо! — кричал Петрович не щадя лёгких. Лёгкие затыкали уши и убега…

СТОП! КАКОЕ МОЛОКО???? От, блин, вот и пиши после этого красивые отступления!!! Покорно прошу меня простить. А кто простит меня непокорно, я Вам ещё покажу Петровича мать!!!

— Даааа-моо-оой! — кричал Петрович не щадя на сей раз ни лёгких, ни тяжёлых (я рассердился!).

—27—

Было очень весело. Как раненый паровоз, вопил Петрович, значительно перекрывая, однако, объект, взятый для сравнения, по количеству выданных на-гора децибел; носился, как угорелый, у всех под ногами неутомимый Сосипатыч, по-прежнему, вздрагивающий каждые пять секунд он не знал, куда приткнуть обмотанного портянками Толяна, который, вдобавок, умудрился выпутать из своих оков руку и фамильярно захватил ею свое транспортное средство за бороду, периодически совершая кистью вращательные движения (очевидно, репетируя утренний сбор пасхальных яиц в свинарнике); воспрянула народная дружина, уже успешно пережившая первую волну дикого хохота и уверенно входящая во вторую, куда более мощную; озверевший Степка упрямо лез на столб за Мойшей Ломбардистом — этот аферист под шумок стянул у доблестного блюстителя порядка кольт и два самых красивых полицейских значка, забрался на столб и с его верхушки начал плевать Степке на лысину, торжествующе размахивая при этом лазерным принтером и распевая во все горло какую-то национальную песню явно национального содержания — и все это на фоне большого количества различных сельскохозяйственных объектов, которые: матюкались, курили, пили, здоровались, толкались, бегали, прыгали, ползали, кричали, мычали, блеяли, гоготали, не вязали лыка и искали вчерашний день…

Сытый этим кавардаком по горло, Петрович пошел на крайнюю меру. Встав на спину какого-то живого существа с большими рогами, большим выменем и почему-то в изрядно порванном ватнике, матерый демократ зловеще прокричал:

— Всем — "Смирно!", ИНАЧЕ ПУЩУ ГАЗ!!!

Мгновенно воцарилась мертвая тишина. Мало кто поверил в эту дикую угрозу любимого барина, но жить хотелось всем. Селяне хорошо помнили итоги последнего химического выпада Петровича, когда он геройски уморил все деревенское стадо… И на фоне абсолютной, жуткой, неестественной тишины прорезался чей-то одинокий голос:

— А если бы вы знали, пахари, какие у моей тетки Дормидонтовны в камышах чебуреки водились — из города агрономы посмотреть приезжали…

Но на настоящий момент это было неактуальным. Петрович заботливо заткнул рот Толяну портянкой, равнодушно перенес удар пяткой в пах и обратился к тихой и покорной, как макаронное поле в тихую погоду, толпе:

— Ну, земляки, побузили — и хватит. Очищайте место, не доводите до греха…

Следующие несколько минут поле боя напоминало замедленное (но не очень) воспроизведение взрыва противопехотной мины в курятнике. Удовлетворенно проводив глазами особенно активно удаляющуюся группу поселян, узурпатор укоризненно погрозил пальцем притихшему на столбе Ломбардисту, но последний отважно показал помещику язык и запустил в него принтером. Петрович, нахмурясь, зашвырнул принтер в реку и мощным ударом головы с разворота сломал столб. В полете доморощенный аферист плевался, ругался, корчил рожи и обещал лично контактировать со всеми, кто стоял внизу… Приземлился он прямо на Елкина. Бывалый борец с правонарушениями среагировал быстро и залег в кювет, якобы без сознания, а на летуна ястребом бросился Степка, на ходу вытаскивая из штанов ремень — возможно, для воспитательной работы…