Источник Вознесения - Брендон Сандерсон

Сэйзед сидел на кухне, в отгороженном углу, держа руки на столе перед собой. На каждом пальце блестело кольцо. Все они были маленькими для метапамяти, но сохранение ферухимических качеств требовало времени. Понадобились бы недели, чтобы до краев заполнить все эти кольца, а у него оставалось едва ли несколько дней. В принципе, Сэйзед был удивлен уже тем, что колоссы так долго ждали.

Три дня. Совсем мало времени, но он подозревал, что понадобятся все возможные преимущества в надвигающемся противостоянии. Пока что он сумел отложить лишь малую толику каждого качества. Достаточно для одного отчаянного рывка на тот случай, если его оставшиеся метапамяти закончатся.

В кухню, ковыляя, вошел Колченог. Он показался Сэйзеду размытым пятном. Даже в очках, надетых, чтобы компенсировать потерю зрения, которое он откладывал в метапамять, Сэйзед с трудом его узнал.

– Вот и все, – сказал Колченог. Его голос звучал глухо, потому что другая метапамять вбирала в себя слух Сэйзеда. – Они наконец-то ушли.

Террисийцу понадобилось несколько секунд, чтобы разобрать сказанное. Мысли едва шевелились, словно погруженные в густой, разбухший суп.

«Они ушли. Войска Страффа. Они отступили».

Сэйзед негромко кашлянул:

– Он ответил на какое-нибудь из посланий лорда Пенрода?

– Нет. Зато казнил последнего гонца.

«Что ж, это не очень хороший знак», – медленно подумал Сэйзед.

Конечно, хороших знаков вообще было маловато в последнее время. Город находился на грани голода, и теплые дни закончились. Вечером наверняка пойдет снег. Это усиливало чувство вины: Сэйзед сидел в уютной кухне, возле теплого камина, попивал бульон, позволяя метапамяти втягивать силу, здоровье, чувства и скорость мышления. Он нечасто пытался заполнить так много сразу.

– Ты неважно выглядишь, – заметил Колченог, присаживаясь.

Сэйзед моргнул, обдумывая сказанное.

– Моя… золотая метапамять. Она впитывает мое здоровье, сохраняет его. – Он посмотрел на свою миску с бульоном. – Я должен есть, чтобы быть здоровым, – пояснил террисиец, мысленно готовя себя к тому, чтобы сделать еще глоток.

Процесс был очень странный. Мысли двигались так медленно, что требовалось не меньше минуты на обдумывание желания поесть. Потом так же медленно реагировало тело: рука двигалась несколько секунд, а после этого мышцы подрагивали, потому что их сила уходила прямо в пьютерную метапамять. Наконец Сэйзед доносил полную ложку до рта и втягивал бульон, который казался безвкусным, потому что запахи тоже отправлялись в метапамять, лишая вместе с ними и чувства вкуса.

Наверняка стоило бы лежать, но тогда Сэйзед мог уснуть. А во время сна он не мог заполнять метапамять, точнее, мог заполнять только одну. Бронзовую, в которой хранилась бодрость, позволявшая ему дольше спать в обмен на то, что в будущем становилось возможно не спать вовсе.

Террисиец вздохнул, осторожно положил ложку на место и кашлянул. Он сделал все, что мог, чтобы предотвратить конфликт. План был таков: отправить письмо лорду Пенроду, призывая его сообщить Страффу Венчеру, что Вин покинула город. Сэйзед надеялся, что Страфф пойдет на сделку, если узнает об этом. Но тактика оказалась неверной. За все время от Страффа не поступило никаких вестей.

Их рок приближался с неумолимостью рассвета. Пенрод позволил трем отдельным группам горожан – в одной из них были аристократы – бежать из города. Однако после побега Эленда солдаты Страффа оказались начеку, поэтому поймали и перебили всех. Пенрод даже послал гонца к лорду Джастесу Лекалю, надеясь заключить договор с южным властителем, но гонец не вернулся из лагеря колоссов.

– Что ж, – сказал Колченог. – Зато мы протянули еще несколько дней.

Сэйзед немного подумал:

– Боюсь, просто отсрочили неизбежное.

– Разумеется. Но отсрочка все равно важна. Эленд и Вин уже в четырех днях пути отсюда. Если бы драка началась слишком рано, бьюсь об заклад, наша маленькая рожденная туманом тут же вернулась бы и пала смертью храбрых, пытаясь нас спасти.

– А-а, – медленно протянул Сэйзед, заставляя себя выпить еще ложку бульона. Ложка казалась тяжелой в онемевших пальцах: осязание тоже уходило в оловянную метапамять. – Что там с городскими защитными сооружениями? – спросил он, продолжая бороться с ложкой.

