Бездна смотрит на тебя - Надежда Лиманская

Лариса закурила.

— Я с шестнадцати лет под его жёстким контролем. Никаких ровесников. Подруги? Репутация каждой из них тщательно проверяется! Затем только, — общайся! Прогулки до двадцати двух часов. Никаких кафе тебе! А девчонки поначалу так мне завидовали, — какие «тряпки», «тачки», «кабаки»! Разве им расскажешь? Однажды позволила себе такое «удовольствие». Поболтала с подругами дольше обычного. И что? Была избита прямо перед дверьми заведения. Любая моя инициатива, — усмехнулась невесело, — каралась ударом в лицо. И это всё до совместной жизни! А когда привёз к себе… В любое время по его желанию должна ублажать, независимо от своего желания, состояния здоровья…

— Вы такая молодая, красивая. Уйдите от него!

— Как же! Уйдёшь! Одна моя знакомая ушла… Всё бросила. Сбежала. Нашёл. Не захотел возвращать, побрезговал! А дальше нашлись люди, предложили свои услуги для наказания…

Продолжая курить одну за другой сигареты:

— Ребёнка, и того родить не могу! Боюсь! Браки в нашей среде заключаются не в загсах. Супруга — скорее всего положение! А знаете, — повернула к Саломее лицо, — на одном из выездов, он даже прикрылся мною от пули! Выжила! Повезло! Вот! — обвела взглядом апартаменты, — подарил после того. Господи! — Поднялась снова, к барной стойке. — Хоть бросил бы!

— Лариса! Ведь это ваш выбор! Вы сделали его сами! К сожалению!

— Вы не правы! Его сделали за меня там! — Показала пальцем вверх. — Там нами правят, управляют! Там, на небесах!

Женщина стояла к ней спиной, продолжая наливать, уже не стесняясь. Подняла стакан к потолку. — Вначале небо забирает, потом выплёвывает! Небо? Нет! Бездна!

Вадим тревожно заглянул в лицо Саломее:

— Не говори ничего! Сам вижу! Потом!

Оба вздохнули с облегчением лишь у дверей гостиницы.

Глава 7

Россия. Сибирь. 1953 — 58 г…г.

В одной руке держа мороженое, другой трогательно сжимала маленький букет фиалок. Белое летнее платье в синий горошек затянуто на тонкой талии, синим узким ремешком. Копна светлых волос выгодно подчёркивает точёные черты. Большие синие глаза распахнуты и наивны. Лишь на первый взгляд. Тайком осматривая публику, косится на свои ноги. Не хотела, но снова пришлось… Эх, маловат размер, оказался! Ноги ныли неимоверно. Если бы не это, она бы раздобыла кое-что существенней! Ведь столько нарядной, состоятельной публики!

Сама не понимая, что именно, — кого-то искала глазами. Жадно ощупывая взглядом мужские лица, чего-то ждала. «Нет, он должен быть где-то здесь!». Многие мужчины, держа своих спутниц под руку, с интересом, исподволь, ловили, как им казалось, её волшебный синий взгляд. Изредка, вскользь, она отвечала им. Внутри всё клокотало от неприязни. Чужие и холодные, хотя улыбающиеся и приветливые, они не стоили её внимания. Всё не то! Ей, до потери сознания, хотелось видеть только то, единственное, — его лицо! Сумерки заполнили зелёные аллеи. Уже вечерние фонари освещали узкие дорожки парка. Двое молодых мужчин очень быстро прошли мимо. Один из них на секунду оглянулся, с любопытством скользнул взглядом. Где-то заиграл духовой оркестр, зазывая на танцплощадку. Снова взглянула на свои ноги в чёрных лайковых туфлях. Подошву жгло, пятки саднили от мозолей. В сумраке городского сада, в глубине, на одной из дорожек, вдруг, мелькнул знакомый силуэт. Он? Показалось!

Как из-под земли, снова выросли уже знакомые две мужские фигуры.

— Прогуляемся? Девушка!

Она встала, забыв о боли в ногах. Сжала кулаки. Презрительно фыркнула.

— Ого! Прямо львица, а не девушка!

— Не пойдёшь? Говоришь! — Подскочил ближе один из них. — А так?

Вдвоём, схватив за руки, куда-то поволокли.

— Вы ещё пожалеете! — только и успела проговорить.

Сзади подкрался третий. Закрыл пахучей тряпкой лицо. Голова закружилась. Её впихнули в автомобиль.

Очнулась от громкого: — Приехали!

Поняла, — ноги босые, но как сбросила туфли, не помнила. Вероятно, намеревалась бежать. Руки обмотаны верёвкой.

— Смотри, какую куколку ко дню рождения тебе привезли!

Её завели в большую комнату. Подняла глаза, чтобы осмотреться, не оставляя надежды на побег. Во главе накрытого стола… Захар!

Подошёл. Взяв за подбородок, посмотрел в глаза.

— Со свиданьицем, синеокая! — очень тихо проговорил он.

Мысли её куда-то полетели, сердце бешено заколотилось.

