Кирза и лира - Владислав Вишневский

Согнувшись, переваливаясь, спотыкаясь и толкаясь, побежали солдаты, выстраиваясь как обычно, в затылок. Жарко в прорезиненном скафандре. Жарко и душно. Пот заливает глаза, под резиновой маской как и в сапогах, хлюпает влага, воздуха катастрофически не хватает. Резво бежать, вытягивая тонкую струйку воздуха из фильтрующей банки очень трудно, невыносимо трудно. Легкие разрываются от недостатка воздуха, сердце бешено колотится в испуге умереть от удушья. Стекла очков противогаза, как не готовили их, запотевают. Получается — бег почти без воздуха и в слепую, на ощупь. Пробежав изрядный кружок вслепую, следует новая команда:

— Правое плечо вперёд, марш! — как плохо видящим, показывает руками лейтенант и, сверкая выпученными стеклами своего офицерского противогаза, первым ныряет в ожидавшую на пути палатку. Солдаты, один за другим, неожиданно для себя попадают в большую, тёмную, вернее задымленную палатку, на отдых. Да не на отдых, конечно, а на проверку. Кто не ожидал или не знает, это называется попались на проверку. Дымовые шашки — любимое средство проверяющих химиков. У них, после этих шашек, идет только газ-пикрин. О-о! Газ-пикрин — это вообще конфетка, это класс!

Вся прелесть проверки заключается в том, что если во время бега воспользоваться солдатской хитростью и выдернуть дыхательный резиновый лепесток-клапан, в таком противогазе можно бегать сколько хочешь, с любой возможной для тебя скоростью, без боязни задохнуться, хоть сладко спи в противогазе, хоть песни пой, да. Заборный воздух без ограничений, свободно, в полном объеме, сколько нужно, попадает в легкие. Для жизни красота, и со стороны это не видно, практически и не заметно. Если только не попадешь в дымовую камеру, на химпроверку, как сейчас, например! А если попал с выдернутым клапаном, тут тебе и всё, хана тебе приходит, наступает полный, так сказать «писец». Не в полном, конечно, смысле, это же учения, а так, на половину только «ханец». Но и этой половины больше чем достаточно, хватает маму вспомнить… О-о! Обливаясь горючими слезами, кряхтя, задыхаясь, сопя, надрывно кашляя, пуская из носа сопли, слюни, приходится шустро выскакивать на свежий воздух. Сорвав при этом, естественно, противогаз с себя — иначе никак. Тем самым, нежелательным образом открываешь командирам свои «краплёные карты». А это, как известно, снижение общей оценки тебе лично, твоему родному отделению, ещё более родному взводу, всей роте… Что отсюда следует?

А то и следует… Три-четыре неофициальных — персональных! — чувствительных пендаля или по тыкве, а когда запросто и по сопатке от старших ребят, от салаг или дембелей, если таковые вдруг с тобой рядом окажутся, и три или четыре официальных наряда внеочереди, от командира взвода, как минимум. А об увольнении можно месяц-другой и не мечтать. Короче, попался, молодой, иди-ка сюда, на… это дело, на кукан, значит! Нечего, понимаешь, попадаться.

А всё равно попадаются, но только молодые и редко салаги. Молодые чаще потому, как не выдерживают нагрузок, сопляки ещё. Салаги, например, те уже учёные, уже осторожные. Они уже знают: «чё почём, и чё в мешках!», в смысле знают, когда можно нарушать, и как. А старики, дембеля, вообще никогда. Не потому, конечно, что уже умеют в противогазе бегать или терпенья хватает, нет, а потому, как их на ученьях-то уже и нет вовсе. Они, как и сегодня, все уже давно загасились, кто — где.

Одни накануне тревоги заступили в наряд — кто по части, кто по роте, кто в столовую. Более ловкие, медицинские освобождения взяли по причине вдруг высокой температуры, сильных натёртостей ног, острых болей в желудке. Кое кто даже залёг в санчасть на полном каком-то основании. И правильно, чего уродоваться, когда дембель-то уже вот он, рядом! Пусть уж молодые теперь и салаги стараются. Им это нужно, у них ещё вся служба — о-го-го ещё где! Как в песне: «Всё еще впереди…», вся еще впереди!

Другие, как я, например, музыкант, но старик-дембель, все же попали на последние в нашей службе учения, но я, в этот раз, загасился в качестве трубача-сигнальщика. Нет, я не духовик, не трубач, но к третьему году службы, загодя, от нечего делать, освоил это нехитрое дело, и теперь, как матрос на мачте в бочке, сижу на сигнальной вышке ищу глазами землю, в смысле жду следующих одна за другой, команд. Дудю, дужу, дудею или как там правильно сказать? Короче, сигналы подаю. В начале: «Внимание! Слушайте все!». Потом, «Огонь!» или «Отбой!», в разной последовательности.

А вид отсюда, с вышки, открывается — мама родная! — закачаешься. Самый раз песни петь и стихи рассказывать: Мне сверху видно всё, ты так и знай!..

