Александр и Любовь - Александр Сеничев

СВИДЕТЕЛЬСТВО

Дано сие студенту историко-филологическага факультета С.-Петербургскаго Университета Александру Александровичу Блоку в том, что со стороны Университетскаго начальства нет встречается препятствий к вступлению его, Блока, первый законный брак с девицею Любовью Дмитриевной Менделеевой, если будут в наличности все условия, необходимые для вступления в брак (Св. Зак. Гражд., т. Х, ч.1, ст.1-33).

Исп. об. Ректора Университета А. Жданов.

С ее получением все «препятствия к вступлению» Александра Блока в первый законный брак с девицею Менделеевой были устранены.

Свадьба в Боблове

17 августа. Шахматово. Весь день дождит, прояснится лишь к вечеру. Свадьба назначена на 11 утра. Поднялись рано. Принарядились. Тут все Бекетовы, Кублицкие. Нет лишь отца жениха: приглашать ли Александра Львовича, оплатившего, между прочим, все свадебные расходы, рядились очень долго. Порядились, и сочли, что не стоит. После узнали, что он непередаваемо обиделся.

Букета для невесты, заказанного в Москве, всё нет.

Саша с мамой нарвали в цветнике крупных розовых астр. Александра Андреевна с Франциком (при живом-то отце!) благословили Сашуру образом, и исполняющий обязанности шафера кузен Сережа Соловьев на разукрашенной лентами тройке нанятых в Клину лошадей повез их в Тараканово. Венчаться было решено в тамошней старинной, еще Екатерининских времен постройки, церкви.

Шахматовцы приехали раньше нужного и долго ждали невесту. Блок - сосредоточенный, торжественный, в студенческом сюртуке, при шпаге.

Дождь то стихает, то снова принимается.

В колясках, тарантасах, бричках, украшенных дубовыми ветками, подъезжают многочисленные московские родственники Менделеевых. Вскоре церковь уже полна.

И вот - тройка с невестой, Дмитрием Ивановичем, Марьей Дмитриевной (сестра-подружка) и мальчиком, несшим образ. Менделеев - во всех своих орденах (редчайший случай) - ведет дочь в церковь. Певчие -раздобыли «очень порядочных», как похвалялась тетушка Марья Андреевна - грянули «Гряди, голубица». Люба в белоснежном батистовом (специально для деревни, в городе непременно был бы шелк) платье с длиннющим шлейфом, померанцевые цветы, фата с флердоранжем. Обряд вершится неспешно. Серебряные, а не золотые, как принято в городе, венцы по старинному деревенскому обычаю надевают виновникам прямо на головы. Дмитрий Иванович с Александрой Андреевной плачут от умиления. Недолюбливающий Бекетовых священник (Блок: «Не иерей, а поп») покрикивает на жениха: «Извольте креститься!» Молодые долго прикладываются и прикладываются к образам. Выходят. Крестьяне подносят им хлеб-соль и белых гусей. Саша с Любой усаживаются в тройку и - с бубенцами в Боблово. Весь кортеж - следом.

Любина старушка-няня осыпает их при входе в дом хмелем. Тут же и хмуроватая Анна Ивановна (по русскому обычаю мать невесты не берут в церковь). В просторной гостиной верхнего этажа стол покоем. На дворе толпа разряженных баб: поют, величают. Разливается шампанское, шафер провозглашает здоровье молодых. Горько. Слезы умиления и восклики восторга. Пир горой, но молодые не остаются до конца торжеств: им пора на поезд до Петербурга, и они укатывают на своей великолепной тройке посреди свадьбы.

В Гренадерских казармах все давно уже готово к приезду молодоженов. В просторной с высоченными потолками квартире полковника им отведены две комнаты. Одна - большая с громадными же окнами на Невку, другая -длинный и узкий кабинет Блока. Окна «спальни» заклеены восковой бумагой с цветными изображениями рыцаря и дамы - что-то вроде средневекового витража. Кабинет - весь белый, излучает ощущение чистоты и строгости. На стенах Мона Лиза, Богородица Нестерова, голова Айседоры Дункан. Мебель старинная, Бекетовская (на диване когда-то сиживали Щедрин и Достоевский).

«Громадный факт моей жизни прошел в идеальной обстановке», - написал Блок позже одному из приятелей. Жизнь потекла ровная и деятельная. У нее - курсы, у него ­университет. Спектакли, концерты. Переписка с Белым, которой суждено стать долгой и весьма плодотворной - для отечественной словесности, во всяком случае. И дальнейшие пять медовых месяцев молодых супругов окутаны до того плотным мраком тайны, что мы смело переходим к следующему эпизоду. Он начался с их нашумевшей поездки в Москву в январе 1904-го.

