Сотрудник агентства "Континенталь" - Дэшилл Хэммет

О'Лири качнулся, придавив своего партнера к стене, а я своего ударил по темени рукояткой револьвера.

– Он попал в тебя, Рыжий? – спросил я, поддерживая его и приласкав по голове его пленника.

– Да.

– Нэнси! – позвал я.

Она подбежала.

– Возьмите его под ту руку. Держись, Рыжий, мы оторвемся.

Свежая рана не дала еще толком себя почувствовать, но правая рука у него не действовала. Мы побежали к углу. За нами погнались раньше, чем мы туда прибежали. На улице к нам поворачивались удивленные лица. Полицейский, стоявший за квартал, направился в нашу сторону. Поддерживая О'Лири с обеих сторон, мы отбежали от него еще на полквартала – туда, где осталась машина, на которой приехали мы с Джеком. Пока я заводил мотор, а Нэнси устраивала Рыжего на заднем сиденье, улица оживилась. Полицейский закричал нам вслед и выстрелил в воздух.

Куда ехать, я пока не знал и поэтому, оторвавшись от погони, сбавил скорость, попетлял по городу еще немного и остановился на темной улице за Ван-Несс-авеню.

Я обернулся; О'Лири обмяк в углу, а Нэнси его подпирала.

– Куда? – спросил я.

– В больницу, к врачу, куда-нибудь! – закричала девушка. – Он умирает!

Я ей не поверил. А если и вправду умирает – сам виноват. Если бы он был благодарным человеком и взял меня с собой как друга, мне не пришлось бы его дырявить, чтобы сопровождать потом в качестве санитара.

– Куда, Рыжий? – спросил я, постучав по его колену пальцем.

Сиплым голосом он назвал мне гостиницу на Стоктон-стрит.

– Не годится, – возразил я, – весь город знает, что ты там; вернешься – тебе крышка. Куда?

– В гостиницу, – уперся он.

Я вылез из-за руля, встал коленями на сиденье, перегнулся через спинку и начал его обрабатывать. Он был слаб. Сопротивляться долго он не мог. Ломать человека, который и в самом деле, может быть, умирает, неблагородно, но очень уж много хлопот я взял на себя из-за этого фрукта, чтобы попасть к его друзьям. И бросать дело на половине не собирался. Поначалу было похоже, что он недостаточно размяк и придется еще разок его продырявить. Но девушка приняла мою сторону, и вдвоем мы убедили его, что единственный надежный выход – ехать туда, где его спрячут и где за ним будет уход. И даже не так убедили, как просто замучили – сдался он потому, что ослаб и больше не мог спорить. Он дал мне адрес возле Холли-парка.

Надеясь на лучшее, я повел машину туда.

Дом был маленький, в ряду других маленьких домов. Мы извлекли О'Лири из машины и, поддерживая с обеих сторон, повели к двери. Даже с нашей помощью он дошел еле-еле. На улице было темно. В доме свет не горел. Я позвонил.

Никакого ответа. Я позвонил опять, потом еще раз.

– Кто там? – спросил грубый голос.

– Рыжего ранили, – сказал я.

Тишина. Потом дверь слегка приоткрылась. Изнутри дома в прихожую падал свет – достаточно света, чтобы узнать плоское лицо и мускулистые челюсти головолома – телохранителя, а затем палача Мацы.

– Какого черта надо? – спросил он.

– На Рыжего напали. Он ранен, – объяснил я, выдвигая обмякшего великана вперед.

Но приютить нас не торопились. Горилла держал дверь по-прежнему.

– Подождите, – сказал он и захлопнул ее у нас перед носом.

Внутри раздался его голос: «Флора». Все правильно – Рыжий привел меня куда надо. Дверь снова открылась – на этот раз настежь, и мы вместе с Нэнси Риган ввели раненого в прихожую. Рядом с гориллой стояла женщина в черном шелковом платье с глубоким вырезом – Большая Флора, решил я.

На каблуках ей чуть-чуть не хватало росту до метра восьмидесяти, но я заметил, что туфли на ней маленькие и руки без колец – тоже маленькие. Остальные части маленькими не были. Широкие плечи, могучая грудь, толстые бицепсы и шея, при всей ее розовой гладкости напоминавшая шею борца. Моих лет под сорок; очень курчавые коротко остриженные волосы соломенного цвета, очень розовая кожа и красивое, но грубое лицо. У нее были серые, глубоко посаженные глаза и толстые, но хорошей формы губы; широковатый, чуть загнутый нос производил впечатление силы, и основательный подбородок этого впечатления отнюдь не портил. От лба до горла под розовой кожей все было простелено ровными плотными тугими мышцами.

Я понял, что с Флорой шутки плохи, судя по внешности и повадкам этой женщины, она вполне могла организовать и налет, и последующую раздачу призов. Если лицо и тело не врали, у нее для этого вполне хватило бы сил: и физических, и ума, и воли – и еще остались бы лишние. Стоявший рядом с ней громила и рыжий великан, которого я подпирал, были сделаны из материала пожиже.

– Ну? – спросила она, когда за нами закрылась дверь.

Голос у нее был низкий, но не мужской. Он вполне отвечал ее внешности.

– Вэнс со своей кодлой прихватили его у Лароя. У него пуля в спине, – сказал я.

– А ты кто?

