Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Ну и что?

- Ничего! Шпион уехал в Улеаборг и не вернулся оттуда. Может, утонул. И после этого ты хочешь, чтобы я верил любым россказням о якобы измене твоей королеве тебе? Сколько раз покушались на тебя самого, сколько раз поднимались восстания против тебя… Любая ложь становится очень правдоподобной, если в ней присутствует крупица истины! Но мутный поток не станет чище, если в него выплеснуть ковш родниковой воды! Разве Сванте Стуре не был обручен с Маргарет, когда ты разорвал их помолвку и забрал ее себе в жены? Разве это не правда? Что стоит лишь намекнуть на то, что их роман продолжился за твоей спиной? Ничего не стоит! Потому что ты в это сразу поверишь! Как поверишь тут же и в то, что принц Юхан не твой сын! Ах, какая романтическая и, главное, правдоподобная история бы получилась! Все знают твои слабые стороны, мой король, - невесело усмехнулся Олаф, - Ты вспыльчив, крут нравом, скор на расправу. Еще не дослушав до конца, ты готов проломить голову любому лишь за первые произнесенные слова, которые тебе не понравятся и вызовут твою неукротимую и беспощадную ярость. Можно подумать о твоем характере известно лишь мне одному! О нем не знает больше никто! – Советник всплеснул руками. – Ни твоя жена, ни двор, ни народ! Твоя Маргарет покорно подставит свою голову, а заодно голову сына, матери Эббы, сестры Марты, под топор палача или твой молоток? Они похожи на самоубийц? Что молчишь, Густав? Катарина Саксен-Лауэмбургская, Маргарет, Эбба, Марта… продолжить список, мой благородный правитель? Ты хочешь переплюнуть Эйрика Кровавую Секиру ? Ты хочешь, чтобы все шведские кланы и вся Европа ополчилась против нас?

- Я не хочу прослыть рогоносцем! – Прорычал король. – Это вопрос чести!

- Черт бы вас побрал с вашей честью! Вы так с ней возитесь…

- Тебе этого не понять! – Презрительно хмыкнул Густав.

- Куда уж мне, сыну кузнеца… Благородные рыцари, благородные дамы… Только откуда у вас такое количество незаконнорожденных детей? Слово «честь» на мой взгляд простолюдина, слишком мало соотносится с такими понятиями, как мораль, нравственность, целомудрие, зато стоит совсем рядом со словом «смерть». Вы готовы убить любого и умереть сами за один лишь взгляд, неосторожно оброненное слово, сплетню, я уже не говорю о лжи и клевете. Как же легко отобрать у вас жизнь! У того же Сванте Стуре, лишенного тобой невесты, более чем достаточно оснований, чтобы всадить тебе кинжал в спину!

- Стуре – сопляк! – Король уселся рядом с бывшим советником на скамью и сплюнул на пол.

- Я сказал - в спину, Густав.

- Все равно сопляк!

- Хорошо, ты поверишь в любую сказку, затрагивающую твою честь, убьешь кого-нибудь, например, свою жену, выберешь себе следующую, отобрав ее у другого, а он окажется не сопляком. И что дальше? Нет короля Густава Ваза, нет наследников, потому что я в таком случае не дам и эре за жизнь малолетнего Эрика, нет и нашей Швеции… Ты забыл или не знал никогда одну древнюю римскую мудрость о том, что жена Цезаря всегда вне подозрений! Кстати, ты спрашивал свою жену?

Густав помолчал и буркнул:

- Спрашивал!

- Надеюсь она еще жива? – Снова усмехнулся бывший советник.

- Она третий день валяется перед распятием и твердит одно и то же, что не изменяла мне.

- Вот видишь! Она не самоубийца! Она родила тебе уже двоих - мальчика и девочку, и родит еще.

- Да уж, я позабочусь об этом.

- Не сомневаюсь, Густав. Скорее всего, ты ее посадишь под замок и заставишь рожать до изнеможения, чтобы быть уверенным в том, что все дети твои. Но при этом червь сомнения тебя будет грызть теперь всегда! Из-за одного нелепого слуха, запущенного с безусловным тайным умыслом.

- Почему ты не донес мне об этом?

- Каюсь! Сделал глупость, или испугался, зная твой нрав. Ты внушаешь ужас, оттого приходится продумывать до мелочей каждый шаг, каждое слово, ибо все чревато вызвать твой гнев, и в таких условиях ошибок не избежать. Но ты их не прощаешь никому! Не могу сказать, что пересилило – страх или осторожность. Или и то и другое вместе. Предпочел убить, чтобы глупая сплетня не поползла дальше.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- А она все равно поползла!

- Я не виноват в этом, Густав. Я сделал все для того, чтобы она умерла с тем священником.

- Значит, кто-то слышал еще!

