Левая Политика. Между выборами и забастовками - Анна Очкина

Как вы оцениваете забастовку на «Форде»? Что было достигнуто? Какие выявились проблемы и противоречия? Какие можно извлечь уроки? Каково значение этой стачки для рабочего движения?

О забастовке на «Форде» не высказался уже только ленивый. Пришлось читать комментарии от людей, которые никакого отношения к ней не имели, но очень хотели засветиться на фоне знакового события. Нужно отметить, что забастовка не окончена — идут тяжелейшие переговоры. На мой взгляд, достижений несколько. Первое. За несколько последних лет это единственная длительная массовая забастовка в условиях изменившегося законодательства. Актив первичной организации провёл серьёзную подготовку и анализ ситуации, наметил собственные правила игры, по которым вынудил играть работодателя. Удалось продержаться более трёх недель и окончить акцию организованно. Ряд серьёзнейших требований уже реализован, по остальным идут переговоры. Второе. Акция действительно приобрела национальный характер. Такого уровня солидарной поддержки внутри страны и за рубежом удавалось достигать только в ранние 90-е в ходе по-настоящему масштабных акций протеста. Это как раз и даёт повод говорить о существенной активизации движения. Третье. Пример работников «Форда», конечно, ускорит возрождение традиций боевых профсоюзов в нашей стране, позволит активнее вести работу по привлечению новых членов, организации, созданию новых профсоюзов.

Вопрос о политической роли свободных профсоюзов остро, но без особого результата дебатируется уже на протяжении некоторого времени. Предшествующие попытки создания политических организаций на профсоюзной основе оказались не слишком позитивными, так же как и самостоятельное участие профсоюзных лидеров в выборах. С другой стороны, лозунг «профсоюзы вне политики» на практике нередко оказывался прикрытием совершенно беспринципного политиканства профсоюзных лидеров, которые готовы были ради тактической выгоды вступить в любые «случайные связи» с кем угодно. Даже если не обращаться к общим марксистским формулам о необходимости самостоятельной «классовой политики», очевидно, что перед рабочим движением стоит ряд вопросов сугубо политического характера: право на забастовку, свобода организации, изменение Трудового кодекса и т. д. В последнее время опять зазвучали призывы к созданию Рабочей партии. В частности, об этом говорил лидер «фордовского» профсоюза Алексей Этманов. В то же время активных попыток превратить этот лозунг в жизнь не видно.

Моя позиция состоит в том, что образование политической организации наёмных работников должно происходить на базе сильных, независимых и представительных профсоюзов. Таких профсоюзов в нашей стране на сегодняшний день нет. Мы ежедневно работаем над их созданием. Мы, я имею в виду все независимые организации профсоюзов, чуть-чуть продвинулись на этом пути, но всё ещё не преодолели идейный и организационный кризис, в который нас загнали в последнее десятилетие. Численность наша ещё очень мала. Я считаю, что организационный потенциал необходимо направить на создание единой серьёзной профсоюзной организации. Нет ресурсов для создания организации для реализации собственных интересов. Нельзя двигаться на основе общих лозунгов со случайными попутчиками. Это путь в никуда. Политическая организация необходима и востребована. Идеалы ясны. Но нужна именно организация, а не очередной политический проект, согласованный с органами власти. Этот путь гораздо длиннее, сложнее и опаснее, но только по нему есть смысл идти.

В Петербурге был организован Комитет солидарных действий, который многим казался образцом взаимодействия между левыми активистами и рабочими организациями. Каковы итоги и уроки деятельности КСД?

Я высоко оцениваю деятельность КСД. Этот опыт, к сожалению, уникален. Ценен он тем, что политические активисты забывают разногласия, взаимные претензии и обиды, когда необходимо оказать существенную поддержку борьбе наёмных работников за свои права. Об итогах и уроках говорить рано — Комитет действует и серьёзно помогает. Мне кажется, что те политические и общественные активисты, которые составляют костяк КСД, в ближайшем будущем будут играть всё более и более значимую роль, непосредственно влившись в ряды профсоюзных организаций.

Как вы оцениваете перспективы взаимодействия левых организаций и профсоюзов? Каково политическое будущее рабочего движения? И как будут реагировать свободные профсоюзы, если подъём экономики сменится очередным кризисом?

