М. Садовяну. Рассказы. Митря Кокор. Л. Ребряну. Восстание - Михаил Садовяну

— А я не боюсь, видишь, Нику? Не боюсь, и все! Не боюсь!

Он раскинул руки, так что широкие рукава повисли точно крылья летучей мыши, и высунул длиннющий язык, дразня приближающуюся на большой скорости машину, оглашавшую дорогу пронзительными воплями гудка.

— Где ты, Костикэ? Беги скорее во двор, пропади все пропадом! — снова раздался голос бабки с порога халупы.

Автомобиль уже был шагах в пятидесяти, но Костикэ, назло отчаянным предупреждениям гудка, не трогался с места. Увидев, что мальчишка заупрямился, шофер свернул вправо. Костикэ перебежал туда же, словно стараясь во что бы то ни стало угодить под колеса. Крутой поворот руля кинул автомобиль влево, но и мальчик молниеносно переметнулся влево. Тормоза заскрежетали ржавым вздохом, и машина резко остановилась. Дама, сидевшая в глубине, закричала. В ту же секунду разъяренный шофер подскочил к мальчишке, застывшему с высунутым языком в двух шагах от машины.

— Оборвите ему уши, Рудольф, чтобы набрался ума-разума, негодник! — крикнул из машины господин с бородкой.

Водитель хорошенько надрал уши мальчику, отвесил ему несколько увесистых затрещин и отпихнул на мостки у калитки, за которой рассопливившийся Нику оцепенел от страха с разинутым ртом.

— Здесь стой, разбойник, а не под носом у машины!

Пока автомобиль мчался дальше, повернув к усадьбе Юги, отчаянные вопли Костикэ переполошили всех соседей. Напуганная бабка Иоана приковыляла, едва переводя дух:

— Что случилось, Костикэ?.. Что с тобой стряслось?

— Я… я… играл… — еле ответил мальчик, задыхаясь от слез, — а… он… ой… уши!

— Что тут случилось, Никушор, ты же видел? — обратилась бабка к Нику.

— Его барин выдрал за то, что он не захотел податься в сторону! — пролепетал, заикаясь от волнения, Нику.

— Так тебе и надо! Очень хорошо сделал! — напустилась на внука пришедшая в себя бабка. — Уж лучше бы он совсем тебе шею свернул, неслух, а то я только попусту с тобой горло деру!.. А ну, скорей домой! Слышишь, чтоб духу твоего здесь не было, убирайся к черту и ты, и те, кто тебя прислал. У меня чуть сердце из груди не выскочило!.. Уходи сейчас же, нечистая сила, или я тебя еще не так отделаю!

Мальчик встал и, ни на кого не глядя, поплелся в гору, держась за уши и отчаянно вопя:

— Ой-ой, он мне ухо оторвал!.. Ой, убил он меня, ой, убил!..

— Больно уж озорной мальчишка! — покачала головой одна из соседок.

— Пошли домой, Никушор! — гордо взяла своего отпрыска за руку жена Василе Зидару. — Ты-то у меня послушный, правда, сынок? Не озоруешь, не делаешь все людям наперекор, правда, Никушор?

Бабка Иоана возвратилась во двор, крестясь и бормоча:

— Будь оно все неладно!

5

Ложа печати была почти пуста. Человека четыре, не больше, среди которых и Титу Херделя, обсуждали возможность падения правительства. Старый парламентский репортер газеты «Универсул» Бидидиу дремал, посапывая, на своем обычном месте в ожидании начала заседания. Шел шестой час, и внизу в зале с тупой важностью зевали лишь несколько никому не известных скучающих депутатов. Но трибуны для публики были переполнены. Какой-то молодой журналист, окинув взглядом раскрасневшиеся от любопытства и волнения лица, иронически заметил:

— А на трибунах почти одни помещики и арендаторы… Можно подумать, что речи защитят их от ярости крестьян!

Титу понимал, что новости можно разузнать только внизу, в кулуарах, но так как он бывал в палате депутатов редко, то не осмеливался спуститься туда, по примеру своих более опытных собратьев, набивших руку на парламентских прениях. Пока он тоже скучал. Его мало интересовали тонкие доводы «за» или «против» правительства, приводимые остальными тремя журналистами. Подоплека закулисной борьбы между партиями и в самых партиях была ему неизвестна, а из политических деятелей он знал только тех, которых чаще упоминали газеты, да и то лишь по имени.

Неожиданно с таинственным и важным видом появился щупленький и сутулый репортер газеты «Диминяца» — Попеску-Рэкару. Журналист из «Универсула» очнулся от дремоты и, зевая, спросил:

— Ну, что там, моншер, слышно, начнут они или нет? А то я плюну на всю эту историю.