— Это, братва, не куколка! — повернулся к сборищу. — Это моя жена!

В комнате повисла тишина. Положив тяжёлую руку ей на плечо, подвёл к столу.

— Это Валя! Валентина! Вот это подарок! — Улыбнулся. — Вместе на дело ходили, в сорок девятом! Я рассказывал… Та самая Валя…

Раздались одобрительные возгласы. Те двое, что доставили её, предпочли куда-то исчезнуть. Вошла пожилая женщина. Украдкой взглянула в лицо Захару, тот что-то прошептал ей на ухо. Она подала знак Валентине.

Утро. Впервые за последние четыре года ей было спокойно и безмятежно. Улыбнулась. Она ещё тогда, в первую их встречу, будучи почти ребёнком, горячо и мучительно полюбила Захара и жила с этой тайной мукой все четыре года.

— Ты уж прости, Валюха! Так получилось! Знаешь, а я искал тебя! Верил! Если б не ты… А красавицей, какой стала! — Она поморщилась. Положила руку поверх одеяла.

— Виолетта я! Валька — детдомовское имя. — Привстала, прямо глядя в глаза, отчего ему внезапно стало жутко: — И часто тебе вот так, девочек в подарок привозят?

Захар ухмыльнулся, показывая ровные белые зубы.

— Д — а — а! — Протянул, рассматривая её, словно в первый раз. — А характер-то прежний! Узнаю!

В комнату вошёл здоровый мужик с неприятным, небритым лицом.

— А ну, вон отсюда! — закричала Валентина. — Не то…, — глаза непроизвольно обшарили комнату в поисках чего-нибудь потяжелее.

— Ты что, Валюха! Это же Степан! Правая моя рука!

— Теперь я — твоя правая рука!

Степан моргнул. Обменявшись взглядом с Захаром, вышел из спальни. Она, улыбаясь, посмотрела на Захара.

— Только я! Понял? — стала гладить его волосы, целовать лицо. Он смотрел ей в глаза. Утонул. Синие, они сливались воедино. Пропасть. Живая пропасть, шагнувшая к нему в душу, словно дух той самой тёмной бездны, вернулся на землю, чтобы напомнить ему, Захару, какова была его жизнь когда-то. Он всё теперь помнил. Всё. А она кокетливо, прислоняясь к нему всем телом, что-то говорила, говорила…

Первый, разработанный Валентиной план, понравился отнюдь не всем.

— Рискованно! Людей положим, а…

— Кто из вас трус, — нежным голосом жёстко заявила, — можете податься на вольные хлеба! Не держу! Или только беззащитных девочек хватать научены? — выразительно взглянула на тех двоих. У Захара желваки натянули кожу, смолчал. Впервые.

— Риск велик, но дело того стоит! — подытожил он, расставив все точки.

Прошло больше двух лет с тех пор, как они встретились, и банде Захара всё ещё сопутствовала удача. И вот однажды:

— Захарушка! — нежно и ласково пропела Валентина. — Решай, милый! Пора определяться! Живём как на вокзале вместе с этими грязными мужиками. Я, наконец, беременна! Хочу жить отдельно! — топнула ножкой. Захар напрягся.

— Ты ждёшь ребёнка? Кому это…

— Что — то я не поняла! А для кого всё это? — швырнула в него песцовым манто. Подошла к зеркалу, вынула драгоценности. — А это? Благодаря кому, всё это?

— Аристократку лепишь? — подскочил к ней, схватил за горло. Она не проронив ни звука, лишь взглянула ему в глаза.

— Виолетта! — едва шевеля губами, проговорил. Затем умолк.

Елизавета, так назвали дочь, родилась здоровым, любознательным ребёнком. Материнский инстинкт, проснувшийся в душе Виолетты — Валентины, раздражал, не давал Захару покоя. Его жена, когда-то правая рука, полностью, что называется, растворилась в ребёнке. Она по-прежнему давала ему дельные, хитроумные советы. Но безудержный авантюризм, а вместе с ним, — жажда крови и наживы, что так привлекали когда-то в молодой жене, — со временем иссякли. Ему казалось — всему виной их маленькая дочь. С некоторых пор он ненавидел их обеих. Никто и не догадывался. Это, как считал Захар, не могло долго продолжаться…

Как-то однажды Захар вернулся довольный и весёлый. Бросил небольшой грязный мешок в угол у печи, где хранился уголь. — На, вот!

Валентина вопросительно взглянула на мужа.

— Очередной трофей?

— Трофей, трофей! — ответил насмешливо.

Маленькая Елизавета подошла к отцу, оттопырив кружевной фартучек, проговорила:

— Папа! Это для маленькой Лизы? Положи сюда!

Отец без промедления развернул мешок. Держа за волосы голову убитого мужчины, аккуратно опустил её в детский фартучек. В лице Валентины не дрогнул ни один мускул.

Только сердце. Оно учащённо забилось, отдалось в ушах. Боль пронзила всю левую часть с головы до ног. Дочь вопросительно, со страхом посмотрела на мать.