Бельгийская революция 1830 года - Алла Намазова

В политическом отношении Мазаньелло был неопытным человеком. Кардинал Филомарино и легист Дженовино убедили его согласиться на капитуляцию, лживо заверив в том, что народ получит равные с дворянством политические права и сохранит оружие вплоть до утверждения договора испанским королем, что все налоги, введенные после правления короля Карла V, отменят, а восставшим будет дарована амнистия. Поверив обещаниям, Мазаньелло в сопровождении громадной толпы направился в собор, где д'Аркос поклялся ему соблюдать договор. После этого Мазаньелло заявил, что миссия его окончена, и вернулся в свою рыбацкую хижину. С этого времени у Мазаньелло появились признаки безумия. Вице-король сумел настроить толпу против Мазаньелло, и 16 июля он был зверски убит. На следующий день неаполитанцы, спохватившись, устроили своему бывшему вождю торжественные похороны. Так закончилось восстание жителей Неаполя.

Опера Обера была впервые поставлена 29 февраля 1828 г. на сцене Музыкальной академии в Париже. Многие арии из этой оперы снискали популярность, особенно «Любовь к отечеству святая». После Июльской революции в Париже постановка оперы была запрещена на сцене Брюссельского оперного театра, но 25 августа в честь дня рождения короля голландские власти разрешили ее поставить. Народные сцены из оперы произвели на брюссельских зрителей сильное впечатление: много общего было у бельгийцев с неаполитанцами, поднявшими бунт против ненавистного иноземного ига. Полиция направила в театр шпионов и нескольких переодетых жандармов. Их тотчас же узнали. Зрители, расценив их присутствие как провокацию, освистали их при выходе из театра и преследовали до тех пор, пока те не скрылись.

Было около 10 часов вечера. Пятый акт «Немой из Портичи» подходил к концу. Призыв «К оружию!», произнесенный одним из героев оперы со сцены, тотчас же нашел живой отклик у зрителей, а следом за ними и у тех, кто не смог попасть на спектакль и был за пределами театра. Эти слова прозвучали как сигнал к восстанию.

После спектакля на театральной площади собрались толпы народа. Раздавались возгласы: «Да здравствует свобода! Да здравствует де Поттер!». Затем все двинулись к дому, где находилась редакция газеты «National». В доме ее издателя Либри Баньано[207], бывшего каторжника тулонской тюрьмы, разбили стекла, выломали дверь, уничтожили мебель и книги. Самого редактора в этот момент дома не оказалось, и это спасло его от расправы.

Поначалу войска бездействовали. Власти хотели избежать кровопролития, и войскам был дан приказ стрелять только в крайнем случае. В 3 часа ночи на улице Мадлен появились три отряда жандармов, к утру раздались первые ружейные выстрелы. Это вызвало бурю негодования у восставших бельгийцев. Плохо вооруженные, они двинулись навстречу жандармам и смело сражались с ними. Повстанцы направились к дому министра юстиции Ван Маанена. Ни минуты не колеблясь, восставшие разбили окна и двери, вытащили на площадь Пти-Саблон мебель и бумаги и подожгли все. В этот момент к дому Ван Маанена прибыли два отряда стрелков, руководимые лейтенантом Даммианом. Народ стоял плотным кольцом вокруг объятого пламенем дома. Из толпы вышел бедно одетый человек, вооруженный саблей, ружьем и двумя пистолетами, он остановился перед солдатами и обратился к ним и офицеру с такими словами: «Бросайте оружие, мы не уйдем отсюда, пока этот дом не сгорит дотла». Столько убеждения и силы было в его словах, что стрелки решили ретироваться, даже не пытаясь разогнать толпу.

Как сообщала бельгийская газета «Journal d'Anvers et de la province» от 27 августа, «после домов Либри Баньано и Ван Маанена был полностью опустошен дом директора полиции Книфа… Лавки оружейников повсюду были разграблены, витрины театра разбиты»[208].

Восставшие были вооружены в основном ружьями, взятыми в. лавках оружейников. Они разоружали жандармов, солдат и пожарных, которые просили лишь оставить им топоры, необходимые при тушении пожаров.

Вместе с несколькими членами брюссельского революционного клуба, вдохновлявшегося идеями Луи де Поттера, во главе восставших встал Шави, пылкий патриот, опиравшийся на рабочих-печатников. Директор полиции Книф приказал было задержать Шави, но предпочел вскоре освободить его.

