Мартовскіе дни 1917 года - Сергей Мельгунов

3. Мираж IV Думы.

То, что могло быть, не относится к вѣдѣнію описательной исторіи. Соціалистическія наблюденія ведут нас уже в область "философіи исторіи". Неписанная конституція, установленная жизнью, замѣнила юридическую концепцію, данную актом отреченія 3 марта, фактически иной конструкціей власти. Самодержавіе "12-ти" контролировалось Совѣтом посредством контактной комиссіи. "Цензовая общественность — "единственно организованная" в дни формированія Временнаго Правительства — через короткій промежуток оказалась хуже организованной, нежели демократія соціалистическая. Предположенія докладчика по организаціонному вопросу на Совѣщаніи Совѣтов Богданова совершенно не оправдались. Ему казалось, что "цензовые элементы... в стадіи революціи группируются и осѣдают" на мѣстах в исполнительных комитетах общественных организацій. В дѣйствительности общественные комитеты умирали естественной смертью по мѣрѣ того, как диференцировались элементы, в них входившіе — эти объединенные комитеты никогда не были представительством "цензовой общественности". Если бы "цензовая общественность" в мартѣ сорганизовалась в нѣчто подобное тому, что представлял собой впослѣдствіи московскій совѣт общественных дѣятелей, его представители могли бы войти в "контактную комиссію" на тѣх же условіях, что и представители совѣтскіе.

Временный Комитет Гос. Думы, посколько он находился внѣ этой организованной общественности, не мог служить противовѣсом "давленію" и ''контролю" над правительством со стороны совѣтской демократіи. Милюков говорит, что члены Времен. Комитета "обыкновенно" участвовали во всѣх важнѣйших совѣщаніях Правительства с делегатами Совѣта для того, чтобы уравновѣсить "давленіе" и "контроль" Совѣта над Правительством. О том же упоминает Суханов. Оба историка-мемуариста обобщили факты. Совмѣстныя засѣданія никаких слѣдов не оставили — повидимому комбинированное совѣщаніе было созвано два раза в апрѣлѣ в связи с осложненіями, возникшими вокруг "займа свободы" и ноты Правительства по внѣшней политикѣ[553]. От нас пока ускользает повседневная практика в отношеніях между Правительством и Временным Комитетом, ибо протоколов засѣданій послѣдняго не имѣем (кромѣ отдѣльных эпизодичных выписок). Из протеста Родзянко, посланнаго кн. Львову 17 марта по поводу телеграфнаго распоряженія министра земледѣлія Шингарева о реквизиціи хлѣба у землевладѣльцев, посѣвная площадь которых превышала 50 десятин[554], явствует, что между Правительством и Временным Комитетом существовало опредѣленное соглашеніе, по которому Временный Комитет должен был освѣдомляться о важнѣйших рѣшеніях Правительства. Родзянко, настаивая па немедленной отмѣнѣ распоряженія министра земледѣлія и на передачѣ вопроса "на разрѣшеніе мѣстных компетентных учрежденій, который могли бы разрѣшить его не на основаніи теоретических соображеній", в заключеніе выражал сожалѣніе, что "указанныя мѣры были приняты Врем. Правит. без предувѣдомленія о них Временнаго Комитета вопреки состоявшагося соглашенія и надѣялся, что Врем. Правит, "впредь не откажется придерживаться порядка, установленнаго по взаимному соглашенію его с Врем. Ком. Гос. Думы".

