Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

ладно. К лучшему.

Рабыни уложили меня, и, кланяясь, удалились, оставив одну сиделку. Я с беспокойством ожидала, что будет дальше, но ничего не случалось, и я придремала. Устала за день.

Проснулась от ощущения чьего-то присутствия. Открыла глаза: в ногах, прислонившись к столбику кровати, стоял Ганконер и смотрел на меня. Вскинулась и села. Он всё так же стоял, не шевелясь.

Какое всё-таки красивое, как будто ласковой рукой выглаженное лицо! Глядя на эту красоту, всегда ощущала иррациональный приступ счастья. Просто от того, что это есть на свете, и я могу смотреть. Ганконеру-то окружающая роскошь шла; эти мохнатые тяжёлые ресницы, эти пунцовые губы, луком изогнутые в усмешке — невозможной красоты мужик, конечно. И лицо такое счастливое, умиротворённое. Просто стоял и смотрел. И я молча рассматривала: утром он весь был затянут в чёрную кожу, а сейчас только штаны кожаные, а сверху белая рубашка. Тоже на груди каких-то кружев наверчено, но, поскольку у шамана нигде лишних объёмов нет, его это украшает. Подлецу всё к лицу. Помимо сознания обеспокоилась, что у меня-то кружева некрасиво торчат, и нервно постаралась их притяпкать. Подумав, что это сейчас не самая моя большая проблема, прекратила бесполезные телодвижения. Бегать и визжать так же бессмысленно. Кроме того, я вдруг осознала, что если он начнёт меня сейчас насиловать, я, скорее всего, получу удовольствие. Очень возможно, что за этим пришёл. Подождал, пока свежеукраденную бабу приведут в чувство и решил, как это обиняками говорилось в зашоренном дореволюционном обществе, «подойти к ручке новобрачной». С богиней якобы нельзя насильно, но он меня насильно уже украл, а до этого пытался околдовать. Вряд ли нормы, принятые местным эльфийским сообществом, удержат его и от того, чтобы попользоваться украденным — так, как захочется. С тоской подумала про его сомнительные предпочтения, которые в местах, где он был, вряд ли изменились в лучшую сторону, и поджилки затряслись.

— Блодьювидд…

Сиделка моя, тоже придремавшая на ступенях, от звука встрепенулась, и, увидев Ганконера, пала ниц. Он только глянул — и она уже, кланяясь, пятилась к дверям.

— Прекрасная, я так рад тебя видеть. У меня сегодня такой праздник, так мне хорошо… — лицо и правда очень чистое, просветлевшее, — раздели его со мной. Не молчи, давай поговорим.

Опасаясь разозлить, спросила:

— Темнокожие рабыни — это ты велел вырезать им языки?

Ганконер сморгнул и ошеломлённо ответил:

— Что ты, прекрасная, разве можно быть таким жестоким с женщинами?

И, только я облегчённо выдохнула, добавил:

— Это просто заклинание безмолвия. Чтобы не наговорили тебе лишнего… и разве молчаливые слуги не приятнее?

Чувствуя, как холодеют руки и возвращается тошнота, тихо спросила:

— Можешь вернуть им речь?

Он усмехнулся:

— Стоит ли? Если желаешь — верну. Сожалею, что не мог тебя вылечить — целительство недоступно мне теперь. Но диагност я по-прежнему хороший, и вижу, что ты чувствуешь себя неплохо. Только переживаешь о чём-то. Что смущает?

Что меня смущает? Дайте-ка подумать… Да вот украли меня, и лежу я беспомощная перед похитителем, жду, пока он определится — насиловать ему меня или резать, или ещё что… Озвучивать я это, конечно, не стала, чтобы не подавать дурных идей, только судорожно вздохнула. Он засмеялся:

— Помнится, бесконечно давно («ну, для меня — пару месяцев назад!») ты сама пришла ко мне, и была весьма разочарована, что я тебя не тронул… Так ведь? Видел я, что у тебя зрачки во всю радужку были и дыхание сбивалось, и как ты искоса посматривала, и как губы распухшие прикусывала. Хотела, вся мокрая была, и я это понимал, но не мог утолить твоё желание, потому что готовился начать умирать вместо тебя, если что-то пойдёт не так с заклинанием.

«Сука!» — это я промолчала, но молчание, видно, было громким.

— Да я понимаю, Блодьювидд, что ты не хотела стать моей насовсем — так, потешиться с мальчишкой и расстаться. С лёгкой душой.

— Это не так!

Ганконер мягко улыбнулся:

— Может, и не так, но сейчас, когда ты в моей власти и никто не сможет тебя у меня отобрать, что-то ты не торопишься лечь со мной. Наоборот, вся изнервничалась. Боишься меня. Боишься ведь?

Я вздохнула:

— Эру Ганконер, у тебя кровь течёт.

Он посмотрел на свои прекрасные пальцы, которыми впился в кроватный столбик, не заметив ежевичных шипов: с них правда стекала кровь. Хорошо. Она хотя бы у него есть.

— Если ты не собираешься меня пытать и насиловать, то я тебя не боюсь. Мир и дружба. И верни меня, пожалуйста, обратно. Я не в претензии и постараюсь договориться с Трандуилом, чтобы тебя не преследовали.

Ой, как он смеялся! Смотреть на него было приятно, но в какой-то момент стало страшновато. Мда, отпускать он меня точно не собирается, воспринял предложение шуткой. Вытирая слёзы, выступившие от смеха, с большой симпатией сообщил, всё ещё посмеиваясь:

— Ты прелесть. Я люблю тебя. Но что ж ты так дёргаешься? Сказал же, что силой не возьму, — и вдруг его глаза стали серьёзными и наполнились тьмой, — или, может, ты хочешь, чтобы я овладел, не спрашивая?

В ужасе помотала головой.

— Ну, раз нет, тогда вылезай из постели, ты в ней нервничаешь почему-то. Пойдём на террасу, поедим, посплетничаем… я так соскучился. Не переживай, я понимаю, что ты была счастлива… с кланом Мирквуд, и что тебе нужно время, чтобы привыкнуть ко мне и узнать меня поближе. И время есть. Всё твоё время стало теперь моим, — и снова счастливо засмеялся.

Я обомлело смотрела, не в силах двинуться, и тогда он подмигнул:

— Блодьювидд, ты не торопишься покидать ложе… всё-таки хочешь, чтобы я присоединился, м? — голос его стал глухим. — Подари мне ночь, и к утру ты не вспомнишь беловолосых аристократов!

Я шустрым зайчиком порскнула из постели под его бархатистый смех. Надо же, похоже, он и правда счастлив до невозможности.

* * *

Оказалось, что за драпировками в одной из стен открывается проход на террасу из такого же белого камня, переходящий в лестницу вниз. Оттуда пахнуло душистым тёплым воздухом, и меня охватила нега южной ночи. Удивительно, конечно: когда я в термы шла по переходу, нависающему над горами, там было холодно, и порывы ледяного ветра вышибали слезу. Наверное, тепло здесь создано волшебством. Ганконер подтвердил мои домыслы:

— Там, внизу, сад. Ты можешь гулять в нём, когда захочешь. Это внутренний двор моего замка, тут безопасно. Лотосовые пруды, ручьи и фонтаны с золотыми рыбками; цветники, фруктовые деревья и вечное лето. Посмотри завтра, тебе понравится, — голос идущего