Дымовое древо - Джонсон Денис

Прождал ещё пятнадцать минут, и вот объект вынырнул с противоположной стороны и вошёл в дверь здания.

Фест вновь пересёк улицу и остановился в узком пространстве между постройками, чтобы понаблюдать за окнами. Менее чем через минуту после того, как щуплый человек вошёл в пансион, слабое свечение в ближайшем окне сменилось более ярким – хозяин комнаты зажёг свой фонарь.

Это было то самое окно. Он вышел на нужного человека.

Что, если завтра тот уйдёт ужинать и умрёт, как только вернётся, а не в два часа ночи? Что, если тело пролежит в комнате несколько часов, а не шестьдесят минут? Трупное окоченение может осложнить задачу утилизационной бригады, но Фест в этом сомневался. В конце концов, гарантия удачного завершения операции того стоила – разница между тем, чтобы самому ступить в непроглядную темноту комнаты, где может таиться что угодно, и тем, чтобы ждать в непроглядной темноте человека, который думает, что комната пуста, была весьма ощутима.

Завтра в это же время он придёт сюда снова. Если человек выйдет, Фест встретит его, когда тот вернётся.

* * *

Чунг Тхан сидел на кровати, допивая тёплую кока-колу. В отсутствие часов он знал лишь то, что сейчас немногим позже трёх. Целых два часа до сумерек, которые подарят ему долгожданную свободу.

Он попытался выпрямить спину и сосредоточиться лишь на дыхании, лишь на дыхании.

Замереть без движения, когда хочется действовать, и подавлять своё нетерпение – это ощущение щекочет нервы и кажется чуть ли не запретным из-за сопутствующей ему лёгкой тошноты. Совсем как краденая водка. Когда Хао стянул ту бутылку у старика из хижины. Старик зарыл её в печной золе, потому что жена у него умерла, а сам для себя он никогда не готовил. В бутылке осталась недопитой почти половина, и мы выпили её до капли, даже не отмыв от копоти, и как были, с чёрными ладонями и чёрными лицами гуляли по облакам, распевая чудесные песни. Учитель тогда над нами посмеялся. Он всегда называл меня Монахом. Он-то думал, что я останусь…

Тогда он познал умение сидеть неподвижно. Научился проводить значительную часть каждого дня в тишине, научился ограждать мир от своего присутствия. Теперь мир жил в его разуме, захватывал его одиночество, будто вирус, мысли проползали, прорастали, просачивались дождём через его медитацию, и каждая пронзала его ум.

Он попытался медитировать, стоя на коленях на полу, но это только замедлило течение времени. Было ещё светло, ещё далеко до пяти вечера, но вдруг с лестницы послышались шаги, раздался стук в дверь, он отпер замок, открыл и увидел, что перед ним стоит тот самый остролицый, похожий чем-то на кота сержант армии США.

– Здорово, агент ноль-ноль-семь! Помнишь меня?

Говоря, он подался вперёд, и Чунг отступил в сторону, но не закрыл двери, пока американец не велел ему жестом это сделать.

– Как делишки, братишка? Всё хиханьки да хаханьки?

Чунг вспомнил, что американца зовут мистер Джимми.

– О да, – заявил мистер Джимми, – это как прыгнуть в яму с заражёнными пауками, и мне это нравится!

От недоумения Чунг улыбнулся.

– Где же Хао? – Американец посмотрел на часы. – Здесь этого гондона нету, такие, стало быть, новости на сегодня? – Мистер Джимми проделал четыре шага к окну, положил руки на подоконник и высунул голову, чтобы осмотреть узкое пространство, через которое открывался вид на кусочек улицы. Обернулся к Чунгу: – Что ж, ненавижу впрыскивать негативные штаммы. Ужас, до чего неохота это говорить. Но я всё-таки скажу: этот мелкий гондон не придёт. А это значит, что мы проебались – либо частично, либо полностью. У тебя ещё кола есть?

– Нет, спасибо.

Мистер Джимми снова пересёк комнату и сел у двери, прислонившись спиной к стене, выпрямив одну ногу и закинув другую на неё. Очевидно, он собирался остаться.

– Куришь?

– Я любить сигалета.

Он залез в карман рубашки, закурил и бросил Чунгу пачку и зажигалку.

– Мальборо.

– Ага. Так, я пытаюсь думать. Так что давай заткнёмся.

Чунг встал, запер дверь, сел на кровать и тоже закурил, стряхивая пепел в горлышко пустой бутылки из-под колы.

– Вот как затянусь в последний раз этой хуёвиной, там и видно будет. Либо свалю отсюда на хер, либо придётся ещё здесь поторчать. – Сержант сделал глубокую затяжку. – Твою-то мать! Значит, придётся тут поторчать ещё.

Они молча докурили, и Чунг бросил свой окурок в бутылку, а сержант положил на пол и притоптал каблуком. В этот миг Чунг понял, что не догадался ни предложить ему пепельницу, ни воспользоваться ею сам.