Это соглашеніе было уже прошлым, которое при осложнившихся отношеніях политических групп не отвѣчало уже ни потребностям момента, ни психологіи главных дѣйствующих лиц. Поэтому "Государственная Дума" и оказалась "не подходящим средством для того, чтобы раздѣлить контроль над Правительством" (слова Милюкова в "Исторіи"). В дни правительственнаго кризиса мысль невольно обратилась к фактическому первоисточнику власти, т. е., к первичному соглашенію Временнаго Комитета и Совѣта. Другого формальнаго выхода просто не было. Политическая роль Врем. Комитета в эти дни была и его лебединой пѣсней, посколько значеніе этого учрежденія, рожденнаго революціей, опредѣлялось мартовским "соглашеніем". Набоков разсказывает, что в позднѣйшей бесѣдѣ с Милюковым (он относит ее к апрѣлю 18 г.) ему пришлось коснуться вопроса — была ли "возможность предотвратить катастрофу, если бы Временное Правительство оперлось на Государ. Думу" и не допустило политической роли Совѣта. По мнѣнію мемуариста, эта возможность была "чисто теоретическая". Милюков держался иной точки зрѣнія и считал, что момент был упущен. Таким образом задним числом Милюков присоединялся к неосуществившимся проектам Родзянко и Гучкова.

Впослѣдствіи сам Милюков охарактеризовал достаточно опредѣленно всю иллюзорность такого плана, назвав в эмигрантской полемикѣ с Гурко Государственную Думу послѣ революціи "пустым мѣстом".

Нетрудно установить момент, с котораго лидер партіи народной свободы в 17 г. измѣнил свой взгляд на роль, которую может сыграть Государственная Дума в революціонное время — это был день, когда Милюков, покинув ряды Врем. Правительства, впервые, по словам Бубликова, появился на частном совѣщаніи членов Думы и стал опредѣлять свое отношеніе к коалиціонному правительству уже в соотвѣтствіи со "знаменитой формулой" Совѣта: "постолько-посколько"[555]. Это был день, когда Милюков, по мнѣнію Палеолога, впервые заколебался в своем оптимизмѣ относительно исхода революціи.

Можно отмѣтить в дальнѣйшем усиливающуюся в средѣ "цензовой общественности" тенденцію гальванизировать "политическій труп", как выразился депутат Бубликов в одном из ранних "весенних" газетных интервью. 2 іюня Родзянко обратится ко всѣм членам Думы с письмом, в котором просил их "выѣзжать из Петрограда только в исключительных случаях, а отсутствующих — принять мѣры к возвращенію в Петроград". "Политическія событія текущаго времени — писал Родзянко — требуют, чтобы гг. члены Гос. Думы были наготовѣ и на мѣстѣ, так как, когда и в какой момент их присутствіе может оказаться совершенно необходимым, установить невозможно. Эти обстоятельства могут наступить внезапно..." В іюльскіе дни послѣ краха той генеральной репетиціи октябрьскаго переворота, которую пытались устроить большевики, в частном совѣщаніи Думы заговорили и болѣе опредѣленно. Открыто высказался за созыв Думы которая должна превратиться в организующій центр, депутат Масленников: "Стыдно Гос. Думѣ сидѣть гдѣ-то на задворках. Пора Гос. Думѣ, которая возглавила революцію нести и отвѣтственность за нее..." Депутат просил предсѣдателя "вызвать всѣх членов Гос. Думы не на частное и подпольное засѣданіе, а на настоящее засѣданіе Гос. Думы", и потребовать, чтобы сюда явилось все правительство в полном составѣ и доложило бы о состояніи страны. Тогда Гос. Дума укажет этому правительству, что дѣлать. и как это правительство пополнить и замѣстить"[556]. "Да здравствует Государственная Дума. единственный орган, способный спасти Россію" — провозглашал Пуришкевич. Чтобы избѣжать "черных дней" контр-революціи, когда остервенѣлый народ взбунтуется против того, кто обманул его ожиданія, нужно, чтобы "Гос. Дума, к которой неслись всѣ народныя чаянія и любовь народа, заговорила громко... и властно". Милюков, выражавшій в большей степени настроеніе цензоваго нежели демократическаго крыла партіи к.д., тактически был болѣе осторожен. Признавая "юридическое положеніе", установленное актом 81-аго марта, "недостаточно ясным". он считал, что Дума была права, "сохраняя себя про запас", и не осложняла положенія "выходом" на первый план, пока правительство было "сильно, общепризнано и имѣло всенародную поддержку". Но "я должен сказать, что я представляю себѣ момент, когда Гос. Дума может сыграть роль и в лицѣ ея временнаго комитета и в лицѣ, может быть, самой себя, как учрежденія. Это в том случаѣ. когда власть временнаго правительства не только лишится всенароднаго признанія, котораго оно, по моему "мнѣнію, уже лишилось сейчас, но и потеряет всякій авторитет..." В заключеніе Родзянко, принципіально соглашаясь с мотивами Масленникова, полагал, что поднимать этот вопрос в настоящее время еще не слѣдует: "Я принадлежу к тѣм из вас, которые уже давно раздѣляют точку зрѣнія члена Думы Масленникова, но я согласен с Милюковым, что еще не настал тот исключительный момент, когда Гос. Дума, как таковая, должна быть созвана".

