Тайна Адомаса Брунзы - Юозас Антонович Грушас

родимое пятнышко на этом лице. В чем же моя вина?

А д о м а с. Это не оправдание. Ни для себя, ни для сына. Что же делать?

А д о м а с  2 - й. Если ты подлец, кричи, что другие подлецы! Если вор, кричи: «Держите вора!» Если предатель, ищи повсюду изменников.

Исчезает Адомас 2-й. Исчезают статуи. Опять комната Адомаса Брунзы.

А д о м а с. Римас, а ты сам? Думаешь, что так и пройдешь длинный, извилистый жизненный путь, ни разу не свалившись в топь, чистенький, как новый пятак? Кто тебе дал право меня допрашивать? Молчишь? Лучше спроси: кто пытался спасти Паулюса? Кто рискнул, входя в оцепленный дом? Кто предупредил Тересе? Теперь все это кажется так просто. Но это могло стоить жизни.

Р и м а с. Хватаетесь за соломинку? Думаете спастись?

А д о м а с. Не веришь? Даже в это не веришь?

Р и м а с. Вы можете меня выгнать.

Ксавера снова принимается насвистывать песенку.

А д о м а с. Я бы и выгнал, не будь ты сыном Тересе.

К с а в е р а (напевает). Трам-там-ля-ля! «Поэт возвращается в город родной… Его тут не выдаст никто…»

Пауза.

Боже мой, как мне надоела ваша болтовня… Вот тоска! (Римасу.) У нас же билеты в театр.

Римас молчит.

(Зло.) Слышишь, уже шесть часов, а у нас билеты в театр!

Р и м а с. Я не пойду.

К с а в е р а. Так я и знала. Что ж, мы всегда страдаем из-за мужского непостоянства.

Р и м а с (обоим холодно). Позвольте мне пожелать вам всего наилучшего.

К с а в е р а (Адомасу). Знаешь, у него есть попугай. И он целыми вечерами с ним разговаривает.

Низко поклонившись Ксавере, Римас уходит.

Философ!.. Жаль, что ты его не выгнал.

А д о м а с. Я когда-то знал женщину. Так не похожую на тебя!

К с а в е р а. А!.. И чем же она от меня отличалась?

А д о м а с. У нее была душа ангела, а у тебя — черта. Вы — словно две половины, начало и конец одной песни.

К с а в е р а. Ты ее любил?

А д о м а с. Больше всего на свете!

К с а в е р а. Больше жизни? Да? А меня?

А д о м а с. Теперь — увы! — тоже больше всего на свете.

К с а в е р а (вдруг). Адомас, пойдем куда-нибудь! Потанцуем! Напьемся! Пойдем, милый!

А д о м а с. Сегодня мне так муторно, что я от одной рюмки свихнусь… Работа меня успокаивает… Мешает думать… Я буду работать.

К с а в е р а (плачет). Правильно… Правильно… Работай! Работай! (Отворачивается.)

А д о м а с. Ксавера!

К с а в е р а (словно не слыша, подходит к окну). Я видела на опушке дым. Видно, горел костер. Ох! Рвать бы в клочья, рвать, рвать и швырять в костер…

А д о м а с. Что?

К с а в е р а. Себя.

З а т е м н е н и е.

Субботний вечер. Топится камин. В комнате Адомаса почти темно, только от огня на стенах пляшут розовые отсветы. В углу, возле лампы дневного света, А д о м а с  работает над скульптурой. К с а в е р а, одетая по-домашнему — в широкую клетчатую юбку и белую кофточку, вызывающе красива. Она явно томится, не зная, что с собой делать. С верхнего этажа доносится танцевальная музыка. Играют грустный блюз. По лестнице подымаются две  д е в у ш к и. Останавливаются, красят губы, тихо пересмеиваются. Проходит  Р и м а с  с еще одной  д е в у ш к о й. Навстречу им, стуча деревянной ногой, спускается  с т а р и к. Где-то слышен громкий женский смех. Он вызывает непонятную тревогу.

К с а в е р а (отходя от зеркала, перед которым долго стояла). Вчера он мне сказал, что я — как маленькая песчинка на ветру… на ветру. Слышишь? Он мне это вчера сказал.

А д о м а с. Не мешай…

К с а в е р а. Осколок мироздания… Песчинка…

А д о м а с (прислушиваясь). Где-то я уже это слышал.

К с а в е р а. Не мог слышать. Эти слова он нашел в дневнике своей матери и взял их себе. А потом отдал мне.

А д о м а с (вспомнив). Ах, да!

К с а в е р а. Что?

А д о м а с. Ничего…

К с а в е р а. Клочок ясного неба… Свет моей души… Что это значит?

А д о м а с. Не мешай мне работать. (Но у него опускаются руки, и он застывает.)

Ксавера начинает медленно танцевать под доносящийся сверху блюз. Она танцует, зная, что Римас там, наверху.

К с а в е р а (заметив, что Адомас на нее смотрит). Я тебе не мешаю. Работай! (Подходит к зеркалу, делает еще несколько танцевальных движений, потом садится в кресло, обхватив голову руками.)

А д о м а с (подойдя к ней). Давай, Ксавера, посидим у камина.

К с а в е р а. Работай! Работа успокаивает! Мешает думать!

А д о м а с. Ксавера, давай поговорим… Мы слишком долго объясняемся обиняками.

К с а в е р а. Уйди. Я хочу посидеть одна. Поговори со своей статуей! Вон с той, любимой.

А д о м а с. Зачем ты так?

К с а в е р а. А как?

А д о м а с (борясь с раздражением). Надо подбросить дров… Хоть полена три…

К с а в е р а. А ну его, пусть гаснет. (Помолчав.) Ух, и затейница эта жизнь! Ее не обыграешь. Я это выяснила на горе себе. Слышишь, он там танцует, с доброй, чистой девушкой, по твоему совету… Но стоит мне поманить его пальцем, и он побежит за мной. Хоть на край света. А я поманю, чем бы ты ни грозился, имей в виду: поманю. Я двойной жизнью жить не умею. Не могу больше! И не хочу!

А д о м а с. Погубишь себя, Ксавера. И меня убьешь. А ему сломаешь жизнь. Ты ведь многого не знаешь…

К с а в е р а. И знать не хочу. Знаю одно: за него я готова хоть в омут. И не бойся, ему я жизнь не сломаю. Если придется, перешагну через все — благополучие, карьеру, покой… И даже через твой талант.