Я - Джек Потрошитель? - Александр Чернов

Матери я вручил ключ от нового замка, два оставшихся прихватил с собой, взял пакет со свитером и, опустившись этажом ниже, постучал в обитые дерматином двери. Минуту спустя на лестницу высунулась голова старухи с глазами любознательного дитя.

— Добрый день, Кузьминишна! — заорал я, что было мочи. — Ключи от подвала дайте! — и для выразительности, протянув руку, несколько раз сжал пальцы.

Кузьминишна в течение многих лет хранила ключ от подвала. С каждым годом она теряла слух все больше, но компенсировала это за счет остроты зрения и возраставшего любопытства.

— Зачем он тебе? — крикнула она, словно я был в наушниках, и чтобы лучше расслышать ответ, открыла рот.

— Женился, теперь жить там буду! — рявкнул я, указуя на подполье. — Приходи на новоселье!

Кузьминишна хотела еще что-то сказать, но лицо "Дракулы" спасло меня от продолжения беседы. Старуха молча сунула мне ключ на веревочке и шваркнула дверью.

Под лестницей я повозился с замком, вошел в подвал. Пахнуло теплой сыростью. Было тихо и темно. Влажный гравий неприятно заскрипел под ногами, вызывая зуд в зубах. Подсвечивая зажигалкой путь, я поплутал в лабиринтах перегородок, труб, и самом дальнем, достаточно теплом углу подвала нашел подходящее место. Разгреб ногами совершенно сухой гравий, потом руками расширил лунку, достал из пакета свитер и, уложив его на дно, заровнял поверхность.

У выхода тонкая струйка горячей воды с шипением вырывалась со стыка труб. Обжигаясь, я вымыл руки и, вытирая их платком, выбрался наружу. Костюм в нескольких местах испачкался. Я затер его намокшим платком и взбежал на пятый этаж.

В 35 квартире никто на звонки не отзывался. Откликнулась 36. Из нее выползла Кудряшкина Настя, легкомысленная и пустая двадцатидвухлетняя женщина я приятными ямочками на пухлых щеках.

Настя — стюардесса. Она всегда высоко держит марку принцессы воздушного флота, но сегодня выглядит отвратно: нос распух, губы толстые, словно во рту прячет боксерскую резинку. От ее великолепия остался лишь прозрачный голубой пеньюар, яркая губная помада да тапочки с пушистыми помпончиками.

— Ромео пожаловал, — просипела Настя и чихнула. — Прости! — потом высморкалась. — Извини! — и закашлялась.

"Сейчас икнет, зевнет и издаст нехороший звук", — подумал я уныло, глядя на сопливую салфетку в руках Кудряшкиной.

— Ты чего такой бледный? — сказала Настя, торопясь придать своему голосу томность и тягучесть. — Заболел, что ли?

— Да нет как будто.

— А я вот болею ужасно. Температура тридцать восемь. — Настя не без эффекта откинула с потного лба прилипшую челку и привалилась к косяку с намерением поболтать. — Муж третий день в командировке, так и поухаживать некому.

— Сочувствую, — сказал я, равнодушно отворачиваясь, и еще раз нажал на кнопку звонка Казанцевой.

Привыкшая к всеобщему поклонению Кудряшкина злорадно фыркнула:

— А Ленку твою в больницу увезли.

— Ну да! — я сделал вид, будто потрясен известием. — Когда?

Настя, поглаживая аппетитный животик, улыбнулась.

— Вчера ночью.

Я оставил в покое бесполезный звонок, вцепился в перила и подключил к голосу бархатный тембр:

— Откуда ты знаешь?

Кудряшкина очертила тапочкой полукруг на полу.

Она заходила ко мне перед тем, как уехать.

— Ты не помнишь, который был час?

Настя нахмурила лоб.

— Кажется, три.

— Ровно в три, не позже? — я затаил дыхание.

— Ну, если быть точной, — вытянула губы трубочкой Кудряшкина, — то без пяти три. Я только приняла снотворное и уснула, — голосом изнеженной барышни продолжала Настя, — как звонок в дверь. Открываю — Казанцева, — Настя поморщилась. — Выглядела уродиной. "Прости, — говорит, — Настюша, за поздний визит". Я еще на часы посмотрела. — Настя приоткрыла дверь шире, и я увидел дорогие настенные часы в стеклянном футляре, украшенном внутри искусственными цветами. — Было без пяти три.

В носу у Насти хлюпнуло. Кудряшкина, как прищепкой уцепилась за него двумя пальцами и потянула воздух. Раздалось пение закипающего самовара.

Я ждал, что же Настя скажет дальше, но напрасно. Она молча пялила на меня глаза. Лицо у меня стало угодливым.

— Лена приходила только для того, чтобы извиниться за то, что разбудила?

Ямочки на щеках Насти поплыли к ушам.