— Да будет тебе, сейчас начнется! — ответил Попеску-Рэкару. — Но заседание — это чепуха. Лучше я вам расскажу сногсшибательную сенсацию. Ее только что сообщил начальник канцелярии министерства внутренних дел. Совсем свеженькая новость!.. В каком-то городке на Дунае, где именно, он не говорил, но я думаю, что это Джурджу, сегодня утром мобилизованные резервисты восстали против офицеров, двоих убили, многих тяжело ранили, а затем, прихватив оружие, разбежались по своим селам! Ну, что скажете? Это уже не шутка! Можете себе представить, какую панику вызвала в правительстве новость. Даже на армию нельзя положиться! А теперь беспорядки охватили и села уезда Влашки. Больше того — ходят упорные слухи о крестьянских волнениях и в уезде Ильфов, под самым Бухарестом. А вдруг мужики нападут на столицу и армия перейдет на их сторону?.. Поговаривают, будто правительство весьма серьезно хочет просить о вмешательстве австрийских войск, не то вся страна может провалиться в тартарары…

Сообщение репортера поразило всех. Любопытные из соседних лож вытянули шеи, чтобы лучше слышать. Кто-то из журналистов возразил:

Ну, каких только сказок сейчас не рассказывают…

— Как так сказки? — возмутился Попеску-Рэкару. — Я же тебе сказал, что эти сведения только что сообщил нескольким депутатам начальник канцелярии министерства внутренних дел. Теперь не до сказок! Впрочем, я сейчас же передам новость в редакцию, вот только не знаю, разрешит ли правительство ее опубликовать.

— А я и не подумаю сообщать, — сонно проворчал Бидидиу. — Бесполезно! Мы помещаем только сообщения, официально одобренные.

— Потому-то ваша газета и стала органом малодушия и трусости! — насмешливо усмехнулся какой-то драчливый журналист.

— Болтай сколько хочешь, юноша! — равнодушно пожал плечами старый репортер. — Как будто «Универсул» моя собственная газета.

Зал заседаний стал заметно оживляться. На председательской трибуне засуетились секретари и чиновники. В кулуарах раздавались голоса распорядителей: «Просим господ депутатов на заседание!» Рассматривая собравшихся внизу депутатов, Титу увидел Гогу Ионеску, который, пристально разглядывая места для публики, выискал глазами жену и обменялся с ней знаками. Еуджения еще раньше заметила Титу и взглядом указала на него Гогу. Через несколько секунд Гогу подошел к ложе печати и крикнул Титу:

— Когда закончится заседание, захватите с собой Еуджению и ждите меня внизу!

Титу лишь теперь заметил приветливо улыбавшуюся ему Еуджению и почтительно ей поклонился.

Наконец заседание открылось, но пока председатель читал разные протоколы, списки и другие никого не интересующие материалы, гул в зале не утихал. В правительственной ложе сутулилась какая-то бесцветная личность. Затем председатель объявил бойкой скороговоркой:

— Слово имеет господин докладчик!

На трибуну поднялся усатый, рослый мужчина и, явно щеголяя своим зычным баритоном, прочитал законопроект о льготной, без каких-либо налоговых обложений, продаже бензина владельцам автомобилей. На депутатских скамьях громко болтали, заглушая слова докладчика, словно депутатам было стыдно его слушать.

— Подумать только, что их волнует в эти минуты: облегчить «тяготы» тридцати миллионеров, которые раскатывают в автомобилях! — буркнул репортер «Универсула», строча свой отчет.

Через несколько минут снова раздались голоса распорядителей: «Господ депутатов просят проголосовать!»

— Пошли, господа, больше ничего не будет! — заторопился один из журналистов, собрал бумаги и вышел.

Титу задержался до тех пор, пока не увидел, что Гогу Ионеску подошел к урнам для голосования, и только тогда спустился вместе с Еудженией.

— Мне кто-то говорил, кажется Деличану, что вы ездили вместе с Григоре в Амару, это правда? — взволнованно спросил его Гогу. — Что там слышно?.. Вы себе даже представить не можете, до чего мы встревожены. Надина именно сейчас решила отправиться в деревню, чтобы продать свое поместье! Сегодня в полдень уехала в автомобиле… Что вы на это скажете?

Титу попытался его успокоить, рассказав, что он лишь накануне вечером приехал из Амары и что там все тихо и мирно. Но Гогу перебил его со слезами в голосе:

— Так-то так, но вы же знаете, что и во Влашке начались грабежи и убийства!.. Теперь даже в Бухаресте нельзя считать себя в полной безопасности, а она едет в деревню!.. Боже мой, боже, мне все еще не верится, что она действительно уехала! Нелепая прихоть и упрямство! В жизни ничего подобного не видывал! В такие страшные времена не думаешь ни о поместьях, ни о деньгах, главное — сохранить жизнь! И чего это ей так загорелось срочно продавать имение? Никак в толк не возьму, по-моему, ее черт попутал, иначе этого не объяснишь!