Видно отсюда действительно всё так здорово, и так отлично, как даже командующему учений из своего командного пункта не видно. А потому, что моя-то вышка наполовину выше командирской, если не больше. Я, как тот орёл в гнезде, зорко оглядываю поле битвы там внизу… Передо мной, как на ладони, всё поле учений в развернутом, перепаханном виде…

Поле, русское по-о-о-олеСветит луна-а или падает сне-ег…

Нет, про луну и снег, это сейчас не в масть, не в ту степь, называется. Но поле, пусть и перепахано, бедное, нами всё напрочь, на миллион рядов и никогда и ничего уже, наверное, не родит, кроме нас — стойких защитников Родины и великих её полководцев, естественно, но всё равно, даже этот замученный клочок природы меня, например, вдохновляет. Если, конечно, вот так вот, смотреть на всё это сверху, с вышки. Главным образом вдохновляет потому, что я уже дембель. Дембель! Понимаете? Де-м-бе-ль! Почти свободная птица. Если бы не так, ползал бы я сейчас, как те молодые и салаги, там в низу. Причем, на брюхе. Но, это, слава богу, уже пройденный этап. Лучше всё же смотреть вверх и вдаль. Вверх и вдаль. Конечно, помня, что там внизу. Вернее, не забывая об этом.

Как всё же хорошо на природе!.. Йеэх-х!.. Кр-расота!

Чистый, вольный воздух и манящий вдаль простор завораживают, притягивают. Взлететь бы сейчас вверх над всем этим пьянящим раздольем… Легко и свободно зависнуть, широко раскинув крылья над землей, над всем этим великолепием — как вот эти счастливые птицы… Парить, парить вместе с ними!.. Взлетать, взлетать… Подниматься всё выше, выше… и… Улететь бы отсюда, к херам, куда подальше. Домой! Домой! Домой!.. Как же эта долбанная солдатская неволя надоела, кто б знал! Эх!..

А там, внизу, на уровне солдатских сапог, если глянуть, никакой поэзии, одна проза. Одних гоняют по лужам, другие в это время, как черепахи высоко задрав голову над панцирем, ползают по грязи, третьи стреляют по хлипким мишеням, четвертые бьют болванками из РГД по макету танка, пятые бросают учебные гранаты…

Кстати, я тут не один в гнезде. Тут ещё один орел есть. Такой же орёл, как и я, только от связистов. Мы с ним, с моим корешем, тоже дембелем, и тоже тёзкой, хорошо видим всё, что сейчас делается там, внизу. Видим, как наши БМПэшки, грязные все — поросята и те чище! — сначала стащили с дороги полевые кухни, поставили их в кустики, к лесочку, ближе к речке, чтоб посуду, значит, после еды далеко не таскать, мыть быстрее. Еда… О! Не вовремя, чёрт, выскочила. Еда — больная тема, лучше бы её сейчас не затрагивать… в желудке сразу бурлить начинает.

Жрать хочется, братцы… и домой! Жрать — всегда, домой — немедленно! Нет в службе никакой ни патетики, ни патриотики, нет! И никакого долга!.. Потому она и обязательная… Какой дурак — добровольно! — захочет всё это терпеть!.. Что вы! А так… Призвали!.. И на, тебе, молодой, мордой об патетику!.. А не понравилось — заставим! А убежишь — «турма». Неволя, в общем. Причём, почти голодная. Да!.. Сейчас бы… Эх!.. Ладно, у нас уже дембель! Дем-бель!

Куда бы мы с Пашкой, тёзкой орлом-связистом, не смотрели сверху, а глаза всё одно — сами собой — к полевым кухням возвращаются. Рефлекс такой. Не машут ли нам черпаками-разводягами: «Идите ребята кушать! Садитесь жрать, пожалуйста!» А вот действительно, почему это так притягивает, а? Никто не скажет… Загадка века? Молодой организм… изьм, коммунизьм… онанизьм… империокрити… цизьм.

Короче, хочется, чтобы кашевары скорее жрать готовили. По времени, так давно бы уже пора нас накормить. Давно пора. Чего они так долго возятся?.. Нет, вижу сверху, там ребят подгонять не надо, молодцы, «поварёшки», уже вовсю суетятся. Они тоже сегодня свои нормативы сдают, тоже, наверное, стараются. Значит, скоро что-то вкусное лопать будем. Как всё же трубы кашеварок призывно дымят, красиво так, как у паровозов! А запах… Нет, запах сюда долетает другой… Не скажу какой, но точно где-то рядом свинарник всеми своими тухлыми дырками в атмосферу дышит — это точно. Ффу, ты, погань какая!.. Но аппетиту это не вредит, хоть в тот свинарник нас посади…

Вдруг мой тезка встрепенулся, встряхнул головой, получив в наушник какую-то очередную команду. «Дудеть, что ли будем?» — одними глазами спрашиваю. «Наверное», — тоже одними глазами подтверждает тёзка, продолжая слушать…