Звук его рога - Сарбан

Фон Айхбрюнн и я отступили в глубь засады, где его шепотом приветствовали другие лесники. И там, на широкой лежанке из дерна, окруженный бутылями и флягами, несущими успокоение и усладу, среди вместительных контейнеров для льда, под покровом зеленых листьев и расположился Доктор, а я мог на досуге наблюдать за происходящим.

Гость уже успел поохотиться: на березовом суку висела туша самца лани, только что освежеванная. Тренировки и упражнений было, совершенно очевидно, больше, чем убитой дичи: я видел три или четыре пустых гильзы, валявшихся рядом на земле. Его товарищи где-то неподалеку получали свою толику удовольствий — мы слышали короткий собачий лай и выстрелы на разном расстоянии от нас за большой рощей, скрывавшей из виду долину.

Наш толстяк, кажется, начинал скучать. Он достал портсигар и собирался закурить, когда главный лесничий подал ему знак. Заряжающий протянул ему ружье и очень вежливо указал нужное направление. Стоявший рядом со мной юноша подтолкнул меня локтем и показал, откуда можно было хорошо разглядеть всю просеку. Пара гончих подавала голос, гоня жертву в нашем направлении; потом появился олень-самец и легко и свободно помчался по долине. Он остановился ярдах в пятидесяти от засады, что-то подозревая, но, понюхав воздух и встряхнув головой, опять перешел на рысь и промчался в двадцати ярдах от нашего земляного укрепления. Нельзя было сказать, что его давно гонят, и мне он казался совершенно ручным — таким доверчивым, что если бы я стрелял, то инстинктивно опустил бы ружье. Однако наш гость палил без передышки. Олень исчез из моего поля зрения, и я не знал, были ли удачными те три-четыре выстрела, которые сделал наш стрелок, но в тот момент, когда молодые лесники выскочили из засады, я увидел, как старший лесничий зашел за дерево и тайком перезарядил свой арбалет. Потом он торжественно поздравил гостя, и пока молодые парни заносили убитого оленя, он шагнул навстречу фон Айхбрюнну, чтобы перекинуться с ним словцом.

— Это последний, — услышал я. — Теперь у нас остались только птицы, а потом посмотрим, что нам приготовили поесть.

Пока тушу оленя потрошили и подвешивали, двое парней занялись приготовлением напитков со льдом и сэндвичей для гостя, который, утомившись от сидения на крохотном складном стульчике, с удовольствием возлег на прохладной мягкой скамье из дерна в задней части нашего полигона. Лесники льстили ему без зазрения совести, и хотя он отвечал им с преувеличенными сердечностью и радушием, было ясно, что не так уж много удовольствия он получил сегодня утром. Однако гость немного приободрился и проявил большую заинтересованность, когда старший лесник показал ему странное ружье огромного калибра и стал объяснять, в чем состояла следующая часть программы. Я не мог разобрать, что именно он говорил, потому что отошел в сторону, чтобы не привлекать к себе внимания гостя, и к тому же меня куда больше заинтриговали новые лица, появившиеся на нашем стрельбище.

Они вышли незаметно из-за кустов у нас за спинами и устроились на верху нашего земляного укрепления, скрытые от глаз зеленой густой ширмой, но так, что можно было наблюдать за просекой сквозь просветы между ветвями. Их было трое: молодой лесничий с небольшим кнутом в руках, держащий на привязи двух существ, которых я принял сперва за обезьян-бабуинов, потому что мог разглядеть только их головы и грудь. Но когда он позволил им встать и распрямиться, я понял, что это мальчики, а не обезьяны. На их головах были маски, как две капли воды напоминавшие собакоголовых бабуинов, обитающих где-то там в Абиссинии и других странах; из приоткрытого рта раздавалось вполне взаправдашнее рычание, видны были огромные зубы. Плечи, спина и грудь были покрыты серой, а местами золотисто-коричневой шелковистой шерстью, доходившей почти до талии; ниже талии они были абсолютно голыми, если не считать узкого ремня вокруг тела, при помощи которого их и держал на привязи лесник. Их обнаженные тела были темно-коричневыми, но был ли то загар или природный цвет, я сказать не мог.

Их заметил наш толстый охотник и удивленно захрюкал. Лесник спрыгнул вместе с ними с вала и, спустив с привязи, несколькими ударами кнута заставил носиться по стрельбищу, прыгая и дурачась. Они скакали и веселились то на всех четырех, то стоя прямо, и к большой радости гостя подражали настоящим бабуинам в весьма неделикатных жестах, усовершенствовав их проделки с изобретательностью и мастерством, которые не оставляли сомнения в их принадлежности к человеческому роду. Гость гоготал и трясся от смеха и удовольствия, пока главный лесник не объявил готовность, а их дрессировщик приказал им приблизиться, что они и выполнили немедленно, встав на четвереньки и задрав морды. После этого он передал им густую крепкую сеть, которую они быстро набросили себе на плечи.