– Уложите его. – Я тянул время. – У нас вся ночь для разговоров.

Она повернулась и щелкнула пальцами. Из двери в тыльной стороне вынырнул потертый старичок. В карих глазах его застыл испуг.

– Живо наверх, – приказала она. – Постели кровать, принеси горячей воды и полотенца.

Старичок запрыгал вверх по лестнице как ревматический заяц.

Гориллообразный сменил Нэнси возле Рыжего, и вдвоем мы втащили великана в комнату наверх, где старичок суетился с тазами и тряпками. За нами поднялись Флора и Нэнси Риган. Мы положили раненого ничком на кровать и раздели. Из раны еще текла кровь. Он был без сознания.

Нэнси Риган зашлась.

– Он умирает! Врача! Рыжик, дорогой мой...

– Замолчи! – сказала Большая Флора. – Поделом ему, идиоту – поперся к Ларою! – она схватила старика за плечо и отшвырнула к двери. – Еще воды, – крикнула она ему вслед. – Окунь, дай мне твой нож.

Гориллообразный вынул из кармана пружинный нож с точеным-переточеным узким лезвием. Этот нож, подумал я, перерезал горло Мацы.

Флора вырезала им пулю из спины О'Лири.

Пока шла операция, Окунь не выпускал Нэнси Риган из угла комнаты. Напуганный старичок стоял на коленях возле кровати, подавал Флоре то, что она просила, промокал кровь из раны.

Я стоял рядом с Флорой и раскуривал сигареты из ее пачки. Она поднимала руку, я вынимал сигарету из своего рта и вставлял ей. Она делала затяжку, сразу на полсигареты, и кивала. Я вынимал сигарету у нее изо рта. Она выпускала дым и снова наклонялась к раненому. Я прикуривал от окурка новую и ждал ее сигнала.

Ее голые руки были по локоть в крови. По лицу тек пот. Все это напоминало бойню и длилось довольно долго. Но когда она выпрямилась, чтобы затянуться в последний раз, пуля из Рыжего была вынута, кровь остановлена и сам он перевязан.

– Ну, слава Богу, все, – сказал я, закуривая теперь уже свою сигарету. – Они у тебя с торфом, что ли?

Испуганный старичок занялся уборкой. Нэнси Риган потеряла сознание в кресле, и никто не обращал на нее внимания.

– Окунь, присмотри за этим гостем, – сказала Флора, кивнув на меня, – я помоюсь.

Я подошел к девушке, потер ей руки, плеснул воды в лицо, и она очнулась.

– Пулю вынули. Рыжий спит. Через недельку опять полезет в драку, – сказал я ей.

Нэнси вскочила и подбежала к кровати.

Вошла Флора. Она умылась и переменила измазанное кровью черное платье на зеленое кимоно, из-под которого там и сям выглядывали крупные части в сиреневом белье. Она стала передо мной и скомандовала:

– Говори: кто, откуда, зачем?

– Я Перси Магуайр, – сказал я, словно это только что выдуманное имя все объясняло.

– Это «кто», – сказала она так, словно мое липовое имя ничего не объясняло. – А теперь – откуда?

Гориллообразный Окунь стоял сбоку, оглядывая меня с головы до пят. Дети от моего лица не разбегаются, но на нем более или менее правдиво запечатлелась жизнь, не перегруженная утонченностью и этикетом. Сегодняшние развлечения украсили меня синяками и царапинами, оставили след на том, что сохранилось на мне из одежды.

– Персик, – откликнулся горилла, ощерив редкие желтые зубы. – У тебя папа с мамой цветов не разбирали!

– Это тебе и «откуда», и «зачем», – настаивал я, не обращая внимания на шутки из зоопарка. – Я Перси Магуайр, и мне нужны мои полтораста тысяч долларов. Толстые брови ее сползли на глаза.

– Тебе причитается полтораста тысяч, да?

– Ага, – ответил я. – За ними и пришел.

– Ах, ты не получил? Ты хочешь получить?

– Слушай, сестренка, гони деньги. – Чтобы спектакль удался, вести себя надо было без церемоний. – А от этих «ах, ты получил», «ах, ты не получил» мне только-пить охота. Банк мы взяли, поняла? Потом вижу, деньги наши накрылись, и говорю своему корешу: «Ничего, мы с них стребуем. Держись за Перси, и все». Потом ко мне подваливает Вэнс и говорит: «Давай с нами», я говорю: «Ладно», – и мы с корешем идем с ними и сегодня вечером встречаем Рыжего в шалмане. Тогда я говорю корешу: «Эти костогрызы кончат Рыжего, и мы ничего не получим. Мы его у них отнимем и заставим отвести туда, где Флора сидит на деньгах. Теперь там будет по полтораста тысяч на брата – делить-то осталось почти не с кем. А когда получим – охота будет Рыжего убрать – никто не мешает. Только дело сперва, удовольствия после, а полтораста тысяч – это дело». Сказано – сделано. Мы выручили большого, когда на него насели. Кореш по дороге залип на девушке, получил в зубы и лег спать. Мое дело маленькое. Если она ему дороже, чем полтораста тысяч – на здоровье. Я пошел с Рыжим. Я вытащил его, когда он поймал пулю. Вообще-то мне и кореша доля полагается – это триста тысяч, – но дай мне полтораста, как я хотел сначала, и мы в расчете.