Роман Петровичъ - Виктор Заякин

Да, читатель, да! Пришло время говорить народу правду! Мы, конечно, понимаем, дорогой читатель, что большинство народонаселения нашей геоэтнографической зоны было найдено после 1917 г в капусте, заквашенной по последнему слову партии, и ничего с этим не поделаешь. Возможно, аист и несколько лучший вариант, но лично я, как соавтор, этих носатых и горбатых тварей не перевариваю и давно уже предпочитаю размножаться естественным путем. Да здравствует здоровая эротика (по одной хлебательной ложке 3 раза в день до еды)! А кто не согласен….

…Приведя себя в физиологический порядок путем занятия вертикального положе… Короче, Толян вылез из лужи, как мог, отряхнулся, одел замызганный и обшворканный до малинового цвета пиджак под нижнее белье (чтобы грязь в глаза не бросалась) и пошел искать вчерашнего крутого инвалида.

Село активно пробуждалось. По улицам забегали ребятишки, весело швыряя друг в друга сюрикенами и томагавками; по дворам замычали вы гоняемые на пастбище куры; прямо посреди улицы с неба плюхнулся кабан, держа в клюве буханку хлеба, что-то возбужденно чирикнул утробным голосом и поскакал под забор — разбираться с добычей. Во дворе справа какой-то дед с энтузиазмом палил из старой, ржавой берданки в пацаненка, залезшего в его сад, а тот, весело хихикая, снимал кольцо с противопехотной гранаты. Из двора напротив вышла похоронная процессия; уже пьяный гармонист что-то наигрывал на порядком изношенном саунд-бластере в стиле "Bad Boys Blue", бабы хихикали, покойник мочил вприсядку, невзирая на завернутую за спину ногу… "Где-то я его уже видел!", — подумал Толян… и не заметил, как к нему тихим ходом подкрался жилистый мужик с торчащим из спины топором, сгреб могучими лапами, дохнул перегаром (отчего у Толяна наполовину вырубилась подкорка), и, требовательно глядя в глаза, просипел зловещим голосом: — Слышь ты, недоносок! А ну-ка дай мне в морду, и побыстрее!

Обалдевший предприниматель, не желая спорить с таким бугаем, мгновенно исполнил требуемое. Встав с земли и изумленно помотав головой, тот авторитетно заявил: — Сотри ты, пацан вовсе, а долбанул, как наш барин! А ну, ногой по ребрам! А теперь — головой в живот, и разбегись пошустрее, лишенец! Гммм-охх…Да ты не такой дохлый, как на вид кажисси… А ну-ка, бегом поднял энтот кирпич — и по темечку! да не себе, а мне, дубина!

Очумевший Толян начал тихо пятиться. Мужик это заметил, и ноздри его уже начали раздуваться от праведного гнева, но из проходящей мимо похоронной процессии сквозь музыку донеслось: — Эй, Акафест, кончай пацаненка тиранить! Пойдем лучше с нами на кладбище, мы тебе там лопатой по горбу дадим!

Обрадованный мужик припустился вслед за процессией, мелькая, как маятником, ручкой торчащего между лопаток топора…

"Это не деревня, а просто чума!", — подумал юный бизнесмен, провожая взглядом улетающую, видимо, в теплые края, чью-то крышу. "Где же энтот гадский дед?"

—20—

"Сам ты просто чума!", — подумала обиженная деревня. "А энтот гадский дед за пригорком добрым людям крыши срывает!"

Так оно и было. За пригорком происходил 3-й сход управленческих структур. Вокруг огромного стола с явной претензией на круглость собрались шишки Злопукино. Петровича с ними не было…

Выступал Борис Ёлкин — отставной хорунжий женсовета.

— Расияне! Я… вчира… составил… ну… этот…… как ево… указ, понимаишш составил я… И согласна этому указу каждый житиль Злапукина дол-жин!.. а-аабязан, панимаиш, дол-жин ми не триста рублёв!

Доклад прервал сынишка местного адвоката Вовка Жиряковский — не по годам несмышлёный пацанёнок:

— Шо вы этово тупера слушаете, та он же тормоз, однозначно!

Вовка швырнул Борису гранёным стаканом в харю. Ёлкин увернулся и стакан угодил на лысину Мишке Горбунковскому, но тот не проснулся…

— Когда я буду президентом, а я буду президентом — это однозначно, никаких указов не будет воще! Мы будем жить очень круто! Мы будем мыть свои валенки сугубо в Тихом Океане, и мне от души наплевать сколько арабов мы замочим водой по пути к нему…

Вовка действительно демонстративно харькнул в Ёлкина, тот увернулся и темный сморчок приземлился, вернее прилысинился, на голову Мишке.

На этот раз Горбунковский не вытерпел и проснулся:

— Ну это, товарищи, уже слишком! Мало того, шо, как говорится, спать не дают, так ещё и анархию тут развели. Надо с этим, надо с этим кончать, товарищи, и пора бы, пора бы уже начать жить по-новому! Вот мы с Райкой Максимильяновной начали… Ведь шо главное, товарищи? Я считаю, шо главное начать, и я думаю, шо выражу, шо выражу общее мнение, товарищи!