Вот, разве еще, кусочек из дневника Марьи Андреевны. Ноябрьский - спустя сто дней после свадьбы: «Она несомненно его любит, но ее «вечная женственность», по-видимому, чисто внешняя. Нет ни кротости, ни терпения, ни тишины, ни способности жертвовать. Лень, своенравие, упрямство, неласковость - Аля прибавляет - скудность и заурядность; я боюсь даже ей сказать: уж не пошлость ли все эти «я хочу», «вот еще» и сладкие пирожки.

При всем том она очень умна, хоть совсем не развита, очень способна, хотя ничем не интересуется, очаровательна, хотя почти некрасива, правдива, прямодушна и сознает свои недостатки.   Он - уже утомленный и страстью, и ухаживаньем за ней, и ее причудами, и непривычными условиями жизни, и, наконец, темнотой...». Ой как крепко сказано, как безжалостно.

А женился тогда ваш Сашура зачем? «Она свежа как нежнейший цветок, он бледен и худ. Опять стал писать стихи, одно время заброшенные, а науками не занимается.   Аля ведет себя удивительно. Любовь к Сашуре учит ее быть мудрой, доброй и правой.   Я люблю Любу, как и Аля».

Ну, хоть так уж.

 Часть вторая. Необъясниха.

Явление антагониста 

«Необъясниха» - так обозвал Андрей Белый вставленную им в трехтомник своих воспоминаний главу о любовной горячке в отношении некой «Щ». Великий конспиратор! Загадочней было бы, разве, «Ы» - чтоб уж действительно никто не догадался.

Правда, он то и дело проговаривается, и «Щ» у него то тут, то там превращается в хорошо нам теперь известную «Л.Д.». Ну, так ведь - символисты, какие к ним могут быть претензии? У него, у Белого, и проза-то - никакая не проза даже, а -«симфонии». Да и Андрей он не больше нашего с вами. Поэтому позволим себе называть его здесь просто Борей -именем, которым папа с мамой нарекли, и под которым он проходит через всю трагифарсовую коллизию, приключившуюся между ним и Блоками. История знакомства и последовавшей за ним долгой «дружбы-вражды» этих двух приметнейших персонажей Серебряного века довольно широко известна. И мы позволим себе, разве что, тезисно освежить ее в вашей памяти. Хотя идти, как всегда, придется очень издалека.

Петербуржец Блок родился как российский поэт в Москве. В доме Михаила Сергеевича Соловьева - младшего брата популярнейшего в те годы поэта и мыслителя Владимира Соловьева, который, в свою очередь, будет помянут чуть ниже и не самым добрым словом. Жена же Михаила Сергеевича - Ольга Михайловна, прозванная самим Фетом «поклонницей и жрицей красоты» - приходилась двоюродной сестрой матери Блока и проявляла откровенный интерес к творчеству Саши. Именно ей послал Саша по совету мамы подборку своих стихов, не преминув посвятить парочку непосредственно Ольге Михайловне.

Во многом благодаря усилию и посредничеству именно этой супружеской четы, имевшей внушительный авторитет в тогдашней литературной Москве, первые стихи нашего героя появились в 1903 году в печати. Это из дома Соловьевых пошли волны, так или иначе заставившие переменить отношение к имени Блока и в его родном Петербурге. Протекция Саше стала последним добрым делом в недолгой жизни сих замечательных супругов. 16 января, не перенеся скоротечного воспаления легких, Михаил Сергеевич умер. Закрыв ему глаза, Ольга Михайловны вышла в соседнюю комнату и застрелилась.

Ровно через два месяца после их похорон в Питере вышла в свет лиловая книжка «Нового пути» с десятью стихотворениями Блока. Свою очередь ему любезно уступила сама Гиппиус - буквально выпросив подборку «не декадентских, а мистических, какие у вас есть». Уступила - только чтобы опередить Брюсова, тоже успевшего уже положить загребущий редакторский глаз на юное дарование. Хотя всего за неделю до этого Валерий Яковлевич писал одному из коллег: «Блока знаю. Он - не поэт».

Однако тоже положил в апрельский нумер «Северных цветов» еще один десяток блоковских «пьес» изобретя для них общий пышный заголовок «Стихи о Прекрасной Даме». И - пошло-поехало.

Правда, совсем не то, на что рассчитывал бенефициант.

«Газетчики глумились над ним как над спятившим с ума декадентом», - вспоминал о тех неделях К.И.Чуковский. Чтобы составить общее представление о реакции критики на явление нового поэта, вспомним лишь один факт. В некоем уважаемом журнале было помещено преоскорбительного тона объявление - 100 рублей предлагалось всякому из читателей, кто умудрится перевести на общепринятый язык стихотворение Александра Блока «Ты так светла.». Для автора также любезно не делалось исключения.