В первые часы революции в Брюсселе среди властей царили растерянность и страх. В 2 часа ночи офицеры Вотье (комендант Королевской площади) и Аберсон (начальник жандармерии) собрались у военного губернатора Южного Брабанта Биландта. Они не получили еще никакого приказа, но сведения о восстании уже докатились до казарм, и войска были вооружены. Гренадеры и стрелки, эскадрон драгун и жандармерия вместе составляли около 2 тыс. человек. Они разделились на три крупных отряда и патрулировали по городу, усиленно охраняя городскую ратушу. В письме Голицына Ливену имеются некоторые новые детали в описании первого дня восстания. К утру войска открыли огонь по мятежникам, которые пытались проникнуть в королевский дворец и дворец принца Оранского, завладеть банком и взять с бою тюрьму. Около 20 человек были убиты и несколько ранены. Это охладило пыл восставших. Голицын писал: «Страх охватил большую часть жителей Брюсселя и иностранцев, которые спешно покидали город и находили убежище в провинциях; все лавки были закрыты, не было хлеба и другой провизии, которую крестьяне предместий привозили в город»[209]. Подобное описание встречается и в прессе: бельгийской — «Courrier des Pays-Bas», «Journal d'Anvers et de la province», французской — «Journal des debats» и русской — «Московские ведомости».

26 августа в 5 часов утра члены регентского совета и другие представители властей собрались в ратуше. Положение становилось серьезным. Правительственные войска не могли устоять перед вооруженным народом. В ратушу приходили все новые вести о том, что многие отряды разоружены, а некоторые обращались в бегство. На улицах появились первые убитые и множество раненых.

Представители буржуазии Эдуар Дюкпесьо, Жозеф Вандер-линдер, Макс Дельфосс, Шарль Плетинкс явились в ратушу и потребовали от правительства немедленного созыва буржуазной гвардии под руководством человека, имя которого было бы популярно среди рабочего класса. Предлагали кандидатуры герцога Аренберга, барона Огворста и промышленника Васса. Однако в это время в Брюсселе не было ни Аренберга, ни Огворста, пост командира буржуазной гвардии предложили генерал-лейтенанту Шарлю Плетинксу[210].

Теперь необходимо было вооружить народ. С негласного разрешения Шарля Плетинкса и Флери-Дюре восставшие завладели складом оружия, находившимся в казарме Анонсиад. Отряды коммунальной гвардии вооружались и распределялись по отрядам.

Позднее, почти к вечеру, к этой же казарме прибыли представители буржуазии с той же целью — вооружаться. Обе стороны обменялись несколькими ружейными залпами.

Первый отряд буржуазной гвардии появился в городе 26 августа к 10 часам утра. В нем было 40 человек, решивших установить порядок любой ценой. Отряды народных повстанцев, которых они встретили близ церкви св. Гудулы, приблизились к буржуа с возгласами: «Да здравствуют брюссельцы! Да здравствуют буржуа!». При этом они протягивали руки и приветствовали членов буржуазной гвардии. Такое поведение несколько обескуражило буржуазию и опрокинуло ее планы подавления народного бунта. Поэтому члены буржуазной гвардии приняли благоразумное решение не стрелять в народ до тех пор, пока на них не нападут. Между тем правительственные войска получили приказ выйти из казарм и собраться на дворцовой площади.

Восставшие брюссельцы в 11 часов 30 минут собрались во дворе городской ратуши. Представился удобный случай расправиться с ними, однако буржуа не решились на это, боясь новых вспышек народного гнева.

К полудню 26 августа буржуазная гвардия насчитывала в своих рядах около 400 человек. Однако этого числа было явно недостаточно, чтобы противостоять разъяренной толпе, собравшейся на Гранд Пляс. Эта толпа несколько раз пыталась ворваться в ратушу и захватить ее, требовала от Плетинкса и Флери-Дюре разоружить буржуазную гвардию и, объединившись с народом, пойти к королевскому дворцу, прогнать правительственные войска и захватить резиденцию короля.

К 11 часам утра 26 августа была опубликована первая прокламация членов магистрата к гражданам Брюсселя. В ней говорилось о мерах, принятых в городе для восстановления порядка. Войскам было предложено удалиться в казармы. В прокламации было обещано уничтожение особо ненавистного налога на помол. Эта мера имела целью успокоить в основном беднейшие слои населения, так как увеличение цен на хлеб в первую очередь отражалось на положении трудящихся Бельгии. Прокламации, выходившие в эти дни в Брюсселе, всячески старались успокоить жителей. Волнения в Брюсселе приписывались кучке бродяг-иностранцев, которые стремятся поджечь фабрики и уничтожить станки[211]. В прокламации от 27 августа, обращенной к народу Брюсселя, прямо говорилось: «Не вам должны быть приписаны беспорядки, происшедшие вчера в этом городе, они произведены пришельцами, которые чужды вашему прекрасному городу, а может быть, и всей Бельгии… Что касается вас, рабочих Брюсселя, везде известных своей любовью к порядку и деятельностью, то вы достаточно посвящены и знаете, что поджоги и разрушения общественных зданий возбудят во всех мирных жителях, особенно в купцах и фабрикантах, беспокойство, которое вашим интересам принесет вред… Бросьте оружие и вернитесь к своим занятиям»[212].