Еще шла война - Пётр Львович Чебалин

бетонную массу на стройку. На «Москвиче» ездит второй месяц.

— Грузовик много отнимал у меня времени, — пожаловалась она, — а на легковой, когда начальник где-нибудь задерживается по делам, я, как говорится, не отходя от станка, могу кое-что подучить. — И показала нам в зеркальце взглядом на учебник по химии, который лежал на сиденье.

— А вы к нам по делу или в гости? — спросила она.

Аким Павлович рассказал, что приехали мы к проходчикам «Чайкино» позаимствовать опыт работы.

— Да и себя показать, — заключил он шутливо, хотя и не без гордости.

— А я думала, вы из Москвы, — сказала она и задумалась.

— Вы, наверное, москвичка, скучаете по городу? — спросил Пахомов.

— Я? Нет, не скучаю, просто маму вспомнила.

Ей было года двадцать два. В зеркальце мы хорошо видели миловидное обветренное лицо девушки. Она внимательно следила за дорогой и разговаривала с нами.

Мы спросили у нее, как она попала в эти места.

— Сама приехала. Я с медалью окончила десятилетку, могла выбрать любой институт, а выбрала, как видите, стройку.

Я невольно вспомнил Нелю, ее увлечение романтикой и осторожно спросил:

— Небось, как и многие, романтику искали.

Девушка улыбнулась, вздернув высокие брови и мельком, бросив на меня взгляд в зеркальце, серьезно, даже немного сердито, как мне показалось, ответила:

— Те, кто искал в этих местах романтику, давно сбежали. Остались те, кто меньше всего о ней думал, а, засучив рукава, строил новую шахту и… свою жизнь.

Аким Павлович толкнул меня локтем в бок: что, мол, обжегся. И вслух философски заметил:

— Молодец, дочка, по-нашему, по-рабочему мыслишь.

Некоторое время ехали молча. Я видел, как бьется о стекло свежий букетик полевых цветов. На ухабах он выползал из зажима, и тогда девушка старательно поправляла его.

Вскоре показались копры новостройки, затем белокаменные домики. Они стройными рядами протянулись немного в отдалении от шахты.

— Вот и наша стройка! — радостно сказала девушка и увеличила скорость. По ее голосу и просветлевшим глазам сразу можно было догадаться, что здесь она не случайный человек, что это ее сторонка, с которой она надолго сроднилась.

Николай обрадовался моему приезду. Мы не виделись с ним более двух лет, но он почти не изменился. Правда, немного возмужал, раздался в плечах и походка стала как будто тверже.

Когда шли к нему домой, я осторожно поинтересовался:

— Женат?

— А разве я тебе не писал?.. Тогда извини.

Из писем я многое знал о Самоцвете: и то, что он учится в заочном институте, и что проходческая бригада, которой он руководит, занимает первое место, но о его семейных делах мне ничего не было известно. Возможно, Неля все же приехала к нему? Я подходил к дому Николая с чувством неловкости. Неужели мы тогда ошиблись в Неле? Но на пороге нас встретила девушка-шофер с ребенком на руках. Мальчик, увидев отца, жадно потянулся к нему ручонками. Николай взял сына и познакомил меня с женой.

— Да мы уже знакомы, — застенчиво улыбнулась она и гостеприимно распахнула двери.

О Неле в тот вечер мы не вспоминали.

1964 г.

На огонек

Григорий Замков, проводив глазами поезд, некоторое время ходил по маленькому перрону полустанка, скупо освещенному одиноким фонарем. Фонарь слегка покачивало, и густые потемки то отступали за насыпь, то снова наплывали торопливой волной.

Григорий несколько раз прошелся мимо окна дежурного по станции, но ничего в нем не увидел: окно было занавешено тяжелыми шторами. Он вышел на край перрона и стал всматриваться в темноту, чутко прислушиваясь к настороженным ночным звукам. Где-то далеко прерывисто и настойчиво гудел паровоз, видимо, требовал дорогу, и воображение рисовало бескрайний простор, замерший в первом глубоком сне.

Постепенно привыкнув к темноте, Григорий разглядел вдали огонек. Казалось, он повис в бархатно-темном воздухе, то ярко и широко вспыхивая, будто собираясь взлететь, то становясь едва заметным. Не раздумывая, Григорий зашагал на огонек.

За покатой, поросшей густым высоким бурьяном насыпью, под ногами хрустко зашелестела стерня. Остро запахло свежевспаханной землей. Разглядев у весело пылающего костра три фигуры, Григорий пошел быстрее. Но не сделал он и десяти шагов, как донесся заливистый лай. Григорий в нерешительности остановился.

— Ну, чего еще там, Поджарый, — послышался басовитый добродушный голос, — коли вор — куси, а свой — пусти.

Черный лохматый пес подбежал и остановился в двух-трех шагах от нежданного ночного гостя, потянул воздух, виновато прижал уши и, лениво помахивая хвостом, нехотя поплелся обратно.

— Никак, идет кто? — спросила женщина у костра:

— Небось полевод, кому же еще быть, — ответил недовольный мужской голос, — дня ему мало, — и крикнул: — Флор Ильич, ты, что ли?

Григорий не отозвался. По мере того как он приближался к костру, все отчетливее вырисовывались фигуры. Один из сидящих, с шапкой густых волос, весь в красных бликах, подставив ладонь к глазам, вглядывался в темноту. Женщина в белой косынке, повязанной очипком, не поднимая головы, задумчиво шевелила хворостиной в костре и, казалось, чем-то была смущена. А немного поодаль, у самого шалаша, поджав под себя ноги, сидел старик в телогрейке, накинутой на плечи. Поджарый терся о его плечо, широко раскрыв пасть, словно изнемогал от жары.

— Добрый вечер, — громко сказал Григорий. — И, немного помолчав, добавил: — Простите, не помешал?

— Что там, мы не работой заняты, — отозвался старик, поглаживая войлочную бороду, и почему-то сердито посмотрел на Поджарого. Тот уловил его взгляд, покорно припал к земле, положил на вытянутые лапы голову и перестал мотать хвостом.

— Садитесь, садитесь. Видать, с поезда? — приветливо сказал молодой парень и обратился к женщине: — Катря, приглашай же гостя.

— А разве я что, Коля… — виновато посмотрела на него она. И смущенно сказала: — Присаживайтесь, товарищ. — Но тут же спохватилась: — Нет постойте, я принесу подстелить.

Катря вернулась с пестрым домотканым ковриком и заботливо разостлала его рядом со стариком. Григорий поблагодарил, поставил чемодан в сторонку и уселся, с удовольствием протянув к огню большие ладони.

В воздухе пахло жнивьем и спелыми дынями. От шалаша исходил настоявшийся душистый запах сухих трав.

— Никак, все втроем бахчу охраняете? — поинтересовался гость.

— Не угадали, — улыбнулся парень и загадочно переглянулся с девушкой. Прядь волос упала ему на висок. Он откинул ее ладонью назад, хотел было еще что-то сказать, но помешал старик.

— Втроем тут делать нечего, — вставил он, — и один от безделья волком взвоет… А вы в гости к кому или поезд поджидаете?

Григорий увидел под широким соломенным брилем маленькие, глубоко спрятанные с искрящейся лукавинкой глаза.

— Да как вам сказать… Проездом я… А ночь темная, куда пойдешь, — неопределенно пояснил Григорий, достал из кармана портсигар