Большие Надежды (СИ) - Варвара Оськина

наши гены знание, и ни один другой механизм не работает с той же точностью и успехом. Разум Города так не сможет. Он вообще будет не нужен. Дисциплина и подчинение, страх и чувство ответственности — всё, за что отвечает кнут Палача, отлично заменяет необходимость в лабораторных изысканиях и тупой электронике.

— Знакомые речи. — Артур растянул губы в холодной улыбке. — Я читал дневник.

— Тогда ты должен знать, что Руфь тоже этого хотела. Она мечтала отобрать у Города власть и отдать её людям. Только выбрала не тех.

При имени матери — о, Господи! А ведь это действительно правда… — внутри Ханта что-то тревожно дёрнулось. И снова у него не было названия этому чувству, от которого будто свело скулы, а на лице застыла кривая ухмылка. Оно горечью расползалось внутри и вызывало непреодолимое желание сплюнуть. Артур медленно выдохнул и вдруг подумал, что Флор наверняка объяснила бы, что с ним происходит. И если однажды им суждено будет свидеться снова, он обязательно у неё спросит. Без сомнений, она знает ответ. Все ответы.

— Что-то я не заметил на эшафоте её восторга, — переборов собственное отвращение, произнёс Артур, а потом резко поднялся из неудобного кресла и сцепил за спиной руки. Спокойствие. Он должен быть спокоен, чтобы не придушить столь небрежно стоявшего перед ним ублюдка прямо сейчас. Город в голове будто шептал: «Ещё рано», и потому Артур ждал. — Поверь, она не разделяла твой безумный восторг. Она презирала тебя, твои дела и твою власть. Руфь Мессерер ненавидела Алекса Росса.

Он замолчал и посмотрел на Канцлера, который горько усмехнулся в ответ.

— Она любила тебя. Я знаю, — прошептал он. — Но так было нужно.

— Кому?

Ответ пришёл через несколько очень долгих секунд.

— Тебе. — Канцлер посмотрел в глаза Артуру и улыбнулся. — Ты ведь тоже чувствуешь Город?

И, не дождавшись ответа, он отвернулся, чтобы вновь уставиться на залитое дождём окно, за которым в грязных потоках воды из-за налетевшей с окраин сажи то и дело мелькали алые молнии. А Артур замер, впервые услышав то, что до последнего считал бредом. Да. Он чувствовал.

— Вот уже сотню лет мы живём по законам созданной нами системы, которая призвана научить нас экономить время, ресурсы и жизни. Звучит, как нечто глобальное, но, если подумать, прошло всего две жизни обычного человека. Мелочь. Пустяк. Но всё так изменилось. — Канцлер пожал плечами. — Изначально искусственный разум Города должен был лишь контролировать нас ради нашей же собственной безопасности. Беспристрастный. Безжалостный. Свободный от сострадания интеллект, на который мы пытались равняться. Он давал нам время изменить свой геном, перестроить себя так, чтобы никогда больше не повторять старых ошибок. И потому мы научились ходить строем. Научились даже в предсмертной агонии надевать на себя маску. Наконец, научились рождаться и умирать не потому, что нам хочется, а потому что так надо. Мы научились выживать. Но потом что-то случилось. Была ли в том наша вина, что, доверив разум Города лишь одному человеку, мы пали в зависимость от личных желаний наших Супримов, или дело в банальной и пошлой эволюции. Не знаю. Однако Город обрёл свои цели.

— Сейчас он в бешенстве, — откликнулся Артур, завороженный игрой молний за окном.

— Верно, — тихо хохотнул Канцлер. — За эти годы он научился маскировать свои прихоти и мастерски выдавать их за наши собственные. Город — живой лабиринт со своим разумом. Фабрики паев, воздух, вода, системы предупреждения и генерация энергии… всё подчиняется только ему. Он сам решает, как ты будешь жить. И будешь ли. Теперь решаем не мы, а Город, для которого люди — лишь приложение, потому что без нас его тоже не будет.

Артур отвёл взгляд от окна и посмотрел на разбросанные бумаги. Значит, в ту ночь ему не показалось, и внезапно найденное укрытие и сам пожар были подстроены. Но зачем? Что он должен был понять, но, похоже, так и не понял? Хант нахмурился, однако в этот момент его мысли прервал голос Канцлера.

— Я не хочу для тебя такой жизни. Быть может, твоё появление на свет и было подстроено Городом… Видит Бог, мы с Руфь слишком часто оказывались где-то рядом, словно каждое действие или поступок толкало нас в направлении друг друга. Но я никогда не хотел, чтобы Город…

Канцлер неожиданно замолчал. Он по-прежнему смотрел в окно, а потому то, как медленно повернулся в его сторону Хант, так и осталось им незамеченным. Ну а Артур пытался не расхохотаться над последней законченной фразой. Толкало друг к другу? Он поднял глаза к потолку, словно хотел отыскать ответ в мигавшей индикации датчиков, которыми Город смотрел на него, а потом со всей силы зажмурился. И под плотно сомкнувшимися веками он вдруг увидел Флор: в Теплицах, на площади, в коридорах, на потайных лестницах Башни, а потом снова улицы, улицы, улицы, где каким-точудомАртур всегда её находил. Что бы ни происходило, какой бы ни была сильной Буря и какой бы ни была тёмной ночь, он был рядом, потому что…

— Да… Город явно что-то задумал уже тогда, — пробормотал Канцлер, и Артур вздрогнул. — Но я не позволю. Я выжгу все ошибки, все грехи, всю накопившуюся за годы грязь, и на этом богатом пепелище ты построишь свой собственный мир, свободный от указки глупой машины…

— Хватит, — прорычал Артур, и под ладонями треснуло прочное дерево кресла. Однако Канцлер будто бы не слышал.

— Ты станешь хорошим лидером. Пожалуй, лучшим, что когда-либо знал Город.

— Я сказал: замолчи.

— Совершенство, которое было создано не в лабораториях или пробирках, а…

— Заткнись уже наконец! — заорал Артур не выдержав.

Он отшвырнул прочь тяжёлое кресло, которое врезалось в декоративную стеклянную перегородку, и кабинет наполнил оглушительный звон.

— Думаешь, я счастлив от того, что ты так пафосно пытаешься мне рассказать? Думаешь, мне это нравится? Не-е-ет. Меня вырастили в колыбели абсолютного обмана, кормили отборным враньём и учили убивать тех, кто вам не верил. Я урод! Порождение сумасшедшего труса и лгуньи…

— Ты сын женщины, которую я ЛЮБИЛ! — прервал Артура холодный голос. Он был ни тихим, ни громким, но от того, как именно это было произнесено, по спине Ханта пробежали мурашки нехорошего предчувствия. Ну а Канцлер шагнул вперёд и медленно проговорил, не сводя с Артура взгляда. — Какой бы ни была Руфь эгоистичной, помешанной на науке и несбыточном равноправии, я любил её даже после всего, что она сделала. Ты мой ребёнок, и её дитя. Ты плод того, что оказалось неподконтрольным Городу.

— Флор была такой же, но вы отняли у