Именно эта тенденція возстановить Думу, как государственно-правовое учрежденіе, а вовсе не то, что Временный Комитет дѣлал доклады на частных совѣщаніях членов Гос. Думы, вызывала "раздраженіе" революціонной демократіи[557]. Уже іюньское циркулярное письмо Родзянко вызвало резолюцію собравшагося в началѣ іюня съѣзда Совѣтов против попытки группы бывших членов Гос. Думы выступить от имени Гос. Думы и, "используя положеніе, занятое ею в первые дни революціи", "стать центром для собиранія сил, дѣйствующих против революціи и демократіи". Резолюція устанавливала, что "революція, разрушив основы стараго режима", упразднила Гос. Думу и Гос. Совѣт, как органы законной власти и лишила их лично состоянія званія, дарованнаго им старым порядком и полагала, что "в дальнѣйшем отпуск средств на содержаніе и функціонированіе Гос. Думы и Гос. Совѣта, как законодательных учрежденій, должен быть Врем. Правит, прекращен", и что "всѣ выступленія бывших членов Гос. Думы и Гос. Совѣта являются выступленіями частных групп граждан свободной Россіи, никакими полномочіями не облеченных". На съѣздѣ вопрос о Думѣ был поставлен по иниціативѣ большевиков, требовавших "немедленнаго и окончательнаго упраздненія Гос. Думы и Гос. Совѣта". Безспорно, большевики — и не всегда только большевики — были склонны раздувать в демагогических цѣлях "контр-революціонную" опасность, но в данном случаѣ созыв в дни революціи старой Думы в ея цѣлом, Думы по закону 3 іюля 1907 г., "безстыжему по пренебреженію к интересам народа" — так характеризовал его в докладѣ на съѣздѣ Совѣтов предсѣдатель Чр. Сл. Комиссіи Муравьев[558] — дѣйствительно становился в глазах демократіи символом той контр-революціи, борьбу с которой ставил основной своей задачей мартовскій съѣзд партіи к. д. И не только мартовскій: на слѣдующем съѣздѣ партіи в маѣ, когда докладчиком о текущем политическом моментѣ выступал сам Милюков, отмѣчались "теченія контр-революціонныя", пытающіяся "под вліяніем испуга вернуть революцію назад"[559]. Сказалась ли здѣсь только "манія", только сознательное злоупотребленіе "призраком", который в разной степени захватывал круги соціалистическіе и "цензовые", посколько послѣдніе были связаны с революціей? Реальныя опасенія революціонной демократіи в отношеніи к Гос. Думѣ по всяком случаѣ не были только "призраком": Гучков впослѣдствіи разсказал (в посмертных воспоминаніях), как он пытался сорганизовать "кадры для похода на Москву и Петербург" под флагом Думы, а Деникин сообщает, что Пуришкевич носился с идеей переѣзда Гос. Думы на донскую территорію для организаціи противодѣйствія Временному Правительству.