— Нет, конечно. Она сказала: ее кладут в четырнадцатую горбольницу, и если кто ее спросит, просила передать, что она там.

Лену точно увезли в больницу?

Настя вскинула брови:

— Что значит точно?

Я смешался, соображая, как лучше объяснить, и потер шею.

— Ну, может быть, Лена сказала тебе, будто едет в больницу, а на самом деле осталась дома или поехала куда-нибудь в другое место?

Настя укоризненно покачало головой с короткой стрижкой.

— Ох уж эти мужчины, — сказала она, плутовски улыбаясь. — Все такие недоверчивые… Уехала она, уехала. Эту коровушку держал под руку врач в белом халате. Я его знаю. Довольно милый мужчина. Потом они вместе ушли. Может, зайдешь, чего мы в подъезде мерзнем?..

Я вспомнил ее верзилу мужа — тренера волейбольной команды, который сейчас, очевидно, был на сборах, и сказал, что зайду в другой раз.

"…Казанцева звонила ко мне без пятнадцати три, — думал я, спускаясь по лестнице. — Минут пять мы с ней разговаривали. Без пяти она заходит к Насте. Примерно в три я слышал звук отъезжавшей машины "скорой помощи". Все как в аптеке. — Лена не виновна… Но я никак не хотел расставаться с первой же версией. — Но, может, Лена сговорилась с Настей, и та морочит мне голову с врачом, который был якобы с Леной. Или Лена договорилась с врачом и заморочила голову Насте. А может, просто, проводив врача до машины, отказалась ехать в больницу. Вместо этого она отправилась к Тане и убила ее".

Однако, по моим подсчетам, Таню убили в половине третьего. Раньше трех Лена не могла выйти из дому. Начиная с трех часов ночи, ей понадобится не менее 20 минут, чтобы добраться до Тани, плюс десять минут, чтобы совершить преступление. Получается половина четвертого. Поздновато для убийства, раз Таня уже час как была мертва. Но кто знает?..

Я вернул ключ Кузьминишне. Короткими перебежками выбрался за окраину квартала, где еще сохранились старые постройки. Среди невзрачных домиков отыскал серое здание "Энергосбыта" и прошел в кабинет начальника.

Глава "Энергосбыта" Евдокимов Витька — мой двоюродный брат по отцовской линии, встретил мою персону озабоченным выражением лица.

Что стряслось? — спросил он, явно озадаченный неожиданным вторжением родственничка. — Все живы-здоровы?

Я навалился на стол.

— Все в порядке, чего и тебе желаю.

Виктор старше меня на несколько лет, но отношения у нас братские. Он шутливо ударил меня кулаком в грудь и подмигнул:

— Потратился на девочек, теперь деньги нужны, да?

Я открыл рот, как для чистки зубов:

— Спасибо, пока обхожусь своими.

— Тогда не понимаю цели вашего визита, — светским тоном произнес Виктор, сверкнув золотыми коронками.

Я преувеличенно-любовно отряхнул плечо Виктора, испачканное где-то известью.

— Мне нужно поставить печать, — сказал я, раскрывая сфабрикованное удостоверение работника ГУВД.

Виктор взял книжечку, прочитал и рассмеялся:

— И ты хочешь, чтобы я на эту дрянь поставил печать "Энергосбыта"?

— Очень хочу!

— Почему бы тебе не зайти в поликлинику? Штамп "для рецептов" как нельзя лучше подойдет к этой галиматье. — Простецкое, губастое лицо Виктора с утиным носом и выпуклым лбом лучилось весельем. С издевательским сочувствием он сказал: — Ты настоящее удостоверение видел?

— Видел, ну и что? — буркнул я.

— Ничего. Милиция — серьезное государственное учреждение, их удостоверения отпечатаны типографским способом… А эту кустарщину, — Виктор, как термометр, но с пренебрежением встряхнул моим рукоделием, — первый же встречный швырнет тебе в лицо и пошлет… сам знаешь куда.

Я поджал губы:

Не пошлет. Мой контингент не вчитывается в удостоверения. "Прокатывали" же корочки "заслуженного алкоголика страны"… Поставь печать!

Виктор тряхнул соломой волос на голове.

— Тебе не кажется, что пора бы прежде объяснить назначение сего документа?

Я охотно ответил:

— Тут нет секрета. Я сейчас пишу статью. Мне нужна кое-какая информация, которую я рассчитываю выжать из людей гораздо проще с помощью удостоверения милиционера, нежели журналиста.

Виктор колебался.

— Я не стану обсуждать этичность способа, каким ты желаешь добиться цели. Ты достаточно пожил, чтобы разбираться в вопросах морали. Но если говорить о юридической стороне, то я боюсь, у тебя могут возникнуть большие неприятности за подделку документов, и твоя инфантильность в этом случае тебе не поможет.