Широкий Дол - Филиппа Грегори

Мне никогда еще не доводилось провести всю ночь в постели с любимым, не страшась наступления утра, и это оказалось поистине прекрасно. Но еще лучше было то, что Джон, страстный любовник, наполнил наши первые ночи дивной дымкой наслаждения, смеха, вина и задушевных разговоров.

– Ах, Беатрис, – сказал он, с грубоватой нежностью заставляя меня лечь после очередного взрыва страсти и укладывая мою голову себе на плечо, – как же долго я тебя ждал!

И мы уснули, крепко обнявшись.

А утром за кофе со свежими булочками он заявил:

– Знаешь, Беатрис, мне, пожалуй, уже нравится быть твоим мужем. – И я невольно улыбнулась ему столь же тепло и искренне, как и он улыбался мне, и щеки мои залил жаркий румянец.

В общем, первые дни нашего супружества, как и первые месяцы, были наполнены нежностью, теплом и радостью наслаждения друг другом; мы оба были охвачены истинной страстью. Джон не был новичком в любовных делах (и я тоже, Господь тому свидетель), но вместе мы обретали в любви нечто особенное. Чудесная смесь нежности и чувственности делала наши ночи поистине незабываемыми. Да и днем нам было очень хорошо вместе благодаря острому уму Джона, его сообразительности и полному нежеланию стать серьезным и смеяться надо мной, вместе со мной и из-за меня. Он умел заставить меня рассмеяться в любой момент, даже самый неподходящий: например, когда я выслушивала громоподобные жалобы старого Тайэка или пыталась вникнуть в очередной безумный план Гарри. У Тайэка за спиной я видела Джона, который низко кланялся, дергая себя за чуб и пародируя крайнюю степень уважения ко мне; или же Джон, стоя у Гарри за спиной, с преувеличенным энтузиазмом кивал, слушая, как мой брат рассказывает, что нам нужно построить у себя огромные стеклянные теплицы, выращивать в них ананасы и продавать их в Лондоне.

В такие моменты, а они случались почти каждый день этой холодной, с сильными ветрами осени, мне казалось, будто мы с Джоном счастливо женаты уже много-много лет и будущее расстилается перед нами, точно крупные плоские камни, по которым так удобно перебираться через любую, не слишком быструю реку.

Наступило Рождество. Арендаторы и крестьяне были приглашены на традиционный праздничный пир. В наших краях арендаторам и работникам обычно позволялось лишь смотреть, как пируют и танцуют знатные господа, но у нас в Широком Доле издавна существовала иная традиция, и мы устраивали в усадьбе праздник для всех. На конюшенном дворе расставляли большие раскладные столы и скамьи и разжигали огромный костер, на котором жарили целого быка. А когда все наедались до отвала, запивая угощенье щедрым количеством сваренного в Широком Доле эля, столы отодвигали, и все, сбросив зимнюю одежду, принимались танцевать под бледным зимним солнышком.

Этот пир, первый с тех пор, как умер папа, тоже состоялся в хороший зимний денек, и во время танцев солнышко ласково пригревало наши лица. Поскольку я все еще считалась новобрачной, мне выпала честь открывать танцы, и я, с извиняющейся улыбкой глянув на Джона, протянула руку Гарри, с которым, согласно традиции, и должна была танцевать первый танец. Следом за нами, повторяя те же фигуры танца, двинулись и остальные пары, и первыми среди них были Селия, совершенно очаровательная в своем бархатном платье благородного, темно-синего цвета с отделкой из белого лебяжьего пуха, и мой дорогой Джон, который всегда был готов шепнуть Селии ласковое словечко, но при этом посмотреть на меня с такой улыбкой, которая предназначена только для моих глаз.

Заиграла музыка – ничего особенного, скрипка и бас-виола, – но мелодия была веселая, быстрая, и мои красные юбки так и взлетали, когда я кружилась то в одну сторону, то в другую, а потом, крепко держась за руки Гарри, вместе с ним ворвалась в коридор, выстроенный остальными парами. Пробежав сквозь этот коридор, мы с Гарри тоже встали в самом конце и подняли руки аркой, пропуская всех по очереди. Последними сквозь коридор под аплодисменты зрителей пробегали улыбающиеся Селия и Джон.

– Тебе хорошо, Беатрис? Ты выглядишь совершенно счастливой, – крикнул мне Гарри, глядя в мое сияющее лицо.

– Да, Гарри, я действительно очень счастлива, – с некоторым нажимом сказала я. – Широкий Дол преуспевает, мы с тобой оба удачно вступили в брак, мама, наконец, всем довольна. Да и мне больше нечего желать.

Добродушная улыбка Гарри стала еще шире; его лицо, которое благодаря кулинарным изыскам Селии становилось все более пухлым и округлым, так и светилось от счастья.

– Вот и замечательно, – сказал он. – Я рад, что все так отлично устроилось для всех нас.

Я улыбнулась, но промолчала. Я знала, что он намекает на мое прежнее нежелание выходить замуж за Джона. Гарри никак не мог понять, каким образом мое полное неприятие этой идеи вдруг обернулось столь улыбчивым согласием. Мне также было ясно и кое-что другое: Гарри не мог не думать о моем грозном обещании вечно быть с ним рядом и вечно оставаться в Широком Доле. Он и боялся этого, и страстно жаждал тех мгновений, когда я разрешала ему подняться в потайную комнату на чердаке западного крыла. Какой бы любящей женой ни была теперь Селия, какой бы наполненной ни была теперь жизнь самого Гарри, он по-прежнему стремился – и всегда будет стремиться! – к тому извращенному наслаждению, которое ждало его на чердаке, вдали от освещенных серебряными канделябрами привычных залов и коридоров нашего дома. С тех пор как я вышла замуж, мы встречались там с Гарри раза два или три от силы. Джон без возражений воспринимал мою привычку поздно засиживаться в кабинете за работой, да и сам порой отсутствовал всю ночь, будучи занят с кем-то из пациентов, особенно если, скажем, принимал тяжелые роды или находился у постели умирающего. Такие ночи я использовала по-своему: вместе с Гарри поднималась в комнату на чердаке, ремнями привязывала своего брата к крючьям в стене и подвергала его самым разнообразным мучениям, какие только могла придумать.

– Да, я тоже очень рада, – кивнула я Гарри, и мы снова схватились за руки и галопом помчались по составленному другими парами коридору в обратном направлении. Затем мы, снова кружась впереди всех, исполнили все необходимые фигуры танца, и танец наконец-то закончился; музыканты стали щипать струны, обозначая паузу, но Гарри все продолжал кружить меня, так что пышная вышитая юбка моего темно-красного платья облаком разлеталась вокруг моих ног. К сожалению, это кружение вместо восторга вызвало у меня дурноту; я сильно побледнела и вырвалась из рук Гарри.

Джон мгновенно оказался рядом со мной. Селия тоже. Они оба были само внимание.