Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Откуда же взялись у мужиков дерзость и отвага? Кто научил их тактике неуловимости? Не лежит ли в партизанском подсумке заветная пуля и для сына Бритяка?
Ефим посмотрел на юг. Вот-вот красные возьмут Стишь, и заманчивое предложение Гагарина—покинуть западню — станет неосуществимым.
— А если, господин полковник, тут выйдет неустойка? — спросил он, имея в виду роковые неудачи кутеповского корпуса. — Я желал бы заручиться вашими указаниями на крайний случай…
Гагарин молча докуривал папиросу. Он думал о фронтовом развале и упадке воинского духа. Какие оставались шансы? Даже генералы изверились, погрязли в личных делах. Май-Маевский в боях за Харьков ежедневно посещал передовые цепи, а теперь пьянствует, завел амуры и предоставил добровольцам корчиться в этих проклятых снегах. Опасаясь ответственности за катастрофу, он заявил, что армия состоит на восемьдесят процентов из пленных и потому не способна одержать победу.
— В крайнем случае—жгите имение! — махнул Гагарин разорванной перчаткой. — Пусть дым и пепел венчают мой древний род!
Снег валил, укрывая белыми попонами продрогших коней. Низко над головой с тугим металлическим свистом летели снаряды. Рядом по дороге проскакала группа всадников; за ними на рысях неслась батарея, меняя позицию.
— Вот когда Лауриц нам бы пригодился, — вырвалось у Ефима.
— Да, вы не ошиблись. Лауриц заменял нам целую армию, действующую в тылу противника!
— Но разве там не осталось наших? Куда девался Блюмкин, с которым я колыхнул риго-орловский мост?
Гагарин прищурился, рассматривая ординарца. «Не приставлен ли он ко мне контрразведкой?» — неожиданно мелькнуло у него опасение. А вслух сказал:
— Очевидно, вы были последним.
Он подошел к лошади и занес ногу в стремя, чувствуя необъяснимую робость наедине с этим человеком. Страшила черная степь.
К теплу, к людскому жилью потянуло сердце.
Лошадь встряхнулась и, екая селезенкой, с места взяла крупной рысью. Вскоре из серой наволочи вынырнул убогий силуэт глинобитной избы, заранее предназначенной квартирьерами для штаба полка. Но штаб за неделю генеральной битвы трижды рисковал попасть в плен, едва успевая сняться при стремительных атаках красных, и теперь нашел пристанище в Орле.
Возле глинобитных стен — ни двора, ни амбара, ни кладушки соломы, — одиноко стынет на ветру бедная лачуга. Часто встречаются в Орловщине такие выселки: уйдет мужик из деревни версты за полторы, с мечтой о просторе, о чистом роднике, о самостоятельном хозяйстве… А силенок хватит лишь угол смастерить. И мается потом до могилы в нужде, в голоде и холоде, кляня злосчастную судьбу.
Слезая с седла, Гагарин пошатнулся и чуть не упал от слабости. Все, что волновало до сих пор — неверность жены, слухи из имения, предстоящая миссия Ефима, — утратило смысл. Хотелось одного: жить! Как предельно необходимы сейчас стакан горячего чаю и относительная тишина!
Он шагнул в дырявые сени. Следом шел Ефим, оставив лошадей вестовым.
Нащупав шаткую скобу двери, полковник торопливо открыл ее и попятился… В нос ударило, перехватив дыхание, сырым и душным настоем распахнутого хлева.
— Что за дьявольщина! Здесь люди живут или свиньи? — почти в отчаянии крикнул Гагарин, успев заметить при тусклом свете коптилки тех и других.
Прижав платок к лицу, он с трудом заставил себя войти в помещение и осмотрелся. На лавке, под образами, сидел злой, седобородый старик—живая копия Николая угодника. Старик плел лапоть и, казалось, не замечал прихода офицера. В печном кутке замерла растрепанная старуха, с перепугу за'быв поставить на место рогач, и держала его в руках, как спасительную опору. За ее подол цеплялись босоногие, вихрастые, голопузые ребятишки.
А посреди избы развалилась на соломе светлорозовая свинья, блаженно хрюкая, и целая дюжина белых комочков повизгивала и аппетитно чмокала у теплых материнских сосков.
В первую минуту Гагарину хотелось кинуться вон отсюда. Но лишение ожидаемого покоя взбесило его, направив слепой, необузданный гнев на эту жалкую семью и тем более на скотину, что по неизъяснимой дикости пользуется привилегией среди людей.
— Ефим!
— Чего угодно, господин полковник? — Очистить!
— Слушаю.
Ординарец и вестовые выгнали упирающуюся хавронью в метельную непогодь, унесли в ивовой плетенке ее приплод. Солому, пропитанную до земли ядовитой жижей, закатили коричневым валом в сени.
Но тут, словно завершая поток неприятностей, Гагарину доставили приказ начальника штаба дивизии: прикрыть офицерским полком отход главных сил из орловского «котла»! Князь окончательно растерялся. Он привык, командуя барчуками, чтобы именно его в таких случаях кто-то всегда прикрывал!
