Хвост фюрера - Владимир Козлов

– Именно как картины называются, мне не удалось узнать, но художников я записал: – итальянец Бернард Беллотто и немец – пейзажист Карус Карл Густав. Картины старинные восемнадцатого и девятнадцатого века. А вот какие ювелирные изделия были у генерала, мне не известны. Эту информацию мне не удалось узнать. Правда ещё одна примечательная вещь есть, – это из кости вырезанная голова Пифагора, она же и чернильница. Но она ценности большой не представляет, – её просто выкинут и всё. Зачем им палится на мелочи. Понимаешь, Глеб у меня нервы уже сдают! Я на грани срыва! Тюрьмы я не боюсь, но под свинец голову ментам свою подставлять не хочу. А если уж погибать, то знать за что! Придушу несколько ментов, не так обидно помирать будет! Я ведь кроме тех сук в лагере никого не убивал по жизни, но там была война за идеи. И мы с тобой на волоске висели тогда. Меня долго крутили следователи, но доказательств у них не было и свидетелей тоже. Потом меня кинули в Кировскую область. Там тогда затишье было, – ни одной суки на зоне не было. Оттуда я и освобождался!

Глеб взял очередную кружку пива в руки и сдув уже осевшую пену, сказал:

– Я недавно узнал, что свидетель нашей резни в бараке был, и его тоже крутили легавые, но он не продал нас. Помнишь моего земляка латыша Дильса, который горячую картошку ел с кожурой около костра?

– Проволокой подпоясанный бушлат? – спросил Пётр.

– Да именно он, – утвердительно сказал Глеб, – вон голубой дом под шифером стоит с разобранным крыльцом, – показал пальцем Глеб, – там он живёт. Пока мы с суками бились, он сидел на печке, укутавшись в бушлат, и дрожал. У него перед ужином сапоги подменили, и в столовую он не пошёл. А тогда, как ты помнишь, ливень перед бунтом сильный прошёл, – босым в столовую не пойдёшь?

– Этот день я никогда не забуду, – допил своё пиво Пётр, – но ты мне добавил ещё одну головную боль насчёт латыша. Он ведь впрудить нас может в любое время и за всю масть. Сердечко ослабнет и сдаст нас архангелам. Может прибрать его к грунту? Спокойней жить будем.

Глеб перетянул ремни на протезе и, постучав по нему пальцем, сказал:

– Удачную ногу мне Цезарь смастерил, не один ортопед так не сделает. А насчёт Феликса я тебе скажу вот что – если до этого не сдал, то не сдаст и позже. Надо верить людям! У него был повод мне отомстить. Я когда в прошлом году освободился, круто с ним поговорил. Ему бы в обиженку уйти и отомстить мне, а он проглотил обиду и молчок. На завтра я его пригласил на рыбалку с ночёвкой. Если у тебя есть желание вдохнуть ночного волжского воздуха и отведать ухи из стерляди, поехали с нами? У тебя будет возможность его прощупать. Прижимистый конечно мужик, – но не сволочь. Это я тебе точно скажу. Я за всё время как освободился, подлостей от него не видывал и это я ценю! Соседи все говорят, что его тюрьма перековала в лучшую сторону. Так, что не надо его мочить, к тому же его сынишка Карп дружит с моими племянниками. Лучше не мешкай, а рви завтра на природу с нами? – Не пожалеешь! У меня лодка с мотором солидная, как скутер бегает по воде. Вон на приколе стоит, – показал он рукой на привязанную цепью лодку к мосткам.

– Мне бы не хотелось светиться, – сказал Петр, – тем более, перед теми, кто меня знает.

– Вот за этой рекой стоит остров, – кивнул Глеб на раскинувшую гладь речной воды. Отвезу тебя туда, если, что, ни одна собака не найдёт. Там живёт деверь моей сестры Егор, он на острове полновластный хозяин. Больше там никто не бывает. Мальчишки, правда, заплывают иногда на своих челноках морковки с колхозного поля подёргать, и то с краю. Собак боятся Егоровых, а больше никто носа туда не суёт. Заказник там, понял?

Пётр сощурил глаза и наморщил лоб. Было видно, что он сосредоточился с мыслью:

– Мне нравится твоя затея, но я не одичаю на этом острове? – спросил он.

– Кончай Петя шебуршить кошёлкой? – Остров это конечно преувеличение. Туда зайти с четырёх сторон можно, но далеко и опасно. Гиблых мест полно. Только одна дорога хорошая, – это мост, который в летнее время охраняется колхозом. А второй мост понтонный, но его часто разводят. Там заказник и земля колхозная, сажают овощи и кукурузу. Переждёшь там трохи, а стряпчим Рижским надо подкинуть версию, чтобы работали в другом направлении.

– Что ты надумал Глеб? – оживился Пётр.