– Ничего хорошего. Двадцать тысяч солдат, может, и много, но попробуй их расставь по такому огромному городу.

– У колоссов нет осадных орудий, – заметил Сэйзед. – И лучников тоже нет.

– Да. Но нам надо защитить восемь городских ворот, и пять из них в ближайшей досягаемости для колоссов. Ни одни из ворот не строились с расчетом на штурм. И, судя по всему, я к каждым могу поставить едва ли пару сотен, потому что не знаю, где колоссы ударят в первую очередь.

– Ох…

– Чего ты ждал, террисиец? – удивился Колченог. – Хороших новостей? Колоссы крупнее, сильнее и безумнее нас. И у них численное преимущество.

Сэйзед закрыл глаза, замер, не донеся ложку дрожащей рукой до рта. Он вдруг почувствовал слабость, никак не связанную с его метапамятью.

«Почему она не ушла с ними? Почему не захотела спастись?»

Когда Сэйзед открыл глаза, то увидел, как Колченог машет служанке, чтобы та принесла ему поесть. Девушка вернулась с миской супа. Колченог поглядел на миску с неудовольствием, но потом взял узловатой рукой ложку и начал глотать, причмокивая.

– Ждешь от меня извинений, террисиец?

Сэйзед застыл от удивления:

– Вовсе нет, лорд Кладент.

– Хорошо. У тебя хватает достоинства. Ты просто запутался.

Сэйзед отхлебнул немного супа и улыбнулся.

– Рад это слышать. – Он опять ненадолго задумался. – Лорд Кладент, у меня есть религия для вас.

Колченог нахмурился:

– Все никак не сдашься?

Сэйзед отвел взгляд. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.

– То, о чем вы говорили раньше, лорд Кладент. Ситуационная мораль. Это заставило меня вспомнить про веру, которая называется Дадрада. Ее приверженцы жили во многих странах, среди многих народов. Они верили, что существует только один бог и что почитать его можно только одним способом.

– Меня в самом деле не интересуют твои мертвые религии, террисиец, – фыркнул Колченог. – Я думаю, что…

– Они были людьми искусства, – тихо добавил Сэйзед.

Старый генерал замер.

– Они считали, что искусство приближает к богу, – продолжал Сэйзед. – Их очень интересовали цвета и оттенки, и они также любили писать стихи о цветах, которые видели в окружающем мире.

– Зачем ты мне об этом говоришь? Почему не выбрал что-то похожее на меня, такое же грубое? Или где поклонялись войне и солдатам?

– Потому что, лорд Кладент, – Сэйзед моргнул, с усилием вызывая в своем одурманенном разуме нужные воспоминания, – вы на самом деле не такой. Вы вынуждены быть не тем, кем хотелось бы. Другие забыли, что вы работали с деревом. Вы художник. Когда мы жили в вашей мастерской, я часто видел, как вы несколькими штрихами придавали законченность работам учеников. Мастерская была не просто временным занятием. Вы по ней скучаете, я знаю.

Колченог не ответил.

– Вы вынуждены жить, как солдат. – Слабой рукой Сэйзед начал вытаскивать что-то из-за пазухи. – Но вы все еще мечтаете, как художник. Вот. Я это для вас сделал. Это символ веры Дадрада. Для ее приверженцев быть художником считалось выше, чем даже быть священником.

Он положил на стол деревянный диск и с некоторым усилием улыбнулся Колченогу. Прошло немало времени с тех пор, как Сэйзеду приходилось проповедовать, и он не вполне понимал, что заставило его сделать Колченогу такой подарок. Возможно, хотел самому себе доказать, что его знания обладают ценностью. Возможно, все упиралось в упрямство, реакцию на то, что генерал сказал раньше. Так или иначе, но террисиец почувствовал удовлетворение, увидев выражение лица Колченога, когда тот взял в руки простой деревянный диск, на котором было вырезано изображение кисти.

«В последний раз я проповедовал в деревне на юге, – подумал Сэйзед, – и там меня нашел Марш. Что же с ним произошло? Почему он не вернулся в город?»

– Твоя женщина тебя искала, – сообщил Колченог, наконец оторвавшись от диска.

– Моя женщина? – переспросил Сэйзед. – Нет, мы не…

Он замолчал. Суровый генерал был знатоком в том, что касалось многозначительных взглядов.

Сэйзед посмотрел на свои пальцы…

Десять мерцающих колец. Четыре оловянных – зрение, слух, обоняние и осязание – террисиец оставил: от них не будет большого вреда. Но пьютерную метапамять, равно как стальную и цинковую, снял.

Тотчас же вернулось здоровье. Усохшие мышцы наполнились силой, разум очистился от тумана, и исчезла болезненная замедленность движений. Он вскочил.