Нелепо женское правленье - Лори Кинг

Все утро меня обмеряла, осматривала, оценивала пожилая супружеская пара — портные, некогда одевавшие мою мать, а ныне взятые в оборот мною, самой вздорной из их клиенток. Оба кареглазые, сухонькие, морщинистые, они смахивали на эльфов. Муж и жена обладали безошибочным чутьем цвета и силуэта и прекрасно разбирались в тканях. Сидя за горячим, сладким, ароматным чаем, мы сообща постановили, что период роста моей особы подошел к концу и теперь уже можно говорить о «настоящей» одежде. С полок спрыгнули рулоны шерсти, кашемира, шелков, полотна. Она набрасывала в блокноте удлиненные контуры и формы вызывающих очертаний, он жонглировал рулонами, и это священнодействие сопровождалось постоянными речитативами с воздеванием дланей и покачиванием головами. По причине послерождественского спада деловой активности, как заверяли меня супруги, или же вследствие моего печального облика, как подозревала я (возможно даже, что я представляла определенного рода вызов их профессиональной гордости), в общем, так или иначе, но они буквально упросили меня принять первые туалеты утром в понедельник в качестве символа начала новой жизни. С чем я с удовольствием согласилась.

Невзрачным воробышком я выпорхнула из их мастерской. Последнее купленное мною платье окончило жизнь на полу полуразвалившегося кеба, разодранное в клочья.

Я зашла перекусить к Симпсону, где, к моему удовольствию, сам хозяин заведения приветствовал меня по имени. После этого уселась в такси и отправилась в клуб.

Там меня дожидалась телеграмма от Вероники с просьбой приехать к ней в четыре, а вечером посетить Храм.

Поднявшись к себе, я скептически уставилась на два висевших в шкафу платья. Одно, ярко-зеленое, мне нравилось, но оно уже очень старое и дважды наставлено, и это бросается в глаза. Другое, темно-синее, почти черное, я терпеть не могла. Вздох, другой… Хорошо бы, как Холмс, держать в разных концах города комплекты одежды. На следующей неделе я уже смогу себе это позволить. Смогу загрузить эльфов работой выше головы.

Решив разобраться с одеждой позже, я спустилась в библиотеку-читальню клуба. Не слишком интересуясь гибелью Айрис Фицуоррен, я посчитала все же необходимым ознакомиться с содержанием газет, поскольку смерть этой женщины касалась Вероники и Марджери Чайлд. Взялась за ближайшую подшивку, откопала утренний выпуск за вторник. Через час вернулась к себе наверх, испачкав пальцы типографской краской и не узнав практически ничего нового. Айрис Элизабет Фицуоррен, двадцати восьми лет, дочь майора Томаса Фицуоррена и Элизабет Квинси Донахью Фицуоррен, умерла вследствие ножевых ранений между часом и тремя ночи во вторник, двадцать восьмого декабря. Полицейским удалось разыскать водителя такси, доставившего ее вечером к порогу ночного клуба, обладавшего мерзкой репутацией. Неизвестно, однако, когда и с кем она покинула этот клуб. Не обнаружены и свидетели пребывания ее к этом клубе. Мисс Фицуоррен пользуется известностью среди представителей беднейших классов {цитирую «Таймс»), работала над созданием системы бесплатной медицинской помощи для женщин и детей. Прошла медицинскую подготовку еще но время войны, а затем совместно с мисс Марджери Чайлд, эффектной директрисой «Нового Храма в Господе» (это уже выражение одной из вечерних газет), организовала клиники в Степни и в Уайтчепел. Мисс Фицуоррен оставила после себя… то се, пятое-десятое, похороны состоятся… и так далее и тому подобное.

«Иначе говоря, — думала я, оттирая пальцы от типографской краски, если в Скотленд Ярде что-нибудь и обнаружили, то не спешат об этом сообщать».

Я убрала волосы тщательнее обычного, натянула темное платье, подошла к зеркалу. Эльфы портные разразились бы многословными сетованиями, но все же лучше, чем шмотки из Вероникиной кучи старья. У консьержки для меня ничего не было, я оставила сообщение для мистера Холмса и вышла на улицу.

Двор дома, где жила Вероника, выглядел довольно странно. Возле ее двери копошились какие то сорванцы. Двое с побитыми физиономиями, четверо босиком, один одет по летнему. В воздухе какой-то непонятный гул голосов. Я расплатилась с водителем и направилась к двери Вероники. Гул усилился. Дверь приоткрыта. Сунув нос в щель, я поняла, что стучать бесполезно. Столь же неуместным оказалось бы и сакраментальное «Хелло!». Мое приветствие все равно бы никто не услышал. Шумели во второй от входа комнате. Я остановилась на пороге. Повздорили по меньшей мере четыре семьи в полном составе. Матери с младенцами па руках и отпрысками постарше, вцепившимися в юбки, воинственно размахивающие руками отцы семейств и подростки, три старые карги, поливающие друг друга потоком ругательств. В эпицентре этого тайфуна замерли две безмолвные фигуры: Вероника Биконсфилд и еще одна невысокая коренастая женщина, по виду иностранка. Мне показалось, что она из Бельгии.