– Есть у меня идейка одна. Надо им срочно отправить депешу, но сбросить конверт в почтовый ящик необходимо в другой области, чтобы не приманить сюда ментов. Ты, как знаешь, войну я закончил в Берлине и повидал там всякого. Некоторые наши командиры из высшего состава дербанили и произведения искусств, и продовольственные склады в Германии. Да и не только это, – мели всё ценное. Я знал одного майора Залыгина, – он крохобор, даже детскую одёжку в одном богатом доме набил целый чемодан. Думаю, твой генерал был подобие этого Залыгина. Хапанул на скоке, какой-нибудь музей или богатый дом вместе со своими подручными и жил всё это время припеваючи. Войны уже нет, считай больше двадцати лет. В кого за это время люди превратились, мы не знаем? Кто-то лучше стал, кто-то хуже? Мы с тобой ворами, к примеру, стали. А в кого превратились те люди, кто был с генералом рядом на фронте, и именно те, с кем был он в Германии? Я думаю, эта мысль стоящая, и они переключаться проверять его фронтовиков и на время тебя забудут. Картины эти я полагаю, принадлежали музею или каким-нибудь знаменитостям. Цвингер мне кажется это музей в Дрездене, – земля, относящая Саксонии? Там хозяйничали больше янки, но русские солдаты на Эльбе с американцами братанулись. Я – то там лично не был, но когда с войны ехал со своим другом Коляном, мне один летёха в эшелоне рассказывал, как пили с ними виски и закусывали «вторым фронтом», – так назывались американские консервы. Конечно, по этому Цвингеру нужны уточнения, возможно, я ошибаюсь? Сам понимаешь, иностранные слова для меня давно не феня. Могу с ними и косяков нарезать. А про твои проблемы я краем уха слышал, но не дёргался напрасно. Ждал от тебя уточнений.

– А ты голова! – потёр руки Пётр, – мне в голову не приходила такая мысль, а ты вот как-то допёр.

– Природу стал любить до невозможности, особенно Волгу, вот с неё и навеяло, – кинул он в реку подвернувшийся камень.– Бывает Пётр, заедешь в какую-нибудь заводь или затон. Ты один на один с водой, удочкой и своими мыслями и больше никого. Такое нашествие порой приходить, что диву даёшься. Чего только не передумаешь в это время. Или беру ночью телогрейку, стелю её у реки и ложусь созерцать рассвет. Свою я жизнь всю пережевал, так, что зубы последние выпали. Жалко в душе, конечно, те потерянные годы, но от воровских идей, я никогда не откажусь, не смотря, что я через день хаваю стерлядь и пью пиво. Я по жизни вор. Вором и умру, но постараюсь ментам не попадаться. Мне по статусу не положено сейчас криминалом заниматься, и ты знаешь почему? Но кое-кого надо урезонить в городе, чтобы не мешались под ногами, – и он рассказал о недавней стычке с Дыбой.

В это время сзади на клён села стая воробьёв и стала многоголосо чирикать.

– Хорошо, что не вороны прилетели, – чуть с радостью сказал Амба и поднялся с травы, – а то эти чернокрылые твари накаркали бы нам беду. У них это здорово получается. Хотя я и не особо суеверен.

Подойдя к реке, он вымыл руки в ней, вытерев после их о свои бостоновые брюки, вернулся к Глебу:

– Ну, ты даёшь Глеб, я же лично мазу за тебя держал на сходке. Вопрос о замене кассира стоял ещё перед твоим освобождением. Хранитель общака, – это почётно и ответственно, ничего святее для него в жизни не должно быть! Ты Глеб честный, хладнокровный и не нервный вор. Горячку не споришь в критический момент, а эти качества для кассира являются самыми важными. И твоя липовая нога всегда будет замазывать глаза легавым. Правильно ты поступил, что не ввязался в большой конфликт. Ты оберегаешь кассу, мы оберегаем твой покой. Поэтому Дыбе я язык отрежу напрочь, как Чувашу, сучонку зачуханному.

– Вот этого не надо делать. Я поэтому к Часовщику не обращался. Он бы сразу заказал этому Дыбе нашу коронную воровскую заточку в сердце. Без ножа можно обойтись, но сделай так, чтобы этот куян бесхвостый, при встрече уступал мне дорогу и кланялся, – наказал Глеб, хитровато щуря глаза, – да не забудь ему напомнить, чтобы обо мне в городе не распространялся.

– Проще простого, – заверил его Пётр, – теперь скажи мне по секрету:– кассу большую держишь сейчас?

Глеб поморщился и пыхнул в сторону Петра дымом от сгоравшей сигареты. Потом без заминки произнёс:

– Пётр ты мой друг и вор в законе, а от воров у меня секретов нет, потому что каждый вор, пополнявший эту кассу, имеет право знать «итого»? На вчерашний день, было двести тысяч новыми, не считая драгоценностей и некоторых ценных бумаг, – известил его Глеб и, посмотрев на часы, сказал: – Нам пора домой Пётр, Дарья стол уже, наверное, сгоношила, – и, опираясь на трость, встал с травы. Припадая на левую ногу, он зашагал к дому.