Волгины - Георгий Шолохов-Синявский

Алексей подумал:

«Подойду сейчас и скажу все, что чувствую, скажу с чистым сердцем, потому что ухожу и, может быть, никогда больше ее не увижу».

— Товарищ майор, — послышался в тишине землянки грудной голос. — У меня к вам просьба: отнести на полевую почту вот это…

Нина подошла к Алексею, держа в поднятой руке конверт.

Алексей видел теперь ее совсем близко — ее глаза, гвардейский, им самим еще под Сталинградом врученный значок, а слева — медали «За боевые заслуги» и «За оборону Сталинграда»… Медицинские погоны неловко топорщились на ее узких плечах… И то, что ему хотелось сказать недавно, мгновенно отступило, словно испарилось…

— Да, да, пожалуйста, Нина Петровна, — пробормотал Алексей. — Постараюсь не забыть.

Он стал засовывать под планшет тугой конверт.

— У нас есть сейчас трое раненых. Вчера доставили из третьей роты. Я звонила в медсанбат — обещали вчера прислать машину и не прислали, — сказала Нина.

— Хорошо. Я передам кому нужно. Ну-с, товарищ лейтенант медицинской службы, — искусственно улыбаясь, проговорил Алексей, — разрешите пожелать вам всего хорошего.

— До свидания, товарищ гвардии майор. Надеюсь, вы не будете нас забывать?

Ее лучистые глаза просто, по-женски смотрели на него.

Алексей пожал ее теплую маленькую руку и вдруг, не помня себя, поднес ее к губам, поцеловал.

Застучали шаги по ступенькам: это возвращалась Таня.

Алексей выпустил безвольно-покорную руку Нины, шагнул к выходу…

22

Поглаживая рыжевато-русую бороду, закрывавшую чуть ли не половину широкой груди, начальник политотдела армии генерал-майор Николай Владимирович Колпаков мягко шагал по просторной чистой избе и веселым, спадающим до гулкой октавы басом говорил сидевшему у стола Алексею Волгину:

— Алексей Прохорович, наконец-то мы стянули вас с насиженного-места. Сразу два приказа политуправления фронта: о назначении вас начальником политотдела дивизии и о присвоении звания подполковника.

Алексей, ошеломленный новым назначением, встал.

— Сидите, сидите, — положил ему на плечо руку Колпаков. — Очень рад за вас, очень рад.

— Так сразу, минуя полк, в дивизию, товарищ генерал? — голосом, полным растерянности, спросил Алексей.

— Да вот так… Минуя полк… Полковник Мануйлов серьезно заболел и отправлен в госпиталь в Москву. Вам сегодня же придется принимать политотдел.

— А из Москвы больше обо мне не запрашивали? — спросил Алексей, глядя на начпоарма так, словно хотел сказать, что новое его назначение и молчание Москвы не обошлось без его, начпоарма, участия.

Колпаков, видимо поняв, что этот умный, всегда державшийся с почтительным достоинством майор в чем-то не доверяет ему, слегка насупился:

— Нет, из Москвы пока ничего не слышно.

Генерал прошелся по избе, с силой нажимая на носки, с таким видом, как будто находил особенное удовольствие испытывать тяжесть своего большого, пышущего здоровьем тела. Шагнув к Алексею, остановился и с добродушной усмешкой проговорил:

— Насколько помнится, Алексей Прохорович, вам не хотелось уходить из армии… Вот о вас и позабыли.

— Пока это меня не особенно волнует, товарищ генерал, — сухо ответил Алексей. Рад ли он был новому назначению, сильно ли обеспокоен масштабами предстоящей работы, он и сам не мог понять в эту минуту. Все-таки он не ожидал такого назначения. Стало быть, о нем кое-что узнали и теперь хотят сделать из него крупного политработника армии.

Но как долго придется ему привыкать к этой новой обстановке!

В занавешенные чистой марлей окна пробивалось особенно веселое после майского дождя солнце. Где-то за стеной, по-видимому в сарайчике, кудахтали куры, повизгивал поросенок. За дверью стрекотала машинка… Покой, тишина. Будни второго эшелона армейского тыла…

Конечно, в штабе и политотделе дивизии не будет такого покоя, уюта, и все-таки и там не будет того, к чему Алексей привык, что видел и слышал каждый день — всегда тревожного и словно грозового воздуха переднего края, людей, стоящих перед врагом лицом к лицу.

— Теперь у вас будет большая часть, — как бы отвечая на мысли Алексея и снова начиная ходить по пестрой домотканной дорожке, постланной от стола к двери, продолжал начпоарм. — Партийный состав дивизии увеличивается с каждым днем. Да что вам говорить! Ведь вы руководили большим коллективом. Правда, это крупная боевая единица, сложный военный механизм… Признайтесь, — неожиданно прервал себя Колпаков, — вам не хочется уходить из батальона?