Не успели они это сделать, как из долины донесся звук охотничьего рога. Лесник-дрессировщик со своими бабуинами вернулся на позицию на земляном валу, гостя отвели на его место в передней части стрельбища, а я снова пробрался к бойнице, через которую была хорошо видна вся просека.

Какое-то время было тихо, а потом я услышал собачий лай, на этот раз более громкий и сильный и звучавший немного по-другому. Потом снова недолгая тишина, а затем последовал выстрел, но какой-то негромкий.

Рядом со мной стоял молодой лесник.

— Da schiesst der Gauleiter los[5], — пробормотал он.

Я посмотрел наверх, не зная, на каких птиц они собирались охотиться, но ожидая увидеть какую-нибудь крупную дичь, вроде глухарей. Раздались еще один или два слабых выстрела, и внезапно собаки залаяли где-то совсем рядом. Они гнали зверя по нашей аллее, и теперь я узнавал голоса тех псов, тех свирепых тварей, которые в ярости кидались на ограду питомника, когда мы на них смотрели. Я все еще разглядывал верхушки деревьев и прислушивался к шелесту крыльев, когда лесник подтолкнул меня локтем и указал на какой-то силуэт, движущийся по просеке.

Это был силуэт человека, одетого во что-то фантастическое. Человек бежал из последних сил по густой траве, приближаясь к нам, а невидимые собаки гнались за ним по пятам с твердым намерением разорвать его тело на части. Я не мог отвести взгляд от бегуна или, точнее, от бегуньи: это была высокая длинноногая девушка; ее лицо скрывала великолепная маска с острым клювом, которая, однако, не прятала ее темных струящихся волос. Наблюдать за тем, как она бежит по просеке, было столь же поразительно, как и увидеть птицеголовую богиню Древнего Египта, сбрасывающую с себя свою каменную неподвижность и бросающуюся в паническое бегство. Горжетка из блестящих золотистых и алых перьев покрывала ее грудь; к рукам были прикреплены крылья каштанового и переливчато-зеленого цвета, а с талии спускались длинные, загибающиеся кверху коричневые и золотые хвостовые перья. Вся ее одежда состояла из этих украшений и желтых туфель на ногах.

В ней не было ни грамма той прирученности, что сквозила в движениях оленя; она была перепугана до смерти и бежала со скоростью, которая сделала бы честь и мне самому в те дни, когда я упражнялся ежедневно. Я увидел отчаяние в том усилии, которое она совершила, промчавшись мимо нашего стрельбища, и понял, что на такой скорости она не продержится и ста ярдов. Я потерял ее из виду, и в этот самый момент услышал, как выстрелил наш охотник.

Охваченный ужасом, я был готов вспрыгнуть на вершину земляного вала, но лесник, уже забравшийся достаточно высоко, чтобы разглядеть скрытую от моих глаз часть аллеи, воскликнул негромко:

— Промахнулся! А вот и вторая «птичка»!

Я оглянулся и увидел другую «птичку», в белых перьях, с высоким золотистым хохолком и коротким, задранным кверху веерообразным хвостом. Она была полнее, чем первая, и бежала не так быстро, в ее движениях начинала сквозить усталость, но она сделала еще один рывок, когда услышала за спиной новый шквал собачьего лая, и пробежала очень близко от нашей засады.

В тот момент, когда охотник выстрелил, я приподнялся и увидел, как нечто, напоминавшее собой паутину из тончайших блестевших на солнце желтоватых волокон, — это было похоже на хвост кометы, — пронеслось в воздухе по направлению к беглянке. Девушка подпрыгнула и закричала; паутина как бы раскрылась, разворачиваясь, как будто ее несли за собой десятки маленьких снарядов, расположенных по кромке: так разворачивается большая рыболовная сеть во время забрасывания под действием свинцовых грузил, пришитых по ее краю. «Птица» завертелась на месте, похлопывая себя по обнаженным частям тела, как будто ужаленная, и при этом ее руки опутали тонкие волоконца; она зашаталась, делая последнее усилие спастись, и было видно, какую жгучую боль причиняют ей «укусы» маленьких снарядов. Она пробежала вперед еще несколько ярдов с огромным трудом, потому что волокна, тонкие, но очень крепкие, облепили ее тело, связав по рукам и ногам.