Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

и кислый морсик. Не заметила, как впала в забытьё.

Проснулась всё в той же полутьме, случившийся кошмар никуда не исчез. Сиделка моя встрепенулась, внимательно посмотрела на меня, и, очевидно удовлетворившись увиденным, обтёрла моё лицо влажной тряпочкой, терпко пахнущей флердоранжем. Всё молча. Эти дамы, я так думаю, харадримки. Похоже, рабыни. Успела начитаться про Харадрим в трандуиловой библиотеке. Но что ж они молчат-то всё время? Неужто языки отрезаны? Спросила у девушки:

— Как тебя зовут?

Та в очередной раз упала на колени, прижалась лбом к полу и только потом, приподнявшись, жестами попыталась что-то объяснить. Господи! И правда безъязыкие! Бедолаги! Как бы ей дать понять, что пресмыкаться передо мной не нужно? Не исключено, правда, что это её только смутит и напугает. Надо подождать. Ещё, кстати, неизвестно: может, самой бедной буду тут я. Силакуи рассказывала, что Ганконеру нравится резать; а что человеческие страдания вызывают страшную улыбочку на его лице, я и сама видела. И сейчас он властен в своих желаниях. Поёжилась, стараясь не думать об этом.

Однако дама запугана, и сильно. Повелителя своего боится, как самого страшного чудовища. Я тяжело вздохнула, подумав, что это-то, похоже, и есть адекватное отношение к соловушке, и попросила показать мне удобства.

* * *

Два сортира запомнились мне на всю жизнь: на вокзале в Павловске — том самом, где Штраус в своё время дирижировал; и в аэропорту Амстердама, в гостинице. Первый был прост и брутален — ванночка, утопленная в пол, и в ней высоченная гора дерьма. Я туда зашла и тут же вышла. Но запомнила.

Второй в моих глазах оправдал репутацию Амстердама, как города извращенцев. Рестораны-то в аэропорту тамошнем такие же, как и в любом другом — дорого и гнило. Уж это традиция такая — нечего турыста баловать. Третьедневошние котлеты и прохладные макароны с кетчупом за двадцать евро. И никаких спайси-тортов) Но! Гостиница имела собственное, если так можно выразиться, лицо. Оформляя номер, дизайнер, похоже, воплотил свои копрофильские фантазии. То, что всё, имеющееся в номере, управлялось одним здоровенным пультом — это мелочи, да… Кровать ездила туда-сюда и принимала развратные позы: поднимала спинку на заданное количество градусов, сдвигалась-раздвигалась и прочее — тоже ничего поражающего. А вот сортир от комнаты отделяла совершенно прозрачная стена, прикрытая кружевной занавесочкой. Почему-то только сверху. До середины. От середины и ниже — ничего. И пультиком можно было, лёжа на кровати, включать подсветку унитаза — розовую или голубую, на выбор. И наблюдать. Простому человеку такое великолепие оценить сложно, и в большинстве случаев креатив пропадал зря, я так думаю.

Это ж я к чему! Про впечатляющие-то сортиры: сбылась, сбылась мечта кого-то из теоретиков марксизма, что из золота будут делать унитазы! Он был из золота! И улеплен самоцветами!

Выперев из помещения харадримку, порывавшуюся остаться, присела на этот ужас и печально задумалась.

Дворец, подозреваю, новодельный, и, скорее всего, новоявленный повелитель тут всё по своему вкусу оформил. В таком случае, орочья кровь должна быть сильна в Ганконере, раз счёл ЭТО красивым. Чурка стайл же, прости господи. И неудобно-то как! Сиденье холодное, камушки из него торчат и царапают нежные места, и не согревается совсем. Не засидишься, эхе-хе. Но впечатляет.

Оглядевшись в поисках аналога туалетной бумаги, увидела пуховые шарики. Лежащие в золотой с самоцветами корзинке, конечно. Ещё скорбно пораздумывала, что тут всё относительно прилично. Вот у римлян в общественных туалетах для богатых на сидушках сидели рабы, согревая их. Чтобы клиент мог опуститься на тёпленькое. А французские щёголи в восемнадцатом веке якобы любили подтираться живыми гусятами. Так что душеньке Ганконеру есть ещё куда трэшевать. Но к гусятам эти пуховки близки.

Ещё раз посмотрела на них с сомнением, а потом опознала в соседней скульптурной композиции авангардного стиля (естественно, из золота с камушками!) биде. О, это хорошо. Сейчас попробуем освоить) Встала и уподобилась коту, заглядывающему в лоток, из которого волшебным образом исчезли его хохоряшки: в золотом унитазе тоже ничего не было. Девственная чистота и сияние. Бросила туда пуховку — и та исчезла, не коснувшись дна. Была достаточно глупа и любопытна, чтобы сунуть руку. Рука никуда не девалась. Ага, система распознавания отличает руку от… прочего.

Раздумчиво поизучала узоры из рубинов и брилллиантов и решила, что магическая канализация, в которой отходы жизнедеятельности исчезают бесследно — не такая уж плохая вещь. Но кота с его удивлением поняла и пожалела. Так и комплексами недолго обзавестись)

Относительно легко разобралась с биде и с раковиной: вода просто начинала течь, когда подставлялись руки или ещё что. Столик рядом с раковиной был уставлен флаконами, и я плеснула на руки из первого попавшегося. Оказалось розовое масло. Открыла шкафчик и нашла нижнее бельё и тряпочки. Исполнилась благодарности — но почему-то не к предусмотрительности похитителя или рабынь, а к миру в целом. Хоть об этом просить не придётся. Настроение слегка улучшилось. В конце концов, не исключено, что Ганконер украл меня, думая, что я обрадуюсь. Выяснит, что это не так, и вернёт обратно. Может, он всё-таки больше эльф, чем орк.

Выйдя, застала изменение диспозиции: харадримок стало пятеро. Мне жестами предложили переодеться, и я позволила снять с себя сорочку. Увидели нижнее бельё — и у них у всех почему-то стали сложные лица, но они накинули на меня покрывало и таки повели за собой. Как выяснилось, в термы, почти соседствовавшие со спальней. Пока шли по короткому переходу, балкончиком нависавшему над пропастью, я смотрела на горы вокруг, которые закат окрашивал багрянцем. Только утром в Эрин Ласгалене была, а сейчас, похоже, на другом конце Арды. Далеко меня уволок опальный шаман. Неудивительно, что весь день тошнило от такого бодрого перемещения. Впрочем, к вечеру стало получше.

Термы оказались действительно в римском вкусе времён упадничества и стремления к тухлой роскоши: с парными, фонтанами, небольшими бассейнами с горячей водой и фригидариумом, чьи холодные мелкие бассейны были изукрашены мозаикой и подсвечены заходящим солнцем. От посещения парных, массажных столов и прочих увеселений я отказалась: не было на то ни здоровья, ни желания, и рабыни не настаивали. Подозреваю, что они предполагали подготовить меня к ночи с повелителем, а тут такой казус, ага… По итогу просто помыли и переодели в белоснежную пышную сорочку. Утонув в романтических кружевах, критически и с подозрением глянула вниз: на груди всё это великолепие топорщилось и сбивалось в собачье ухо совершенно неизящно, добавляя объёма тому, что в объёме ну совершенно не нуждалось.

Я, наверное, смешно выгляжу. Ну и