— Не хочется, товарищ генерал, — сознался Алексей.

— Вот вы опять, — с сожалением покачал головой генерал. — Но мы теперь вас не отпустим. Теперь вы наш надолго… Вы знаете, что нам предстоит?.. Идите-ка сюда. — Колпаков поманил Алексея к застилавшей всю стену, как пестрый ковер, карте, показал розовым пальцем на красные и синие круги и овалы чуть пониже Орла. — Вот, пожалуйста! Сюда немцы стягивают громадные силы: отборные танковые и моторизованные дивизии, укомплектованные сверхтяжелыми танками «Тигр», самоходными орудиями «Фердинанд» и так далее. Сосредоточивается масса авиации. Гитлеровцы выскребли весь тыл, снимают войска с Западного фронта… А союзнички наши о вторжений в Европу все еще помалкивают, закопались в Северной Африке и вряд ли скоро откроют второй фронт… Понятно? Как видите, немцы не дремлют и опять хотят воспользоваться летним периодом и отсутствием второго фронта. Хотят взять реванш за Сталинград, как они сами выражаются. Об этом говорит и наша разведка… Кстати, ваш праздничный «язык» добавил ко всему, что мы уже знали, много нового и важного.

— Заговорил-таки… А у нас молчал, — удивился Алексей.

— У нас тоже сперва молчал иди молол чепуху. Оказался порядочным мерзавцем. Таких, конечно, молодчиков мы приберегаем для послевоенных судов. За этим бароном, как потом выяснилось, числится немало гнусных преступлений. Но, главное, он разговорился и расхвастался — за милую душу. И не из желания, конечно, оказать нам услугу, а чтобы доказать, что вот мы, гитлеровцы, дескать, еще не выдохлись, как вы думаете, и вам, большевикам, еще нос утрем. В общем, картина ясная: гитлеровцы готовятся к летнему большому наступлению на Курск, чтобы запереть Курский выступ и ударить на Москву. О сроках не знают еще и сами немцы, но мы должны быть начеку.

Колпаков прошелся от стола к двери, занавешенной байковыми одеялами, и обратно, продолжал более тихо:

— Так вот… Можете судить, какая предстоит нам работа. Кропотливая, ежечасная, может быть, не такая веселая и разнообразная, как у боевых командиров, но не менее важная. Строевикам предстоит еще больше закапываться в землю, расставлять истребительные противотанковые средства и в то же время готовиться к наступательным операциям еще невиданного масштаба. Нам, политработникам, надо будет воспитывать солдат, закалять их души, повышать идейность, моральный и боевой дух армии. Каждое наше подразделение, каждая огневая точка должна стать Сталинградом в миниатюре. Весь этот период мы должны учить бойцов усваивать уже накопленный опыт… Учеба, учеба и учеба! Политическая, пехотная, противотанковая, снайперская, какая хотите. Учиться, пока есть время. Уметь отражать атаки, отсекать пехоту от танков, бить их всеми средствами, штурмовать оборонительные узлы. Штучки у нас для этого припасены получше, чем в прошлом году. Ими надо уметь пользоваться. А мы, политработники, должны постараться, чтобы боец не только владел в совершенстве оружием, но и знал, зачем это оружие ему дано. По поводу вопросов, которые я сейчас затронул, мы еще будем беседовать со всеми. На днях в политотделе армии предстоит совещание. Ну-с, а теперь… — Колпаков расправил бороду ладонью снизу, выставил ее вперед, как лопату, смягчил продолжительною официальную беседу доброжелательной улыбкой. — Теперь желаю удачи… Вы, я вижу, озадачены?

— Есть немного, товарищ генерал, — ответил Алексей.

— Ничего. Привыкнете.

— Товарищ генерал, разрешите узнать… Как с теми двумя перебежчиками? — спросил Алексей. — Ведь это тоже наши первомайские трофеи.

— Ах, да… Конечно. Кажется, наш народ. Одного мы передали в штаб армии. Уже помогает составлять листовки и обращения. Приглашает поименно своих однополчан последовать его примеру. Правда, насчет пребывания в компартии приходится пока верить на слово. Как бы ни было, мы не должны забывать, что перед нами две Германии.

Алексей сказал:

— Мне думается, наш народ никогда не забывал об этом. Разрешите идти, товарищ генерал?

— Идите.

Колпаков крепко сжал руку Алексея.

— Все-таки вы теперь ко мне ближе, а? — весело усмехнулся он.

— Ваша взяла, товарищ генерал, — шутливо ответил Алексей.

Он взял конверт с приказом и направлением, отдав честь, вышел из кабинета.