В дискуссию вступает Саня Лебединский, на днях громогласно про возгласивший своё повышение по службе — из генерала-майора он произвёл себя в генерала-генерала:

— А я считаю так: ррряз, ррряз, ррррряз — два — ттри, левой, левой!!!!! (Горбунковский, поправляя очки):

— Так, вы по процедурному вопросу??? Тогда обождите!!! (Жиряковский, навязываясь в драку):

— Та шо ты нам рот затыкаешь! Козёл ты, козёл однозначно!!! (Ёлкин, встав и нахмурясь):

— Расияне! Злопукяне!!! Не нада, панимаишш, ругаться! (Лебединский, посадив Ёлкина и маршируя):

— Рряз! Рряз!! Песню запеее-ее-ВАЙ!!! Саюууз нерушиимыыых!… (Жиряковский, тыча пальцем в Лебединского):

— Та заткнёт кто-нибудь этого профессора или нет?!!! (Лебединский Жиряковскому, басом):

— Сам ты лодочник!!! (Жиряковский Лебединскому, льстиво):

— Ну, погорячился, Санёк, чё ты? Налей водички лучше… (Лебединский наливает в стакан воду. Жиряковский берёт стакан и сразу же выплёскивает его содержимое Лебединскому на табло):

— Ты лучше помалкивай, а не то это будет твоей последней лебединской песней!!! (Лебединский Жириновскому, утираясь рукавом и сжимая кулаки):

— Упал, десять раз отжался!!!!!! (Ёлкин, втискиваясь между этими двумя искателями консенсуса):

— Зла-пу-кин-цы! Ну чево это вы ссоритись как Какашенко с журналистами! Дав-но, понимаишш, пора по-нять, чтаа-ааа… (Горбунковский, перебивая Ёлкина):

— Борис, ты не прав! Ну шо это за слово «злопукинцы», таких словов не бывает, Это жи бестактно, как говорится, так бизграмотно говорить, товарищи. За красотой речи надо бороться! Вот я вам щас урок правильной речи даду! Даду-даду! Даду-дадуда!! Даду-даду!!!!! (Ёлкин, хватаясь за сердце):

- #Ё)(*к?"+##, мать-перемать!!! Все подрываются, хватают Ёлкина и уносят на операцию.

На пустыре остаётся один Толян. Он медленно хватается за перебинтованную собственными портянками голову и тихо стонет: "Это дурдом!".

—21—

Даже не успев как следует прийти в себя, Толян понял, что это еще далеко не конец крутой силовой разборки, невольным свидетелем которой он оказался. Его юная, но уже достаточно потрепанная в житейских передрягах интуиция властно заявила ему, что эту мелкоплавную шушару, развернувшую тут дикую активность, можно выставлять в межволостном музее восковых фигур им. Двухсотлетия освобождения Московского Государственного Университета от М.В. Ломоносова в качестве подпорок для экспонатов. Сердце чуяло, что настоящего хозяина Злопукина и его окрестностей (инвалид был крут, без сомнения, но…), настоящего теневого монстра, этакого паука в банке, ему еще предстоит увидеть. И с каким блеском, дорогой ты мой читатель, эти его опасения подтвердились!

Из-за бугра, куда все потащили Елкина, донеслись какие-то шлепки, вздохи, глухие удары и через несколько мгновений вся изрядно потрепанная кодла (колонной по четыре, строем и в ногу, с дистанцией на одного линейного и с песней "Ты не бойся меня, уркагана!") стройными рядами перевалила через бугор уже в обратном направлении и чинно заняла свои места за столом. Ноздри отцов и детей демократии нервно подергивались, руки машинально проверяли наличие пуговиц и подшитость воротничков; Лебединский, схватив Горбунковского за шиворот, поливал тому лысину пятновыводителем, Жиряковский, поставив Елкина по стойке «смирно», скупыми, но эффективными тумаками подравнивал тому осанку. Все ждали — чего-то или кого-то. И это что-то или кто-то появилось.

Послышался шорох осыпающейся под чьими-то ногами сухой земли, и на бугре воздвигся мужик. Высокого роста, лысый, с карими глазами, длинным носом и выступающей нижней губой, двигался он, как-то пританцовывая, руки постоянно совершали какие-то движения, напоминающие хватательные. Одет он был в выкрашенную дегтем кожаную куртку и синие портки, под курткой определялась линялая майка, на которой сквозь легкий налет грязи просматривался загадочный рисунок в виде кулака с отставленным средним пальцем и надписью "United States off Zlopukino" На могучей в некоторых местах груди, на правом и левом лацканах куртки, на поясе и, как потом выяснилось, на спине болтались довольно большие позолоченные значки, с барельефом Геракла, разрывающего пасть турецкому султану и надписью вокруг барельефа "Serve & Protect. Zlopukinskaya state policy". "Минтяра!", — догадался Толян. "Сам ты минтяра!", — обиженно догадался в ответ местный городовой, любимец женщин и пенсионеров, гроза и по совместительству глава местной мафии Степка Сягайло…