– Слушай, парень. Хао тебе друг?

– Хао – мой друг.

– Хороший друг?

– Хороший друг.

– Верный друг? – крепко сцепил в замок пальцы мистер Джимми. – Из таких, что, типа, готовы с тобой в огонь, в воду и прямиком в адское пекло?

Чунг, похоже, уловил суть вопроса. Он выпятил губы, развёл руками и пожал плечами, как делали виденные им французы. Сержант вскочил на ноги, но не собирался уходить. Он подошёл к Чунгу с протянутой пачкой сигарет и болезненным ужасом во взгляде. – Двойной агент! Смех да и только, бля! Да в этом вашем Южном Вьетнаме, в этой сраной дыре каждая живая тварь служит и нашим, и вашим!

Чунг взял ещё сигарету, но приподнял ладонь и покачал головой, глядя на зажигалку сержанта. Положил сигарету на стол.

– Ты, небось, думаешь, у меня чердак прохудился. Что ж, в этом мы с тобой похожи. Тут я вынужден согласиться. Но я всё ещё слушаю только свой собственный бред, дружище, потому что кроме него не происходит вообще ничего.

– Мистер Джимми! Пожалуйста, говолить медленно.

– У тебя как с английским? Говоришь?

– Совсем чуть-чуть. Два из десять.

– У нас нет связи друг с другом. Нет сигнала, улавливаешь? Я не знаю, как называются вещи на твоём языке. Ты знаешь все эти названия. Ты их знаешь, потому что твой зад базируется в этой местности. Чего ты не понимаешь, так это того, что весь этот край полностью, до основания вышел из-под контроля законов природы. То есть как, все эти законы на территории Вьетнама по-прежнему в силе. Но законы, действующие на остальной части планеты Земля – эти законы на Вьетнам не распространяются. Нас окружает зона или состояние сбоя, и вы, местные, как бы переходите от знания имён местных вещей на уровень способности подпитываться энергией от этого сбоя. Вы подпитываетесь от этой зоны, которая вокруг нас, и они не могут вас тронуть…

Чунг внимательно слушал, пытаясь уловить переживания этого человека. Он почувствовал смятение и гнев.

– Простите, что?

– Кто не может вас тронуть?

– Что?

– Всё, на чем есть её сраные отпечатки, – а тебя, к примеру, облапали с ног до головы, ты вон аж светишься, как ебучий рыжий клоун, как неопознанный, мать его, летающий объект! Всякая ёбаная тварь. Так что подпитывайся, подпитывайся от этой зоны, бывший агент. С неба вот-вот хлынут потоки говна!

Он почувствовал страх и браваду.

– А ещё… полковник… весь этот процесс… ладно, чего уж там, приятель, – ты и сам его соучастник. Соавтор всего этого говна. Вот оно в чём дело. Все мы – его соучастники. Полковника, мужик. Полковника.

– Полковник Сэн.

– Он самый, полковник-сан. Он дёргает за ниточки, а мы тут пляшем на одной ножке, как балерины.

– Окей, – безнадежно протянул Чунг.

Сержант изобразил ладонью быстро открывающийся и закрывающийся рот. Поднёс его к своему уху:

– Хао мне тут кое-что рассказал. Хао. Один человек придёт и убьёт Чунга. Un homme. Assassiner.[133]

Если так сказал Хао, этому можно было верить.

– Сегодня в ночь?

Сержант встал, ткнул Чунгу в лицо своё запястье и указал на циферблат наручных часов.

– В два ночи.

– Два часа.

– Ноль-два-ноль-ноль.

– Два часа ночь.

– Если только этот мелкий двурушный гондон не подстроил так, что мочить нас обоих заявится целая бригада или что-то в этом роде. Но я не собираюсь носиться из-за этого, как белка в колесе… хотя… сука, ну да, собираюсь я, собираюсь, не будем друг друга наёбывать. Но я не уйду. Я не намерен отсюда линять. Будь что будет. Я просто смотрю на это таким образом, что какая бы дичь мне ни выпала, то это, должно быть, урок, мужик, урок, который хочет преподать мне какой-то поехавший кровожадный бог-Гитлер. Вот потому-то меня это и не нравится! Я ведь ненавижу уроки, ненавижу школу, ненавижу учёбу! Меня сама идея дисциплины пугает до усрачки и бесит до трясучки… Но Хао-то сказал, что встретит меня здесь в четыре дня с деньгами – выходит, Хао соврал мне прямо в глаза. Где Хао, где это гондон штопаный? А нету его! Хао никому не друг. Этот мелкий гук – сущий дьявол. Эх, свернул бы я ему шею да трахнул бы его труп, кабы только жёнушки его дома не было! А он ведь это знал! Но это было бы почитай что при всём честном народе… Бля, надо было её тоже тогда прикастрюлить!.. Ага. Значит так, вот тебе пушка.