Демидовы: Столетие побед - Игорь Юркин

Расставаясь с Прокофием, отметим, что история одворянивания и последующего внутреннего, если можно так выразиться, «раздворянивания» нашего героя интересна еще и тем, что происходит на фоне и при непосредственном действии фактора провинциальное/столичное. Прокофий, интегрирующийся в дворянство, но сохраняющий связь с материнской средой, — житель провинции. Он же поздний, разуверившийся в статусных суетах и в плане поведения реинтегрирующийся — пожившая «столичная штучка»[926]. Не исключаем, что, сложись его биография без переноса места действия, несмотря на внутреннюю логику конца этой истории, итог мог оказаться другим. Но промышленник в третьем поколении успешной российской предпринимательской династии XVIII века был фактически обречен переселиться в столицу. А эта колея таких, как Прокофий, вела к известному нам финалу уже по кратчайшему маршруту и без остановок.

Григорий и Никита

Григорию и Никите Акинфиевичам удалось избежать психологической западни, в которую попал старший брат, — утверждаем это не только для Никиты, но и для Григория вполне уверенно. Стряхнув после раздела многие ограничивавшие их свободное развитие заботы, они нашли собственные «рецепты» жизни в обществе, вполне соответствовавшие их возможностям, склонностям, характерам, темпераментам.

В отличие от Прокофия, в конце концов охладевшего к промышленному предпринимательству и обрубившего питавшие материальный достаток рода заводские корни, Григорий и Никита заводами занимались до конца дней. Не беремся судить, испытывал ли Григорий внутреннее влечение к этому занятию. Неопределенность обусловлена не столько сомнениями в его (влечения) существовании, сколько тем, что исторические источники для хозяйства Никиты сохранились в изобилии, а для Григориевых заводов отсутствуют. Впрочем, ничего, что вызывает сомнение в усердии Григория на промышленном поприще, в нашем распоряжении нет. Тем более что к этой деятельности он был неплохо подготовлен. (Отметим, между прочим, что в библиотеке Григория имелась рукописная копия знаменитых «Абрисов…» В.И. Геннина — вобравших в себя опыт этого незаурядного специалиста описаний металлургических заводов Урала и Сибири. Впоследствии именно этот экземпляр был взят за основу при публикации книги[927].) Не исключаем, что занятия заводами воспринимались им по большей части как неизбежная обязанность. Но за недолгие три года между окончанием раздела и смертью один завод, Бисертский передельный, он все-таки построил и пустил. И это лучшее доказательство того, насколько серьезно он относился к исполнению своего долга.

Завод строился на землях Западного Приуралья, купленных его отцом у татар и марийцев еще в 1741 году. Акинфий ограничился строительством на речке Бисерти, притоке реки Уфы, мукомольной мельницы. Не исключено, что со временем он превратил бы ее в металлургический завод, но сделать это было суждено сыну. Желание построиться в этих местах высказывали многие мануфактуристы — не только «профессиональные» промышленники вроде Н.Н. Демидова и барона А.С. Строганова, но и недавно приобщившиеся к промышленному предпринимательству представители верхушки дворянского сословия граф Р.И. Воронцов и обер-прокурор Сената А.И. Глебов. Аргумент Г.А. Демидова, вступившего с ними в соперничество, состоял в том, что две домны принадлежавшего ему Уткинского завода (он находился в 50 верстах от мельницы на Бисерти) вырабатывают чугуна больше, чем могли переработать его молоты. Берг-коллегия, осознававшая главный негатив раздела — разбалансировку производств, возникшую из-за разрыва технологических цепочек, — вняла этому доводу. 11 июня 1760 года она разрешила Григорию построить передельный завод с двумя действующими молотами для переработки уткинского чугуна. Воспользовавшись существовавшей плотиной, Григорий построил его на удивление быстро. Первый молот начал работать 5 ноября 1761 года — всего через год и неполные пять месяцев. Сравним это с растянувшимся на несколько лет строительством плотины на Верхнейвинском заводе Прокофия. Кстати, и у Григория гидротехническое хозяйство оказалось внушительным: тянувшаяся на полверсты плотина имела высоту до семи метров, запертый ею заводской пруд уходил вверх по реке на шесть верст.

Завод заработал за неделю до смерти хозяина и послужить ему не успел. Случилось так, что его молотам пришлось обслуживать не тот завод, который намечал связать с ним Григорий. После раздела его наследства Уткинский и Бисертский заводы попали к разным владельцам. Поставщиком чугуна для бисертских молотов стал Ревдинский чугуноплавильный завод Петра Григорьевича Демидова[928].

Прошло время, когда строительство завода осуществлялось в присутствии и на основании личных указаний заводчика (именно так полвека назад «доводил до ума» Невьянский завод Акинфий). Как и Прокофий, Григорий строил, живя от Дела вдалеке, осуществлял дистанционное им управление. Теперь, при наличии отлаженного аппарата управления и опытных управленцев-приказчиков, результата можно было добиться и так. Все братья переселились в столицы, и в этом — общее их отличие от поколения Акинфия, от свойственного ему культурного типа промышленника-мануфактуриста, привязанного к своим предприятиям.

Не лишивший своего внимания родовое Дело, Григорий последних лет его жизни уже столичный житель со свойственными уровню достатка и социальному положению интересами и привычками.

Вот каким было Соликамское жилище, в котором Григорий с семьей пребывал в годы молодости: «В Красном селе большой деревянной дом, на каменном фундаменте с чердаками, весь убран штуфом (штофом. — И. Ю.); в коем комнат с сен-ми 27 и при выходе [из] онаго три палатки для держания напитков и над оными чердак о двух комнатах. А весь оной дом покрыт тесом, длиною 23 сажени, шириною 8 саженей…»[929]Солидно, но не роскошно.

Его столичные жилища были другими. Напомним, что из имущества отца ему досталось по каменному дому в каждой из столиц. Какие именно — стало ясно только в 1758 году. Не имея до этого возможности сделать ставку ни на один из отцовских домов, Григорий в 1755 году купил в Петербурге усадьбу у обер-шталмейстера П.С. Сумарокова. Она находилась на Мойке, в районе нынешнего Гривцова переулка (ранее Демидов переулок, еще прежде — Малая Сарская улица). Не позднее 1756 года он начал на этом участке каменное строительство, завершившееся на третий год. Проект возведенного им дома по стилю приписывают одному из крупнейших зодчих русского барокко С.И. Чевакинскому, много и успешно строившему как в Петербурге, так и в Москве для знатнейших персон государства. Кроме основного здания, стоящего параллельно Мойке (оно сохранилось), комплекс включал флигели, парадный двор, большой сад и службы. Фасады были оформлены с использованием чугунных украшений (прием не уникальный, но в данном случае особенно уместный), отлитых, возможно, на заводах владельца[930].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});