Сейчас мы рискуем втянуться в бесплодную дискуссию о состоянии левого движения в нашей стране. На мой взгляд, когда и если левое движение вылезет из песочницы, откажется от сектантства и идейной разобщённости, это сотрудничество сможет успешно развиваться. Ситуация сложна. На политическом поле есть конъюнктурный спрос на социализацию. Сторонниками левой идеи называют себя люди, ещё несколько лет брезгливо морщившиеся при слове «социализм». Власть активно культивирует системные «левые» силы — ту же КПРФ с её национал-социалистической эклектикой или партию Миронова с её «социализмом XXI.». Авторитетного мозгового центра не существует. Происходят идейные метания. Уже и Лукашенко стал светочем совести и путеводной звездой рабочего класса, а современная Белоруссия — оазисом социалистических отношений в области труда. Сохранить идейную идентичность нормальным левакам поможет только содержательная работа в трудовых коллективах. Работа по укреплению единственных на сегодняшний день более или менее массовых организаций наёмных работников — независимых профсоюзов. Потому содержательное сотрудничество нормальных профсоюзных организаций с левыми активистам — настоятельная и объективная необходимость для обеих сторон.

Карин Клеман: «Забастовка для большинства уже не экстремистская акция»

С директором Института «Коллективное действие» Карин Клеман беседует член Редакционного Совета «Левой политики» Алексей Козлов.

Большинству левых активистов имя Карин Клеман хорошо знакомо благодаря деятельности возглавляемого ей института. Несмотря на «академическое» название, ИКД — организация, непосредственно вовлечённая в общественную жизнь и играющая немалую роль в развитии российских социальных движений. Однако Карин не только левый активист, она ещё и социолог, который исследует проблемы трудовых отношений и общественной жизни.

Вы живёте в России больше 10 лет. Какие изменения в рабочем, протестном, социальном движениях произошли за этот период?

Первый раз я приехала в Россию в 1994 году. Это был период депрессии. В социальном, психологическом смысле российское общество находилось в состоянии глубокого шока из-за тех быстрых перемен, которые происходили в стране. Тогда был самый большой спад активности людей.

Если смотреть на тенденции, то первый массовый всплеск происходил в конце 80-х — начале 90-х. Это и шахтёрское движение, рабочее движение в целом, неформалы, экологическое движение, национальное движение в республиках и т. д. Много разных людей не то чтобы объединились, но получилось так, что все более или менее одновременно вышли на улицу. Везде происходили массовые митинги, в том числе и в Москве. На этой волне и случился распад Советского Союза, перемена власти. Но после прихода Ельцина и команды так называемых демократов вся эта активность сошла на нет. Тому несколько причин. Во-первых, у многих было ощущение, что они добились своего. Произошла смена системы, наступили демократия, рынок. И каждый понимал под этими словами, что хотел. Ельцин представлял свою команду как «глас народа», который реализует надежды людей, реструктурирует общество, обеспечивает реформы и движение к демократии, рыночной экономике.

Кроме того, общественный дискурс в начале 90-х был такой: интеллектуалы, журналисты, политики говорили, что политика — это дело профессионалов. Многие говорили так: «Помитинговали, развлеклись немного, и хватит. Теперь займитесь своими делами». Я утрирую, но всё это наглядно видно из статей и выступлений того периода. Политическая элита и интеллигенция откровенно презирали простой народ. В их глазах любой протестующий был идиотом, консерватором, который испытает ностальгию по старой коммунистической системе и не может адаптироваться к новой жизни. Вот такая операция по дискредитации протестного и, если хотите, рабочего движения.

Потом случился 1993 год. На мой взгляд, это было чисто политическое столкновение, которое стало концом даже видимости демократии. Но, тем не менее, это был микроконфликт, в котором участвовало очень мало людей. Приехали, конечно, какие-то активисты из регионов, но в основном страна пассивно наблюдала за тем, что происходит в Москве. После произошедшего перелома наступил самый крупный спад активности населения вплоть до 1996 года. Люди не хотели заниматься политикой, совершенно отошли от этого «грязного дела». Кроме того, я всегда говорю, что когда люди сидят в дерьме, их мало заботят проблемы самоорганизации или участия в коллективных акциях. Люди были заняты выживанием, они, как это принято говорить, выкручивались. Это было царство неформальных практик для спасения себя и своих близких.