- Ты прав! – Покачал головой и развел руками в стороны Петерссон. – И у стен есть уши.

- Ладно! – Король поднялся на ноги. – Я оставлю тебе жизнь. Но за то, что ты не донес мне, будешь наказан. Внесешь в казну деньги, я потом скажу сколько, и я не хочу больше видеть тебя своим советником. Будешь заведовать школами. Когда святоши лезут в политику – не жди добра! Один папа римский чего стоит! Все. Прощай, Олаф! – Густав повернулся и быстро покинул камеру, ни разу не оглянувшись на бывшего советника, печально смотревшего ему в спину. Петерссон прошептал беззвучно:

- Упрямый осел! А ведь проклятье убитой тобой Катарины начинает сбываться, Густав… Если та исповедь была правдой, то Маргарет и Сванте сделают все, чтобы спихнуть Эрика с престола после твоей смерти и посадить на него Юхана… Дай Бог мне не дожить до времен, когда твои сыновья начнут уничтожать друг друга…. Может стоило рассказать тебе все, мой король? И посмотреть на новую «кровавую баню», а не сидеть здесь в подземелье?

Конец третьей книги.

Книга четвертая. ВОЗДВИГНУ НА ТЕБЯ ЗЛО!

Глава 1. Виттенберг. 20 лет спустя.

Унылые бранденбургские поля сменились пышными лесами Саксонии и повозка с семейством Веттерманов покатила дальше, все ближе и ближе к Виттенбергу, возвращая Иоганна в годы юности. Трепет и волнение охватывали пастора в предвкушении встречи с маленьким городом, сыгравшим такую важную поворотную роль не только в его судьбе, но и в жизни миллионов людей, населявших Северную Европу. К томительной радости ожидания добавлялась гордость, что он едет не один, а с любимой женой и сыном, который достоин своего отца и, (Иоганн не сомневался в этом), даже превзойдет его своими успехами в познании мудрости Божьей и человеческой. Все складывалось удачно, но состояние, в котором пребывала Агнес после ужасного потрясения от встречи и, главное, казни своей бывшей подруги Сесиль, удручало пастора. Она разрыдалась один единственный раз там, еще в Штральзунде, но после этого словно иссохла. Всю дорогу женщина сидела, сжавшись в комок и забившись в угол повозки. Разговорить ее не удавалось никому, ни мужу, ни сыну. Она почти не притрагивалась к еде и отвечала на все их вопросы либо жестами, либо покачиванием головы. Ее взгляд стал сух и безразличен ко всему. Иоганн пересаживался к жене, обнимал за плечи, гладил, что-то шептал на ушко, уговаривал поплакать, стараясь тем самым облегчить страдания, но все тщетно. Уже перед самым Виттенбергом, обозначившимся устремившимися в небо острыми шпилями церквей и длинными оборонительными валами, которые предстояло объехать, ибо с северной стороны городских ворот не было, пастор радостно обернулся к жене, чтобы сообщить об окончании их долгого путешествия, но его улыбка тут же исчезла. Было еще достаточно светло, и Иоганн мгновенно заметил нездоровый румянец, неожиданно выступивший на бледном доселе лице Агнес. Он тут же подсел к ней, дотронулся губами до лба, взял ее руки в свои и почувствовал пугающий жар, исходивший от жены. Его сердце сжалось от страха, что она серьезно заболела.

- Андерс! – Он окликнул сына. Юноша, сидевший рядом с возницей, оглянулся. – Поройся в наших вещах и найди скорее зимнюю шубку матери. Ее надо одеть потеплее. Кажется, она больна.

Обеспокоенный сын немедленно исполнил просьбу отца. И вот они уже вдвоем сидят рядом с закутанной в собачий мех и дрожащей от озноба Агнес. Как медленно тянется время, как неторопливо едет их повозка, ведь им надо скорее оказаться в городе и найти первого же врача или на худой конец аптекаря, чтобы облегчить ее страдания. Быстрее, еще быстрее, возница! Вот они уже внутри городских стен, длинная Коллегиенштрассе, Августинская обитель, дома Лютера и Меланхтона, университет, дальше, дальше, все потом, позднее, сначала Агнес. Наконец, приехали! Пастор просит хозяина скорее послать служанку в аптеку. Ближе всего, кажется та, что в доме Кранаха . Сказать, чтоб взял лучшие лекарства от простуды, сколько бы они не стоили. Тот подозрительно косится на больную, но выполняет просьбу Веттермана. Сын остается внизу с вещами, а Иоганн на руках вносит Агнес в отведенную им комнату на втором этаже, осторожно опускает на кровать, тщательно укутывает снова. Она ничего не говорит, только тяжело дышит. Веттерман чувствует, как с каждой минутой она слабеет, становится все горячее и беспомощнее. Господи, только бы не… Иоганн даже не произносит этого слова, означающего приговор.