Еще шла война - Пётр Львович Чебалин

был торжествовать победу. Но всегда одни и те же слова Захара сбивали его с толку:

— Батя, — говорил он, и в его глазах, Василий Никитич как сейчас помнит, стояло такое сияние, что дух захватывало, — батя, погляди на меня: молод я, сила есть. На войне отличился. Да неужто мне, такому, в колхозной конторе счетоводить? Нет! — решительно возражал Захар. — Обучу инвалида Прошку конторскому делу и — не поминай лихом…

Василий Никитич понимал, что работать в конторе действительно не под стать Захару. Однорукому Прошке должность эта больше подходит. Но ведь в колхозе Захар мог приноровиться к любой другой работе, было бы желание. Но и тут сын находил, что и как ответить:

— Таков закон в нашей стране, батя, — говорил он, словно читал по печатному, — таков закон: невесту и ремесло по любви выбирай — и сердцу сладко, и делу боязно. Твоя присказка.

После же Василий Никитич часто вспоминал слова сына, и они немного смягчали гнетущую боль разлуки.

…Когда Василий Никитич вошел в поселок, солнце уже клонилось к закату. Косые фиолетовые тени от домов и деревьев густо стелились по дороге. По обе стороны просторной улицы в строгом порядке тянулись один за другим домики с огородами и вишневыми садами. Все они были удивительно похожи друг на друга. Словно это была одна большая неразлучная семья. Угадывалось, что выстроены дома не так давно: штукатурка на них еще свежая и на оконных рамах поблескивала нежно-голубая краска.

«Народ после войны отстраивается. Это хорошо», — думал Василий Никитич, заодно вспоминая, как в родном колхозе да и всюду, где он проезжал, строятся, хлопочут люди, сообща поднимают свое большое хозяйство.

В глубине поселка высился громадный, в несколько этажей, дом. Весь он был густо переплетен лесами, и всюду вокруг него навалом лежали кирпичи, известь, штабеля бревен и досок. Неумолчный шум ленточного конвейера заглушал голоса людей и сразу же привлек внимание Василия Никитича. Он подошел поближе и стал с интересом рассматривать конвейер. Широкая резиновая лента круто взбиралась на самую верхушку дома, увлекая за собой подрумяненные кирпичи.

Молодая, лет двадцати пяти, женщина в парусиновом комбинезоне проворно и легко выхватывала из общей кучи один кирпич за другим и бросала их на живую ленту.

Василий Никитич смерил взглядом высоту здания, мысленно сравнивая его с силосной башней, которую этой весной приступили строить в колхозе, и, решив, что здание, пожалуй, будет помощнее, спросил у женщины:

— Давно строите, красавица?

Та, не разгибаясь, посмотрела на него немного удивленным взглядом, проговорила:

— Другой месяц. А может, чуток поменьше.

Василий Никитич сразу даже не поверил: такой дом построить за два месяца — не шутейное дело!

— Небось и по ночам работаете? — уже осторожно спросил.

— Зачем же? По ночам отдыхаем, — ответила работница и, выпрямившись, по-бабьи протяжно окликнула:

— Аню-утка-а!..

Никто не отзывался. Некоторое время стояла, будто прислушиваясь, как расплывается и тонет ее звонкий голос в общем шуме стройки. Василий Никитич внимательно рассматривал работницу. В больших темных глазах ее горели ярко нетерпеливые огоньки. А когда из-за стройки показалась небольшого роста со светлыми глазами девушка, на ходу подпушивая выбившиеся из-под косынки русые локоны, работница встретила ее сердитыми словами:

— Где ты шатаешься, Нюта? Без замесу там, наверху, — зарез, а ты шастаешь.

Василий Никитич подумал: «Беспокойная. Все мы такие. Минуту зря загубить жалко».

Шагая вдоль улицы, он с наслаждением вдыхал крепкий подгорелый воздух, чувствуя, как прежняя непонятная робость покидает его. Все здесь постепенно становилось привычным и близким, словно он когда-то уже бывал в этих местах, и теперь, с трудом угадывая их, радовался новым большим переменам.

На окраине улицы, врезавшись гусеницами глубоко в землю, стоял подбитый немецкий танк. С криками «ура» его со всех сторон осаждала гурьба ребятишек. Василий Никитич невольно замедлил шаг, заглядевшись на серьезную игру детворы. Комья сухой земли — гранаты — в пыль разбивались о стальные бока танка.

«Эти должны знать, где живет Захар», — подумал старик, подходя к детям.

— Захар Чугунов? Знаем, как же, — бойко отозвался белоголовый паренек, с интересом разглядывая незнакомого человека. — У нас он врубмашинистом числится.

— Это у кого — у вас? — хитровато ухмыльнулся Василий Никитич.

— Ну, на шахте, — поправился малыш, смутившись.

Ребятишки проводили Василия Никитича к дому сына.

— Захар Васильевич у нас стахановец, — забегая вперед, на ходу разглядывая старика, солидно пояснил белоголовый. — Только его, наверно, дома нету, дедушка. Они с главным инженером на шахту «4-бис» повезли опыт.

— Это какой же опыт?

— Цикличный. Какой же еще может быть, — явно удивленный, серьезно пояснил паренек. — Теперь все шахты на цикл переходят. Выгодное это дело. Угля много, а секрета никакого: дай врубовке дорогу — и весь секрет.

Василий Никитич не раз слышал о цикличном методе работы на шахте. Об этом и сын писал ему, но он все же никак не мог уразуметь толком суть дела. Ему неловко, даже совестно было за себя; мальчуганы и те разбираются в цикле, а для него он все еще остается неразрешенной загадкой. И Василий Никитич решил воспользоваться приездом к сыну и с его помощью все же раскусить этот орех. А вдруг в нем окажется такое, что с пользой можно применить в своем колхозе.

За новеньким, еще недостроенным палисадником возвышался небольшой новенький дом. Василий Никитич, взволнованный предстоящей встречей, зашагал к крылечку. Дома действительно никого не было. Постояв в раздумье, Василий Никитич сел на деревянные старательно вымытого крылечка ступеньки и стал ждать.

Из окон дома, прижимаясь к стеклам, казалось, с любопытством смотрели на гостя пунцовые калачики и дружески протягивал свои темно-зеленые, широкие, как ладошки, листья горделивый фикус.

«Хозяйку, видать, добрую подыскал, — подумал о невестке он. — Это хорошо. Порядок в доме — первое дело».

Разглядывая небольшой зеленый дворик, Василий Никитич заметил у стены свежевытесанные сосновые дощечки и рядом с ними ящик с гвоздями. Василий Никитич поднялся, взял дощечку одну-другую, порылся в гвоздях, и, когда увидел молоток, сразу же потянуло к работе. Не раздумывая, сгреб сосновые планки, прихватил ящик с гвоздями, молоток и решительно направился к недостроенному палисаднику. Вскоре уже равнял и приколачивал одну планку за другой короткими сильными ударами, с удовольствием прислушиваясь, как раскатисто и весело скачет эхо по улице поселка.

Когда Василий Никитич приколачивал последнюю дощечку, до его слуха неожиданно донеслось:

— Да ведь это наш палисадник, дяденька!

Удивленный, поднял глаза, выпрямился. Перед ним стояла молодая женщина, с которой он случайно разговорился на стройке. Она смотрела на него немного растерянно и изумленно. На щеках медленно разгорался румянец.

— Выходит, мальцы подшутили, — смутился Василий Никитич, — а я думал — палисадничек сына.

Румянец на