«Смертника нашли! — в негодовании думал Гагарин, снова застегивая шинель и надевая папаху. — Я здесь, видите ли, должен торчать, пока штык большевика не войдет в мое сердце! Благодарю покорно!..»
С улицы донесся выстрел. Рыдая и тряся бородой, прибежал хозяин в избу.
— Убили родимцы!.. Последнюю решили! — Он поднял черные, узловатые кулаки, наступая на офицера. — Пропасти на вас нету! Скорей бы красные…
— Ах, ты красных ждешь! — Полковник выдернул из кобуры браунинг, сунул в грудь мужика, нажал спуск… Не оглядываясь, вышел.
Около избы суетились темные фигуры солдат, разрубая тесаками парную тушу свиньи. Гагарин вскочил в седло и поскакал к городу. Ему не терпелось выскочить из ловушки у станции Стишь, если она еще не закрыта, и потеряться в снежном безмолвии российских дорог.
Всю ночь на улицах Орла гремели колеса бесчисленных обозов, слышался топот конницы и быстрые шаги пехоты, тянулись пулеметные и орудийные запряжки. Белые оставляли город.
На вокзале шла лихорадочная погрузка ценностей в вагоны. Один за другим уносились в сторону Курска эшелоны, охраняемые бронепоездами. А параллельно железной дороге бурлил мутный поток отступающей пехоты, для которой не хватило подвижного состава.
После долгих поисков Ефиму удалось, наконец, добыть рысака и дрожки, и он поспешил выехать из осажденного города.
Глава сорок вторая
Снежная буря свистела и завывала на жердевских огородах. Словно банда налетчиков била в двери и окна, перекидывала через большак непролазные сугробы. Второй день не показывалось солнце, и люди сидели по выстуженным углам в мутных потемках. Ревела во дворах голодная скотина. Мерзли куры на насестах.
Но даже сквозь эту страшную непогодь с фронта доносились слухи, радующие одних и вселяющие панический ужас в других. Сначала осторожно, на ушко, а потом громко, открыто народ заговорил, что белые разбиты под Орлом и бегут…
Живым подтверждением достоверности слухов были военные обозы, которые двигались теперь круглые сутки с севера на юг. К ним все больше примешивалось повозок, на которых сидели незадачливые помещики, стражники, спекулянты.
— Что ж это делается? Неужто опять красные придут? — спрашивала Марфа притихшего Афанасия Емельяныча.
— На войне, как в картежной игре — разное случается, — неопределенно хрипел Бритяк.
— Вот и доигрались, поди, наши кавалеры… Ехали — хвалились, доехали — повалились! Сказывают, отцы города тоже собираются в дорогу…
— А волостное начальство?
— Филя-то Мясоедов? Давно след простыл! Партизанов испугался…
Однажды ночью жердевцы услышали отдаленные залпы и стук пулемета. А затем под утро явственно загремели орудия.
— У Крутых Обрывов! — кричал Волчок, лихорадочно запрягая возле окон своего дома гнедую кобылу в розвальни, а рыжего жеребца—в легкие санки. — Скорей, баба! Неси мешки, черт бестолковая!
— А дом кому оставим? — голосила красноглазая старостиха, укладывая пожитки в сани.
— Кому, кому? — передразнил Волчок. — Ангелу твоему! Поживем без дома…. Купим ворота — запираться!
Военные и гражданские обозы хлынули вешней рекой во всю многосаженную ширь большака.
Марфа стояла на крыльце, провожала злобным взглядом очумелый поток. Она скрипела зубами от ярости:
— Защитники… Прут дуряком — рот нараспашку! С бабами только воевать!
Белогвардейцы проходили торопливым шагом, бежали рысцой, толкались, не обращая на нее внимания. Из середины обоза неслись жалобные стоны раненых.
Вдруг подкатили к самому крыльцу розвальни и остановились. Кто-то, накрытый с головой рваной шинелью, поднялся в санях на колени и протянул забинтованные руки:
— Батя… погибаю…
На Марфу глянули из-под шинели два остекленелых глаза, и она отпрянула…Это был Ванька. Недавно младшего сына Бритяка вместе с другими карателями послали на передовую линию, за Чернаву. В тот же день красноармейцы повели наступление и сбросили врага в ледяные воды Сосны, вскрытой артиллерийскими снарядами. И вот ехал Ванька, с отмороженными руками и ногами, неведомо куда…
- Слово о Родине (сборник) - Михаил Шолохов - Советская классическая проза
- Товарищ Кисляков(Три пары шёлковых чулков) - Пантелеймон Романов - Советская классическая проза
- Родина (сборник) - Константин Паустовский - Советская классическая проза
- Перехватчики - Лев Экономов - Советская классическая проза
- Жить и помнить - Иван Свистунов - Советская классическая проза
- Собрание сочинений. Том I - Юрий Фельзен - Советская классическая проза
- Собрание сочинений. Том II - Юрий Фельзен - Советская классическая проза
- Восход - Петр Замойский - Советская классическая проза
- Лицом к лицу - Александр Лебеденко - Советская классическая проза
- Земля зеленая - Андрей Упит - Советская классическая проза