Заметив меня, Вероника вздохнула с явным облегчением. Она пригнулась к уху иностранки и что-то ей сказала. Та сделала большие глаза, ничего не ответила, но казалось, что она вот-вот застонет, перекрывая вопли местного населения. Вероника наклонила голову, прорвалась сквозь толпу, оказалась рядом со мной и, схватив меня за руку, вытащила в коридор.

— Такси ждет? — спросила она, даже не пытаясь стряхнуть двух привязавшихся к ней женщин.

— Вряд ли. Я же не знала… Вот одежда.

— Брось куда угодно. Пошли скорее, найдем машину по дороге.

Я сунула сверток на полку и успела выскочить наружу, протиснувшись мимо женщин. Мило улыбнувшись им, я захлопнула дверь прямо у них перед носом и побежала догонять Веронику.

— Что у тебя там за веселый хоровод? — спросила я. — И куда мы направляемся?

— A-а, неважно. Вот ведь люди, вечно всем недовольны! Как же так, для одной семьи что-то сделали! А почему не им? Почему соседям? Ничего, моя помощница все уладит. Точнее, они от нее скоро сами отлипнут, потому что она говорит только по-французски… Едем к Фицуорренам. Майлз объявился. — Она подняла руку, и возле нас остановилось такси.

— Не возражаешь?

Роль оружия или средства защиты меня не слишком прельщала, но я не сомневалась, что справлюсь с такой ролью, и сразу согласилась.

— Вот и отлично, гора с плеч. Не уверена, что нас там накормят, но можем от них заехать в ресторан, а потом в Храм. Идет?

— Идет.

— Спасибо. Спасибо, Мэри. Что бы я без тебя делала…

Я улыбнулась.

— Что слышу? И это говорит леди Вероника Биконсфилд, которая только что одной левой сдерживала озверевшую толпу!..

Она нервно хихикнула и глянула на часы. Сквозь сгущающиеся сумерки машина устремилась к Сент-Джонсвуд.

Пожилой дворецкий с застывшей на физиономии скорбной маской впустил нас в холл с мраморными полом и стенами и принял верхнюю одежду.

— Добрый вечер, Маршал, — сказала Вероника, вручая ему перчатки. — Миссис Фицуоррен ожидает моего визита. Это мисс Рассел.

— Добрый вечер. Рад видеть вас, мисс Биконсфилд. Я доложу миссис Фицуоррен, подождите, прошу вас, здесь.

Но Вероника пренебрегла указанной дверью.

— Не возражаете, если мы подождем в библиотеке, Маршал? Я, возможно, задержусь у миссис Фицуоррен, а мисс Рассел тем временем ознакомится с книгами.

Едва заметное замешательство отразилось на лице дворецкого. Обычным посетителям, разумеется, не разрешено разгуливать по дому, но мисс Биконсфилд здесь уже почти своя…

— Лейтенант Фицуоррен сейчас в библиотеке, мисс, — объяснил он свое замешательство.

— Майлз? — Теперь смутилась Вероника. — Что ж, все равно мне нужно с ним поговорить, раньше или позже… Предупредите его, пожалуйста, что я сейчас подойду. А я пока покажу мисс Рассел гостиную.

Этот дипломатический ход дворецкого вполне удовлетворил. Он исчез, забрав с собой нашу одежду. А я внутренне вздохнула с облегчением. Разумеется, библиотека — куда более приятное место ожидания, нежели гостиная.

Лицо Вероники, серьезное и спокойное, не выдавало никаких эмоций, но по увешанному портретами коридору она печатала шаг, как будто ее вели на расстрел. Вот она вошла в библиотеку и замерла. Прямо у окна — фигура молодого человека.

То, что Майлз Фицуоррен болен, видно с первого взгляда. И не нужно быть медиком, чтобы распознать, чем именно он болен. Двигался он, как больной гриппом, но вместо вялости и апатии инфлюэнцы его движения отличала нервная дрожь, неспособность задержать движение, задержать мысль. Молодой человек напоминал зверя, расхаживающего по клетке зоологического сада. Вид его вызывал озноб. Вероника, однако, ничем не выдала обуревавших ее чувств.

— Здравствуй, Майлз.

— Привет, Вероника. Отлично выглядишь. Не ожидал здесь тебя встретить. Как Рождество прошло? Родители? Папин ишиас? Надеюсь, на охоте не скажется…. О, что это я, извините! Присаживайтесь, леди. Подруга Ронни? Я Майлз Фицуоррен. Очень рад, мисс… э-э?