Еще шла война - Пётр Львович Чебалин

он философски заметил:

— Это похвально, что наша молодежь в рабочие люди выходит. — Аким Павлович еще некоторое время ворочался на полке, пока не уснул.

Я разделся и лег, но сон не шел. Воспоминания уносили меня далеко. Я видел Киев, тонкие очертания невесомых ажурных мостов, легко перешагнувших через задумчивый полноводный Днепр…

Помнится, тогда был выпускной вечер. Взявшись за руки, юноши и девушки бродили с песнями до самого рассвета по садам и паркам над рекой. Казалось, что сам Днепр, залитый струящимися веселыми огнями, был также по-юношески взволнован и счастлив в эту необыкновенную ночь.

На Владимирской горке Неля взяла меня за руку, и мы сели на скамью. Она немного помолчала, нахмурив свои светлые, почти неприметные бровки, о чем-то думая, затем неожиданно спросила:

— Как ты думаешь, если поехать в Антарктику? Это такое место на земном шаре, что и во сне не увидишь. А главное, трудностей там — гора! Да еще каких! Ты только представь: хлеб до того замерзает, что его топором рубят.

— Морозы, вьюги, белые медведи… — стараясь перевести разговор на шутливый тон, вставил я. — Лучше уж поехать туда, где горы, леса…

— Морская вода, ласковое солнышко, — насмешливо перебила Неля, — одним словом, где нет трудностей…

Она говорила горячо, с азартом, при этом светлые глаза ее темнели, делались строгими. Неля могла говорить о своем любимом предмете сколько угодно, и всегда у нее получалось красиво. Но, удивительное дело, все это не трогало, не волновало, не заставляло задумываться. И все же я никогда не перебивал девушку из боязни обидеть ее.

Однажды Неля заговорила о Донбассе. Мне показалось, что она очень любит этот край. Из ее рассказов веяло необозримым простором полуденной степи, пропахшей чебрецом и ромашкой; перед глазами вставали высокие, похожие на египетские пирамиды, овитые голубой дымкой терриконы, а в ночи полыхание домен, от которого блекнут самые яркие звезды и гаснет луна…

Я догадывался, что Неля знала Донбасс только по книгам, в которых по обыкновению многое было приукрашено. Я же знал этот край таким, каким он был на самом деле: там работал мой дядя, и я иногда гостил у него. Труд шахтерский славный, но не из легких. Да и природа не такая уж поэтическая, как это представлялось Неле.

Но я не возражал ей. Эта девушка нравилась мне. Я немного робел перед ней. И удивительнее всего было то, чем она могла понравиться: худенькая, как тростинка, с нездоровой голубоватой тенью под глазами, видимо, от чрезмерного увлечения чтением. Глаза обыкновенные, серые, всегда широко открытые, будто от желания каждую минуту чем-нибудь удивить своего собеседника. Они вспыхивали и оживлялись, когда Неля встречала Николая. Темные, глубоко спрятанные глаза Самоцвета при этом также загорались в глубине. Как видно, Неля нравилась и ему.

Вначале я решил, что она только одному мне поверяет свои романтические мечты. Но однажды, когда мы втроем прогуливались в парке, Неля сказала Самоцвету:

— Не знаю, как ты, Николай, а я решила распрощаться с Киевом. Поеду на Урал или на целину.

— А почему не в Донбасс? — спросил Самоцвет. Темные глаза его выжидательно сощурились. — Там такие шахты, домны молодежь строит…

Неля на секунду задумалась, но затем встряхнула светлыми кудряшками и решительно заявила:

— Согласна! Еду! Только не надо тянуть. Завтра заявления отнесем в райком. А ты как, Василий? — вдруг спросила она у меня.

Признаться, меня уже несколько раз дядя приглашал на шахту, но я все время колебался, не писал ему ни «да», ни «нет». А теперь, подогретый страстной беседой друзей, твердо решил ехать только в Донбасс.

…Через несколько дней после этого разговора я встретил Самоцвета на вокзале. Он нетерпеливо вышагивал по перрону, жадно курил, явно чем-то встревоженный. Одет он был по-дорожному: в осеннем пальто, в новых кирзовых сапогах, видимо, купленных по случаю отъезда; в руках — небольшой чемодан.

Я посмотрел на часы: до отхода поезда оставалось несколько минут.

— А где Неля? — спросил я.

— Да вот — нет еще… — недоуменно передернул он плечами.

Мы некоторое время молча прохаживались вдоль состава и уже собрались сесть в вагон, как из дверей вокзала выбежала Неля. В одной руке у нее был букетик цветов, в другой какая-то книга. Николай, слегка побледнев от волнения, пошел ей навстречу. Неля на бегу остановилась и виновато опустила взгляд. Худенькое, удлиненное лицо ее покрылось бледно-розовыми пятнами.

— Где же твои вещи? — едва слышно спросил Николай.

Неля, рассматривая свои тонкие пальцы, тихонько вздохнула.

— Ты на меня не сердись, Николай, — проговорила она так же тихо, — но сейчас я поехать не могу, честное слово… Понимаешь, какое дело: заболела мама и вообще врачи говорят, что климат в Донбассе для меня вредный… Вот Ангара — совсем другое дело! — Взгляд ее сразу просветлел и оживился.

— Представь, Коля, — говорила она, все больше воодушевляясь, — ведь Ангара по своей красоте никакой другой реке в мире не уступит. В самые лютые морозы не замерзает. Подумай, Николай… А билет можно продать, не пропадет.

Самоцвет ничего ей не ответил. Состав плавно катил вдоль перрона. Мы на ходу вскочили на подножку.

Неля долго еще махала нам вслед растрепанным букетом, но Николай так ни разу и не оглянулся.

Мы с Акимом Павловичем сошли на маленькой степной станции, носившей одинаковое название с шахтой-новостройкой — Чайкино. Еще в дороге я узнал, что эта станция единственная на весь новый район Глубинный и что поезда дальнего следования останавливаются здесь лишь на одну-две минуты. Других сведений о Глубинном у меня не было, поэтому, выйдя из вагона, я с интересом оглянулся. Солнце грело по-летнему, хотя стояла только вторая половина мая. Кругом была степь. Широко и плавно кружась в воздухе, коршуны высматривали добычу, в стремительном полете рассекали воздух ласточки.

Поезд, покинув станцию, долго не скрывался из виду. Клубящийся след сизого дыма, казалось, навсегда останется висеть над степью.

К ним подошла девушка в голубом берете и простеньком комбинезоне, плотно облегающем ее стройную фигуру.

— Вы, конечно, на Чайкино, — убежденно сказала она, приветливо улыбаясь. — Пойдемте, — и легкой походкой направилась к «Москвичу». Мы, не говоря ни слова, пошли вслед за ней.

Машина стояла посередине грунтовой дороги с открытыми передними дверцами. Из-за зеркальца у лобового стекла свисал маленький букет полевых цветов. Усевшись за руль, девушка заправила под берет прядку темных волос и, обернувшись к нам, сказала:

— Меня за вами наш начальник прислал.

Теперь разговор завязался сам собой.

— Ты что, за шофера у начальства? — поинтересовался Аким Павлович.

— Временно. Пока экзамены сдаю.

Выяснилось, что девушка все время работала на грузовой машине, возила